Фоменко достал большой и чистый платок, вытер бисеринки пота на залысинах, аккуратно сложил и убрал платок в карман. В кабинете звенела тишина.
— Приуныли вижу? — негромко засмеялся Фоменко. — Ничего. Как говорил непобедимый русский полководец Александр Васильевич Суворов: тяжело в ученьи — легко в бою! И мы, учась и подтягиваясь, всю уголовную нечисть победим! А ее еще, братцы, много вокруг. И не убывает никак пока эта волчья свора, наоборот — пополняется!
Дмитрий Иванович пододвинул к себе сколотые листы голубоватой рисовой бумага, к последнему из которых был подколот узкий и длинный конверт с массой фиолетовых, красных и черных штемпелей.
— Вот, товарищи, интересное письмо получил из-за кордона начальник гормилиции товарищ Сержант. Передал мне, чтобы вас ознакомить. А письмо это от начальника Харбинской городской стражи управления дороги общества Восточно-Китайской жэ дэ. Отправлено двадцать шестого декабря года. Послушайте внимательно.
«Арестантское. ЭКСТРЕННО.
Господину начальнику Читинской городской милиции.
На днях из Харбина в сторону Читы выехал с двумя своими товарищами известный международный вор-рецидивист Калашников Андрей Архипович по кличке „Калач“. Являясь крупным авторитетом в преступном мире, он не брезгует ничем, способен и на прихватку. В прошлом был выслан из Никольск-Уссурийска и Владивостока на Сахалин в 1918 гаду, но, прожив там зиму, возвратился на материк, перебрался в Китай и за последнее время в Харбине проявил большую деятельность по совершенствованию преступлений. Однако накрыть его с доказательствами и возбудить уголовное дело не представилось возможным ввиду усовершенствований им всех приемов техники при совершении преступлений и заметания после таковых следов.
Сообщая для сведения и принятия соответствующих мер на случай появления Калашникова в Чите, хотел бы просить повернуть дело так, чтобы предупредить возвращение его как порочного и преступного элемента в полосу отчуждения дороги.
Приметы указанного вора-рецидивиста: лет 29, рост 2 аршина 9 вершков, лицо чистое, глаза серые, нос обыкновенный, волосы, брови, усы русые.
О последующем распоряжении благоволите меня уведомить.
Начальник городской стражи…»
Фоменко положил письмо на стол, разглаживая листы ладонью.
— Какие будут сужденья? Знаком кому этот Калашников-Калач? Нет? Ну вот, новогодний гостинец… Поэтому попрошу приметы довести до младших агентов. В участках милиции и на железной дороге сотрудники извещены, хотя, конечно, приметы куцые. Вопросы ко мне? Хорошо, все свободны, только попрошу товарищей Баташева и Бойцова задержаться.
Когда старшие агенты покинули кабинет, шумно переговариваясь и гремя стульями, Фоменко жестом подозвал Баташева и Бойцова поближе.
— Михаил, подай об этом Калашникове весточку Покидаеву. Пусть раззудит Харбинца, дескать, конкурент появился.
— Думаете, Дмитрий Иванович, что он в Чите появится?
— Уверен, что он уже здесь. И выходы на местную уголовщину будет искать прежде всего среди тех, кто завязан на маньчжурскую контрабанду. Если уже не нашел… Вот, что, Миша… Сегодня же свяжись с Северьяном. О Калашникове пусть расскажет Харбинцу, это веса Северьяну добавит. А там поглядим, как этого международного «деятеля» прищучить. А может, и Ленкова через него достанем.
Дмитрий Иванович помолчал. Потом внимательно поглядел на помощников.
— Что думаете по поводу ночной неудачи? Где мы промахнулись?
— Я не знаю, Дмитрий Иванович, — осторожно начал Бойцов, — но перебрал всех. И вот что подметил. Сомнение у меня вызывает начальник пятого уездного участка…
— Тимофей Лукьянов? Да ты чо! — вскинулся Баташев.
— Погоди, Миша, — остановил помощника Фоменко. — А почему ты, Иван Иванович, так решил?
— Да я не решил, Дмитрий Иванович, — потупился Бойцов. — Просто странное дело получается. Посудите сами. В начале ноября вокруг этого портного Сидорова шуму было — выше крыши. Зацапали там тех еще гавриков! По всем раскладам — нет дыма без огня. И уж где-где, а в участке этот Сидоров на заметке должен быть, в поле, так сказать, зрения. В общем, в черном списке, образно говоря. А он в пятом участке навроде собственного портного, — вчера его умение, ишь как Лукьянов нахваливал…
— Ты считаешь, что он предупредил портного? — быстро спросил Баташев.
