Эти люди находились в руках французской администрации. Она могла их осудить в соответствии с французскими законами. Один из них был даже осужден: это был Луи Торез, арестованный в октябре 1940 года и осужденный к десяти годам тюрьмы за распространение листовок. Сначала заключенный в тюрьму, затем интернированный в лагерь Шатобриан, он был передан немцам и направлен в лагерь в Компьене, откуда умудрился сбежать 22 июня 1942 года. Пойманный 10 июля специальной бригадой, он был вновь передан в руки немцев в конце июля.
Таким образом, 57 французов, арестованных за свои убеждения, пали под немецкими пулями в тот момент, когда Рене Буске поверил, что добился отмены «Кодекса заложников».
Последовала ли какая-то реакция правительства Виши на это грубейшее нарушение нового соглашения? Поняло ли оно, что подпись и слово Оберга не имеют никакой цены и гестапо намерено действовать, как ему заблагорассудится, продолжая сеять террор?
Трагедия 11 августа, кажется, не повлияла на позицию правительства, поскольку в 1943 году оно пошло на возобновление соглашения. Этот документ, конечно, следует рассматривать с точки зрения вишистской линии на «французский суверенитет» — на карикатуру власти, которой было достаточно для счастья заседавших в правительстве Виши людей.
Оберг по-прежнему продолжал отдавать приказы о казнях заложников. Немало французов, арестованных специальными бригадами французской полиции, регулярно передавалось гестапо. А 19 сентября, менее чем через два месяца после опубликования соглашения, Оберг поместил в парижской прессе сообщение о том, что в порядке репрессий за покушение, совершенное 17 сентября в кинотеатре «Рекс» в Париже, будут расстреляны 116 заложников. Это была самая массовая казнь во Франции. 21 сентября действительно были расстреляны 116 заложников (46 в Париже и 70 в Бордо). В Париже из 46 расстрелянных заложников только один был осужден германским трибуналом, и ни один не участвовал в покушении.
Генеральный секретарь полиции сделал все, что смог, однако оказалось, что соглашение Оберга—Буске почти не имело желаемого эффекта.
В то время, когда проходили эти бесполезные переговоры, Оберг приступил к реорганизации своего управления. Все полицейские службы были разделены на две большие ветви: полицию порядка (орпо) и сыскную полицию (сипо-СД). Руководитель второй ветви Кнохен разделил ее на две службы, между которыми обязанности распределялись в соответствии с концепцией работы полиции, принятой в Берлине. Первая служба отвечала за обеспечение внутренней безопасности во Франции. Вторая была службой политической разведки и контрразведки и охватывала слежкой Францию, нейтральные страны и Ватикан. Только у первой службы имелось право производить аресты. Ее центральный исполнительный орган размещался на улице Соссэ, а его работники были из гестапо.
Главным органом второй службы для Франции оставался III отдел руководства сипо-СД в Париже. Разделенная на четыре группы, эта служба занималась сбором общей информации о внутреннем положении Франции. Ее четвертая группа, обозначаемая буквой Д, делилась на пять подгрупп, работавших по следующим направлениям:
I — продукты питания и сельское хозяйство;
II — торговля и товарообращение;
III — банки и биржа;
IV — промышленность;
V — трудовые резервы и социальные вопросы.
Руководителем III отдела был Маулац, очень искусный человек. Высокообразованный, элегантный, светский человек, он умело устанавливал полезные связи, посещал салоны и умел превращать в информаторов поразительное количество своих знакомых: крупных промышленников, дельцов, светских львов, банкиров и биржевиков, жен и любовниц политических деятелей и т. д. Например, директор банка осведомлял его о реальном состоянии руководства определенной компании, распределении ее акций и прочности позиции, о возможности установления над ней контроля. Эти услуги предоставляли ему реальное участие в больших делах, которые можно проворачивать, не проявляя щепетильность. А руководитель процветающей отрасли промышленности выкладывал ему подоплеку дел своих конкурентов, объемы их производств, возможности тех, кто пытался избежать реквизиций; при этом он надеялся, что сотрудничество в промышленности после германской победы станет ему полезным. Крупный коммерсант поставлял ему информацию о фирмах-конкурентах, контролируемых евреями, или указывал на спрятанное еврейское имущество, что позволяло ему занять важные посты в управлении конфискованными предприятиями. Любовница политика продавала Маулацу откровения своего любовника и тайные сведения о его политических связях.
