– Перед промывкой аппарата слил из отстойника. Там всегда остается граммов двадцать пять-тридцать.
– Много у нее этого лака? – спросил Вячин.
– Смотря для чего, – ответил Назаркевич. – Для промышленных нужд капля в море. Установка-то опытная, лабораторная. Кубракова надоила на ней всего литров тридцать.
– Нам бы двух поллитровок этого поликаувиля хватило на год. Распыляли бы аэрозольно, – сказал Вячин.
– Попроси у нее, – посоветовал Лагойда. – У вас же были неплохие отношения. Может даст.
– Так эта ведьма и разбежится! – скривился Назаркевич. – Впрочем, как хочешь. Она послезавтра утром вместе с директором уезжает в Германию.
– Надолго? – спросил Лагойда.
– А черт ее знает! Кажется, на неделю. По мне хоть бы навсегда, сказал Назаркевич.
– Тосковать будешь, – засмеялся Лагойда. – Ну где этот официант? Жрать хочется!
– Вот уже катит тележку, расстегивай пояс, – Вячин убрал руки со стола, как бы освобождая место.
2
Серия "Вольво" с польскими номерами, мягко вкатываясь в рытвины поселка и осторожно выползая из них, миновала последние дачные домики.
– Ну и дороги у вас! – сказал водитель.
– А то ты не знал! Первый раз, что ли? Да и у вас не лучше. Ездил, знаю, – ответил мужчина, сидевший на правом сидении.
Машина без разгона легко поднялась на лесистый холм, остановилась. Они вышли.
– Дверцы не закрывай, пусть проветрится, душно, – сказал поляк.
В этот будничный день здесь было безлюдно и тихо. В знойный воздух густо испарился запах хвои. Где-то за лесом прерывисто загнусавил сигнал у закрывающего переезда, и тут же ответно рявкнула электричка, вбивая в тишину колесную дробь.
Поляк лег навзничь на траву, усыпанную рыжими прошлогодними сосновыми иглами и вольготно раскинул руки. Его спутник, отойдя на несколько шагов, любовался автомобилем.
– Хороша, – сказал он. – Тадек, я вижу, не только машину поменял, но и номера?
– Да. Были лодзинские, а сейчас варшавские, – ответил по-русски с легким польским акцентом.
– Границу пересекал в Бресте?
– Нет у вас.
– Опять в Турцию?
– Да.
– Надолго? – он присел рядом, растирая в руках травинку и обнюхивая пальцы.
– Не знаю. Видно будет. Еще предстоит заехать в Баку погасить долг.
– А к нам надолго?
– Дней десять пробуду. Есть дела.
– Как идут "колесики"?
– Хорошо! Спокойней. Ты молодец, что сообразил.
– Перемышль, Жешув, Люблин?
– Нет, хватит. Тут граница близко. Как это у вас говорят: "жадность фраера сгубила". Гоню их подальше: в Труймясто [три города на Балтийском побережье Польши: Гданьск, Гдыня, Сопот], в Эльблонг, там по хуторам и деревням… Ты говорил, что на основе этого… как его… поликаувиля получается антикоррозионный клей…
– Хороший? Лучшего нет ни у нас, ни на Западе! Испытывали кислотно-солевыми растворами днище и скрытые сечения. В разных температурных режимах, в разной среде.
– На чем же она варит этот лак?
– Для антикоррозионной пасты туда идет уза, сырая резина и еще много всякого.
– Что такое уза?
– Для чего тебе эти подробности? Ну, это подобие воска.
– Да, пчелы умные люди, а? – поляк сел. Солнце ушло за лес, пробивая его в отдельных местах длинными золотистыми клиньями. – Мне бы такой мази! Отбоя от клиентов не было б! "Фирма Тадеуша Бронича. Супернадежное антикоррозионное покрытие. Аналогов в мире не существует. Принимаем автомобили всех марок. Оплата – только в свободно конвертируемой валюте". Звучит реклама? Я бы ее в газеты дал.
– Звучит. Но помочь тебе не могу.
– А если я сам к этой пани схожу? Поговорю, предложу сколько там процентов.
– В злотых? – спросил иронично.
– В хорошей валюте, – сжав пальцы в кулак ответил хозяин "Вольво".
– Нет, Тадек, боюсь, что не получится. Ты знаешь, какой характер у мужика, который в сорок лет стал импотентом? А характер старой девы? Так сложи то и другое – и получишь нашу мадам Кубракову.
– Сколько ей лет?
– Под пятьдесят.
– А что если я предложу ей создать совместное предприятие? Готов вложить свои форсы [польское жаргонное слово, обозначающее деньги]. Опять же в долларах. Куплю, чтобы гнать эту мазь, импортное оборудование. Как думаешь, клюнет?
– Вряд ли.
– А если попробовать?
