Юлия нахмурилась, когда все эти люди, оставшиеся в прошлом, вихрем пронеслись в ее воспоминаниях. Если бы ей выпала возможность вернуться в прошлое и все начать сначала, что бы она сделала по-другому? Как можно было бы что-то изменить и остаться при этом самой собой? Вспоминая о каждом из этих людей, Юлия устраивала своеобразный суд, заранее отметая все обвинения в свой адрес. И все же в сердце оставались какие-то сомнения: можно ли было считать, что жизненные обстоятельства сложились для нее так неблагоприятно, или же она сама загнала себя в угол?
Она снова глотнула вина, стараясь притупить боль в груди. Но боль становилась все сильнее.
Если бы Юлия не вступила в брак с Примом, все сейчас было бы иначе. Атрет наверняка до сих пор был бы с ней. Разве он не купил для нее виллу? Разве он не хотел, чтобы она была его женой?
Она вспомнила о том ребенке, который родился у нее от Атрета, и ей стало еще больнее — все ее тело пронизал холод. Казалось, в ее ушах до сих пор эхом отдавался слабый и беспомощный плач, и ей не давали покоя ее собственные слова: «Оставь его где-нибудь на скале подыхать».
Юлия крепко закрыла глаза, ее пальцы побелели, сжимая кубок. Она не виновата. Атрет сказал, что ненавидит ее. Он сказал, что ему не нужен ребенок. Сказал, что никогда не признает его своим. И что ей оставалось делать?
Хадасса умоляла ее: «Это же твой сын. Посмотри на него».
Сын Атрета.
Ее собственный сын.
Юлия застонала, стараясь избавиться от этих мучительных воспоминаний, чтобы они больше никогда к ней не возвращались. Боль внутри нее стала просто невыносимой.
Во всем виновата Калаба. Калаба с ее хитростью, ложью, ее ловким умением манипулировать. «Теперь можешь забыть об этом. Все кончено». Теперь в ушах Юлии эхом отдавались слова Калабы. Снова и снова она слышала ее соблазнительные рассуждения о том, что каждый из тех, кого Юлия знала, обидел ее… Калаба с ее сладкими уверениями в том, что ни один мужчина не может понять и полюбить женщину так, как другая женщина.
«Со мной ты всегда будешь свободна. Ты можешь делать все, что хочешь».
Калаба с ее пустыми обещаниями. Калаба, женщина, напоминающая каменную глыбу.
«Я всегда буду любить тебя, Юлия. И я никогда не буду пытаться порабощать тебя так, как это пытаются делать мужчины».
Но Юлия стала рабыней, причем так, как никогда и не предполагала. Она стала рабыней расчетов других людей, рабыней собственных страстей… Рабыней обстоятельств, рабыней страха.
Рабыней чувства вины.
Застонав, Юлия встала с дивана. В животе у нее все болело, и она стиснула зубы, испытав приступ тошноты. Ее бледная кожа покрылась потом. Шатаясь, Юлия поставила кубок на стол и прислонилась к мраморной колонне, чтобы удержаться на ногах. Тошнота немного ослабла.
В перистиле было полно солнечного света. Как Юлии сейчас не хватало тепла! Она вошла в перистиль и подняла голову, чтобы почувствовать на своем лице тепло солнечных лучей. Ее охватило чувство непонятной, но сильной, глубокой жажды. Она стояла посреди теплого света и хотела впитывать его всей кожей. Иногда ей становилось так холодно, что она не могла согреться даже в теплых водах тепидария. Иногда она думала, что этот холод исходит из ее сердца.
Обняв себя руками, Юлия закрыла глаза и наблюдала, как сквозь сомкнутые веки пробивается янтарный свет. Затем перед глазами стали появляться какие-то формы. Сейчас Юлии ничего не хотелось видеть, кроме этих неясных образов. Ей ни о чем не хотелось думать, ничего не хотелось чувствовать, кроме того, что она ощущала в данный момент. Ей хотелось забыть о прошлом и не испытывать страха перед будущим.
Потом свет исчез.
Вздрогнув, она открыла глаза и увидела, что солнце скрылось за облако. Печаль снова накатила на нее с такой силой, что, казалось, Юлия задыхается под ее тяжестью.
Каким-то необъяснимым образом она почувствовала страх, который испытывают дети, когда им срочно нужна мама. Кроме нее на вилле в этот момент оставалось еще три человека, все рабы: греческий повар Троп, македонская рабыня Исидора, отвечающая за порядок в доме, и египтянка Дидима, которую Юлия купила, после того как Евдема сбежала.
Неужели всего два года назад у Юлии был полный дом слуг, готовых исполнить любое ее приказание? Когда-то в ее распоряжении были четыре носилыцика-эфиопа, два телохранителя из Галлии, служанка из Британии и еще два раба с Крита. Еще больше рабов было в то время, когда на вилле жила Калаба, и это все были красивые служанки из самых дальних уголков империи. У Прима была целая свита из рабов мужского пола, и всех их, за исключением трех, он продал, прежде чем бросить Юлию. Он взял с собой красивого молодого грека, музыканта, играющего на флейте, и грубого вида молчаливого македонца с тяжелым лицом. Юлии очень хотелось, чтобы этот македонец перерезал Приму горло и выбросил его за борт на корм рыбам. Каким же мерзким, вероломным негодяем оказался Прим. Куда хуже, чем Кай.
За последние несколько месяцев Юлии пришлось продать нескольких своих рабов. У нее уже не было ауреев, и она не могла позволить себе предметы роскоши. Остались только динарии, на которые она могла приобретать самое необходимое. Ей приходилось пускаться на всяческие ухищрения, чтобы хоть как-то поправить свои финансовые дела. С тремя оставшимися рабами она не видела в своей жизни ни малейшего просвета.
Почувствовав усталость, Юлия решила прилечь. Тяжело опираясь на мраморные перила, она медленно пошла наверх. Голова кружилась от вина. Пройдя по верхнему коридору, Юлия вошла в свои покои.
Дидима приводила в порядок полог над постелью Юлии. Юлия заметила, как рабыня вжала голову в плечи, когда она вошла. Два дня назад Юлия отхлестала ее за то, что та плохо выполняла свои обязанности.
— Ты вымыла пол, как я тебе велела?
— Да, моя госпожа.
— Постелила свежее белье?
— Да, моя госпожа.
Юлию раздражал спокойный тон Дидимы. В самом по себе голосе рабыни не было никакой враждебности, но Юлия чувствовала ее. Служанку необходимо было поставить на место. Юлия оглядела покои, пытаясь найти, к чему бы придраться.
— В вазах нет цветов.
— Продавец хотел за лилии два сестерция, моя госпожа. Ты мне дала только один.
— Нужно было поторговаться с ним!
— Я так и сделала, моя госпожа. Но у него было много покупателей, и он ни за что не стал уступать.
Юлия покраснела от стыда. Много покупателей. И у всех денег больше, чем у нее.
— Покои без цветов выглядят некрасиво.
Дидима ничего не сказала, и от ее покорного молчания Юлия погрузилась в еще более сильную депрессию. Те рабы, которые были у Валерианов в Риме, всегда служили Юлии с теплотой, с чувством. Они никогда не мрачнели и не жаловались, если их наказывали за дело. Юлия вспомнила, что некоторые из них выполняли свои обязанности даже с радостью и весельем.