— А чем черт не шутит…
— Исключено! — категорически отрезал Баташев. — За домом велось наблюдение. Ни души! И потом… Лукьянов — честно и храбро воевал…
— И Ленков в партизанах храбрецом был! А у сидоровского дома могли и проглядеть! Тогда у Кровяковых тоже вроде бы в курсе были…
— Вот что, спорщики, — сказал Фоменко. — Так понимаю, Иван Иванович, что в словах твоих больше предположения, а конкретных фактов нет. Так?
— Согласен, Дмитрий Иванович, — нехотя проговорил Бойцов.
— А еще в тебе неудача сегодняшняя говорит. Давай-ка, дорогой мой Иван Иванович, детально с организацией наших действий разберемся, а не будем в первую голову искать виноватого. Ты сам-то, понимаешь, серьезность таких обвинений? Их на эмоциях категорически нельзя строить. Напрасное подозрение на человека наводить ни к чему. Правильно, что не забываете о его партизанских заслугах, действительно жизни своей он за народное дело не щадил. Никакого человека, друзья мои, нельзя чохом из белого в черное перекрашивать. Поэтому, еще раз попрошу — аккуратнее, Иван Иванович. Приглядываться — приглядывайся. Бдительность нам только на пользу. Но к такому разговору мы можем вернуться, когда будут факты. Боюсь, что неудачи наши от другого. Нет настоящей боевой товарищеской сплоченности. Кто в лес, кто по дрова. Мы свою линию ведем, уездные товарищи — свою, в областном управлении — по-своему заворачивают, а что нас завтра обяжет Минвнудел — только ему и известно. Совещаний полно, а практического толку — с гулькин нос! Вот и давайте-ка, хоть сами поскрупулезнее будем. Договорились, Иван Иванович? Хорошо, тогда все, за дело. Миша, задержись.
Когда Бойцов вышел, Фоменко пододвинул Баташеву стопку чистой бумаги.
— А для тебя, Михаил, есть работа по сегодняшнему совещанию с сотрудниками. Бери-ка, бумагу, сочиним письмо Главному правительственному инспектору товарищу Колесниченко и начальнику городской милиции, Вячеславу Евстафьевичу Сержанту. Пиши.
Фоменко заходил по кабинету, диктуя Баташеву.
— На сегодняшний день работа уголовного розыска остается малорезультативной, за исключением повышения некоторых показателей по пресечению контрабанды, опиокурения, проституции и кражи скота. Серьезно беспокоит как нас, так и особенно население, порядок в городе. О достаточной защите людей от бандитских посягательств пока говорить не приходится. Преступники наглеют и творят, что им вздумается. Как, Михаил, успеваешь? Хорошо. Дальше.
В связи с изложенным выше, считаю полезным и необходимым сделать следующее.
Первое: организовать силами милиции всех городских участков и уголовного розыска ежевечерние выходы мелкими группами в людные места, а также в места въездов и выездов, с целью предотвращения разбойных нападений и грабежей. Здесь неминуемы вооруженные стычки. Важно и то, что такими действиями мы должны взять живьем отдельных бандитов и выйти на главарей.
Второе: для быстрого реагирования на происшествия и раскрытия опасных преступлений по горячим следам надо подключить конный полуэскадрон городской милиции.
Третье: организовать более тесное взаимодействие с железнодорожной и Читинской уездной милицией, ибо участились случаи преступных проявлений на трактах, ведущих в Читу, в пригородных поселках и на станциях.
Четвертое: по линии уголовного розыска, с вашего согласия и разрешения, в целях поднятия дисциплины среди своих сотрудников ввести утренние и вечерние явки как старших, так и младших агентов угрозыска с отметкой в журнале. Организовать круглосуточное дежурство в здании уголовного розыска в составе: старшего агента и двух младших. Считаю, что это будет хорошей учебой и практикой для последних.
Особого рассмотрения требует работа с подсобными лицами, до настоящего времени крайне запущенная. Разве можно мириться с тем, что с помощью негласной агентуры мы раскрываем самый мизер преступлений, причем больше по мелочам. Считаю, что в этом плане — непочатый край работы. В целях ее активизации предпринял одну операцию, подробности которой, при вашем распоряжении, доложу лично. Однако по первоначально полученным сведениям, в Чите действует довольно многочисленная шайка уголовных преступников, связанная круговой порукой и железной дисциплиной. Это находит свое достоверное подтверждение. На днях в проруби реки Читинки обнаружен замотанный в рогожу труп мужчины средних лет, опознанный как один из братьев Хабировых, проживающих в Кузнечных рядах. По имеющимся сведениям, с ним расправились на сходке, как с провинившимся членом шайки и в устрашение другим бандитам.