– Она послезавтра уезжает в Германию.
– Ничего, постараюсь успеть. Это годится? – поляк достал визитную карточку, патетически прочитал: "Тадеуш Бронич. Технический директор автосервисной фирмы "Будем знакомы".
– Фирма? Да ведь у тебя просто автомастерская в каменном сарае.
– У нас теперь все фирмы. Модно. Платный сортир – тоже фирма…
– Давно я не был в Польше. Как цены?
– А что цены? Все есть и в Польше, и в Москве, и в Улан-Баторе, и в Лондоне. Мне вшистко едно – капитализм, социализм. Мне важно, чтоб на столе стояла бутылка экспортной "Выбровой", на тарелке – вендлина… ну как это по-русски… ветчина из Дембицы [в городе Дембица (Польша) находится мясокомбинат, где делают ветчину на экспорт], а в постели лежала курва с длинными ногами. А для этого надо иметь много Абрамов.
– Каких Абрамов?
– Вот этих, – Тадек извлек из красивого мягкого портмоне несколько долларовых бумажек с портретом Авраама Линкольна, протянул их собеседнику. – Это тебе, зарплата. И это тебе, – из сумки он вытащил толстую пачку двадцатирублевок. Вернусь – добавлю, если, конечно, удачно съезжу.
– Спасибо, Тадек… "Пробу" видел?
– Да. Он сказал, что металл кончается.
– Хорошо, постараюсь.
– Старайся. Дело общее и интерес общий… Ну что, язда?
– Да, пора. Едем.
Они уселись в машину.
– В Жешув не собираешься? – спросил Тадек, съезжая на нейтральной скорости с холма.
– Возможно поеду.
– Загляни там к Збыху.
– Обязательно…
Той же дорогой "Вольво" миновала дачные участки и по накатанному асфальту вплыла в городские улицы, заскользила мимо магазинов с пустыми витринами, мимо троллейбусных остановок – всюду толпы людей, очереди. Притормозив на трамвайной остановке, ожидая пока народ вывалится из вагона, поляк сказал:
– Тебе когда-нибудь бывает жалко это быдло? Мне нет.
– Почему?
– Все получают одинаковый шанс, когда выскальзывают из утробы в руки акушерки. Но вот ты ездишь в "Жигулях", я в "Вольво", а эти, – он кивнул на людей, вдавливающих друг друга в трамвай, – так, как видишь… Тебе домой?
– Нет, я выйду в центре…
Трамвай двинулся. Тадек слегка нажал на педаль газа, и через какие-то секунды машина, уже далеко мигнув лампой правого поворота, сворачивала на одну из центральных улиц…
3
Поездка в Германию планировалась с зимы. Ехать должны были вдвоем: директор НИИ Альберт Андреевич Яловский и его зам по науке, заведующая ведущей лабораторией Елена Павловна Кубракова. Но в "верхах" поездку эту решали люди, привыкшие бегать в райком в пятницу, чтобы испросить разрешения помочиться в субботу.
К весне партнеры по переговорам из фирмы "Универсальфарм ГмбХ" отправили Яловскому две телеграммы, трижды звонили ему и Кубраковой: хотели наконец определиться. Яловский нервничал, испытывая неловкость перед фирмой. Звонил в Киев по разным иерархическим этажам, там отвечали: "Ждите, решаем". И Яловский и Елена Павловна понимали, что никто ничего не решал. Директор горестно вздыхал, Кубракова кричала: "Дерьмо! Когда же они наконец исчезнут из нашей жизни?!" Потом пришло сообщение, что руководителем делегации поедет начальник какого-то управления.
– Это еще что?! – грозно воскликнула Кубракова. – Кому-то лейпцигская шубка понадобилась? – С детских лет она слышала от матери, что после войны наши генералы везли своим женам и любовницам модные в ту пору шубы из лейпцигского котика. Шубные проблемы Елену Павловну не волновали, в холода она носила удобную теплую куртку. – Мне не нужен никакой руководитель делегации, – категорически сказала она. – Или мы едем вдвоем – я и вы, или этот руководитель отправится без нас, один, но с пустым портфелем. Никаких моих бумаг он не получит!
Яловский развел руками, понимая, что Елену Павловну с места не сдвинет, но все же сказал:
– Тогда нам вообще заволынят поездку: валюту дают они.
– Я достану валюту.
– Каким образом?
– Позвоню немцам и скажу, как есть. Они заинтересованы в нашем приезде не меньше, чем мы.
– Неудобно. Вроде побираемся.
– А мы и побираемся. И они это тоже знают. Для них это копейки, а дело сулит миллионы…
В итоге немцы сообщили, что приглашают Кубракову и Яловского за счет фирмы, даже сказали, что в Берлине и Остбаннхофе [восточный вокзал Берлина] их встретит представитель фирмы…
