То, что Юлия увидела, поразило ее. Как может человек так измениться всего за несколько недель? Волосы матери поседели, а руки стали жилистыми, как у старухи. С одной стороны ее лицо было перекошено, а рот был неподвижен и приоткрыт. И, несмотря на это, кто-то очень заботливо ухаживал за ней — волосы были аккуратно убраны, а сама она была одета в белый наряд. И выглядела вполне благородно.
Юлию охватил страх. Что она будет делать без матери? Она взглянула на раба.
— Сколько времени она уже в таком состоянии?
— Приступ случился у нее сорок шесть дней назад.
— Почему никого не послали за мной?
— Посылали, моя госпожа. Дважды.
Юлия недоуменно заморгала и попыталась вспомнить, когда к ней приходили от матери в последний раз. Да, несколько недель назад к ней приходили вечером. Но она не захотела принять. Конечно, в тот вечер она была пьяна — оно и понятно, потому что в тот день она узнала во всех деталях о своем финансовом положении и о вероломстве Прима. Во второй раз посланник приходил к ней через неделю, но она в то время очень плохо себя чувствовала и просто не в состоянии была воспринимать те слова, которые пробуждали в ней чувство вины. Калаба всегда говорила, что признавать за собой вину значит заранее признавать себя побежденной.
— Я не помню, чтобы ко мне кто-то приходил.
Юлий знал, что она врет. Госпожа Юлия никогда не умела врать. Когда она лгала, она отворачивалась, а ее лицо становилось напряженным. Ему стало жалко ее — так она была напугана и подавлена. Юлию хотелось надеяться, что она прежде всего беспокоится о Фебе, но при этом он почти не сомневался, что она сейчас, в первую очередь, боится за саму себя.
— Она знает, что ты здесь, моя госпожа.
— В самом деле?
— Я знаю, что она счастлива твоему приходу.
— Счастлива? — У Юлии невольно вырвался безрадостный смех. — А откуда ты это знаешь?
Юлий ничего не ответил, а только сжал губы. Зачем эта девчонка пришла сюда? Разве в ней есть хоть капля какого-то нежного чувства к матери? Юлия только стояла и растерянно смотрела на нее. Выражение лица Юлии Валериан раздражало Юлия. С каким бы наслаждением он сбросил ее сейчас с балкона, прямо на улицу. Но, зная характер Юлии Валериан, он не сомневался, что в таком случае она, подобно кошке, мягко приземлилась бы на ноги и немедленно отправила его на арену.
Он наклонился к Фебе.
— Моя госпожа, — тихо и нежно произнес он, искренне надеясь, что говорит ей радостную весть. — Твоя дочь, Юлия, пришла навестить тебя.
Рука Фебы слегка зашевелилась. Она пыталась заговорить, но в результате издала только глубокий и невнятный стон. На губах заблестела слюна.
Юлия с отвращением отпрянула назад.
— Что с ней стало?
Раб поднял глаза на Юлию и увидел, с каким омерзением она смотрела на происходящее. Он выпрямился и встал между матерью и дочерью.
— Стало то, что может случиться с каждым.
— Ей станет лучше?
— Это одному Богу известно.
— Значит, не станет, — тяжело вздохнула Юлия, отвернувшись и разглядывая открывавшийся с балкона вид на гавань. — Что мне теперь делать?
Феба попыталась заговорить снова. Юлия крепко зажмурила глаза, вздрогнув при этом звуке. Ей хотелось закрыть уши и ничего вокруг себя не слышать.
Юлий понял, чего хотела Феба.
— Я оставлю вас одних, моя госпожа, — мрачно произнёс он. — Будет лучше, если ты поговоришь с ней, — сказал он Юлии и ушел с балкона.
Юлия продолжала смотреть на город сквозь выступившие на глазах слезы. Этот раб сказал, чтобы она поговорила с матерью. Но только вряд ли ее мать что-то поймет в таком состоянии.
— Мама, ты моя последняя надежда. — Юлия повернулась и печально посмотрела на мать. — О мама… — Она подошла к Фебе, опустилась перед ней на колени, положила ей на колени свою голову и заплакала. Руками она вцепилась в мягкую ткань маминого наряда. — Так все несправедливо! Так несправедливо, что на меня обрушилось столько бед. И никому нет дела до тех страданий, которые я пережила. И ты теперь в таком состоянии. Это боги повернулись против меня.
Рука Фебы слегка дрогнула, ее пальцы нежно прошлись по волосам Юлии.
— О мама, что мне теперь делать? Что мне делать? — Феба снова попыталась заговорить, но Юлия не могла выносить эти звуки, в которых не было никакого смысла. Мать казалась сумасшедшей. Юлия подняла голову и увидела слезы, стекающие по щекам матери. Вскрикнув, Юлия вскочила и убежала.
Она почти бегом вышла из покоев. Юлий попытался ее остановить, но она закричала, чтобы он убрался с дороги, и устремилась по ступеням вниз, на улицу.
Потом она бесцельно бродила по улицам Ефеса. Несмотря на то, что солнце сияло еще ярко, ей казалось, что все вокруг нее погрузилось во тьму. Она была голодна, но у нее не было денег даже на хлеб. До своей виллы она добралась уже к сумеркам. Дидима послушно встретила ее и приняла у нее шаль. Юлия вошла в триклиний. Уставшая, она опустилась на один из диванов. В помещении царила холодная тишина.
Троп принес ей поднос. Он поставил его перед ней в своей обычной манере, после чего налил ей полный кубок поски. Она ничего ему не сказала, и он вышел. Она уставилась на приготовленные им блюда: жареный голубь, тонко нарезанный хлеб, мятые абрикосы. Ее лицо исказила горькая улыбка. Когда-то она могла сколько угодно есть самые дорогие деликатесы, которые только могла предложить ей империя, и вот теперь перед ней вся ее еда.
Юлия съела голубя, дочиста обглодав косточки. Затем она съела весь хлеб, окуная его в вино. Она пала так низко, что даже эта скудная еда казалась ей теперь изысканной.
На подносе лежал небольшой нож. Взяв его и повертев в руках, Юлия подумала об отце Октавии. Вероятно, ей теперь тоже следует перерезать себе вены, как это сделал он, чтобы положить конец этому медленному и мучительному падению и не опуститься до полного разорения. Ее все равно ждет смерть. Какая-то неизвестная болезнь медленно высасывала из нее силы, разъедала ее изнутри. Лучше уж умереть быстро и безболезненно, чем вот так бесконечно мучиться и страдать.
Ее ладони покрылись потом. Рука, сжимавшая нож, затряслась. Юлия поднесла лезвие к голубым венам, видневшимся на бледной коже запястья. Рука задрожала еще сильнее. «Я должна это сделать. Должна. Другого пути нет…» Юлия закрыла глаза, отчаянно пытаясь набраться смелости, чтобы покончить с жизнью.
Издав тихий стон, она наклонилась вперед, и нож выпал у нее из рук. Нож ударился об мраморный пол, и металлический звон эхом разнесся по перистилю.
Растянувшись на длинном диване, Юлия закрыла лицо дрожащими руками и заплакала.