Маулацу легко было в этой среде. Он обожал светские развлечения. Добываемые им сведения позволяли его хозяевам увеличивать требования к французской экономике. Когда кто-то утверждал, что поставка каких-то материалов достигла максимума возможного, он мог возразить с фактами в руках, что реальное производство сельскохозяйственной или промышленной продукции может быть больше, что позволяет увеличить размеры реквизиций. Из собственных интересов благовоспитанные друзья элегантного Маулаца стали его сообщниками в разграблении родной страны. В этот странный период часть «высших сфер» парижского общества представляла собой гнусную картину.
Оберг создал в своей резиденции на авеню Фош целый ряд новых служб. Каждая из них знаменовала новый успех полицейских служб в соперничестве с армией, поскольку вторгались они в области, составлявшие до того святая святых военной администрации. Так, у Оберга появилась новая служба политической разведки, созданная и вдохновляемая работниками СД (отдел VI); служба наблюдения за печатью, литературой и искусством; служба контроля католической и протестантской церквей; новая служба по борьбе с коммунистами; служба контрразведки во вражеских странах и служба разведки в нейтральных государствах. Все эти службы были переданы в подчинение второй группе служб Кнохена.
Пользуясь полной поддержкой Гейдриха, Кнохен вел дела без особых трудностей. Смерть Гейдриха изменила ситуацию. Поскольку Кальтенбруннер мало интересовался делами полиции, Мюллер стал практически полным хозяином внутри гестапо. Он рассылал директивы и требовал их неукоснительного исполнения. Кнохен пытался использовать во Франции гибкие методы, применяясь к обстоятельствам. Жесткие приказы Мюллера часто сковывали его; иногда ему приходилось их сознательно игнорировать. Его независимый темперамент, развитое чувство собственного достоинства, внутренняя уверенность в том, что организация германской полицейской службы во Франции была его заслугой (чего нельзя было отрицать), часто толкали его на позицию почти открытого неповиновения Мюллеру.
Мюллер прямо обвинил Кнохена в том, что он «западнофил» и полон опасного снисхождения. Эти нападки, горькую сладость которых могли вполне оценить французы, стали столь яростными, что Гиммлеру, сначала старавшемуся не замечать их, пришлось вмешаться. Кнохен яростно и энергично защищался и был действенно поддержан Обергом, которому предоставилась возможность высоко оценить его качества.
В Париже Кнохен проявлял такую же бесцеремонность и по отношению к военным властям. Формально все дела и заключенные, не выпущенные на свободу после допросов, должны были передаваться военным властям. В действительности же лица, оправданные военными трибуналами, сразу после суда вновь арестовывались гестапо. Были также случаи, когда гестапо казнило заключенных, не передавая их дела в суд. Эта «привычка» не была особенностью только служб Кнохена, она была весьма распространена по всей Германии, так что Кальтенбруннеру пришлось разослать своим службам 12 апреля 1942 года недвусмысленную и строгую инструкцию:
«Часто случается, что суды возбуждают дело против лица, уже казненного гестапо, причем сам факт казни им не сообщается.
По этой причине рейхсфюрер приказывает, чтобы в будущем гестапо предупреждало местные суды о проводимых им казнях. Информация может быть ограничена именем лица и указанием поступка, за который он был казнен. Причины казни не разглашаются».
С прибытием Оберга жестокость оккупантов усилилась. Во-первых, он получал такого рода предписания от самого Гиммлера, а также потому, что весной 1942 года жестокость стала в гестапо правилом. В записке от 10 июня 1942 года, разосланной руководством РСХА всем службам сипо-СД, уточнены правила, которые следовало соблюдать при «усиленных допросах». Нельзя не оценить приданную им внешне ограничительную форму, которая на деле означала, что такие допросы могут быть применены практически к любому заключенному:
«1. Усиленные допросы должны применяться лишь к тем заключенным, которые в ходе предыдущих допросов, обладая важными сведениями о противнике, его связях и планах, отказывались их сообщить.
