— И как же ты собрался? Ну, это, без меня? — спросила она неожиданно спокойно. — Где и на что ты собрался жить?
— У меня есть квартира, есть большой дом, и есть мое предприятие, которое приносит достойную прибыль.
— Угу. Ты про эту квартиру?
— И про эту тоже. У меня есть еще две и студия, как ты помнишь, но в них сейчас живут наши дети, и я не собираюсь их у них отнимать.
— Ну еще не хватало. А что за наезды по поводу этой квартиры? Моего семейного, родового гнезда! Папочкиного наследства, между прочим!
— Тамара, — вздохнул он. — Эта квартира, конечно, родовое гнездо, но она давным-давно принадлежит мне. Я выкупил ее у твоего отца. В тот период, когда…
— Не сметь! — заорала она так громко, что у него зазвенело в ушах. — Не сметь врать! Каждый человек может оступиться! А с твоей стороны это низко, низко и подло — напоминать об этом. Да, ты помог папочке, но это был твой долг! Твой сыновий долг! И попрекать меня этим каждый раз!
— Тамара! — Он не выдержал и сильно ударил по столу ладонью. — Прекрати. Я не хочу с тобой говорить. Не хочу и не могу, потому что все разговоры с тобой превращаются в бред и в фарс, и мне уже на пятой минуте начинает казаться, что я сумасшедший! Я связался с юристами, бумаги будут готовы завтра, и я хочу, чтобы ты все подписала как можно скорее.
— И с чем мы меня оставишь?
— Твоя жизнь ничуть не изменится, поверь мне, она станет даже лучше. Потому что главного твоего раздражителя, неудачника и свиньи, то есть меня, в ней не будет. Дети останутся при своих квартирах, машинах и даже при даче. Одной на троих, но она большая, они уместятся, разберутся. У тебя, Тамарочка, будет вот эта прекрасная квартира, и две машины, и достаточно средств на счету.
— Достаточно для чего? Любые средства, Николаша, очень быстро заканчиваются.
— У тебя их более чем достаточно. Ты можешь нанять консультанта, грамотно их вложить и жить на проценты, а еще, Тамара, у тебя есть дети, на которых ты можешь рассчитывать. Ведь так ты всегда говорила? Ты же их воспитывала, ты всегда кричала, что была главным воспитателем, пока меня «носило непонятно где» — это я сейчас позволил себе процитировать тебя же. Так что дети всегда тебе помогут.
— Они не обязаны. И они еще сами не встали на ноги.
— Если они до сорока с лишним лет не встали на ноги, то уже и не встанут. Я дал им образование и обеспечил жильем. Обставил это жилье мебелью, регулярно оплачивал их отпуска и разные прихоти. Я даже купил им по машине! А они ни разу в жизни не назвали меня папой. Когда я лежал весь переломанный после аварии, ни один из них не примчался ко мне на помощь, они вообще не захотели со мной разговаривать. У нас хорошие дети, Тамара, очень хорошие. Но мне за них стыдно… Мне стыдно за себя. Я плохо их воспитал. Я виноват.
— Это все твои гены.
— Да. Как скажешь.
— Это ты испоганил мою породу! Мою благородную кровь!
— Это я тоже слышал миллион раз. И, прости меня, больше не хочу этого слушать.
— Так что ты прикажешь мне теперь делать?! Ты бросаешь меня одну! Совсем одну!
— Я не знаю, Тамара! — вдруг закричал он в ответ. — Делай, что хочешь! Ты молодая, красивая! У тебя куча денег, у тебя взрослые здоровые дети, я оставляю тебе все, слышишь, все! Я забираю себе только мою компанию, к которой ты не имеешь никакого отношения, потому что я построил ее с нуля своими собственными руками. Ты можешь купаться в деньгах, можешь делать, что хочешь!
— Да как это так? Что это значит — «что хочешь»?!
— Не знаю! Займись чем-нибудь, как все люди! Запишись в танцевальный кружок. Получай пенсию!
— Пенсию?! — Она поперхнулась вином, а глаза у нее стали большими, как блюдца. Большего оскорбления нанести ей он бы не смог. — Пенсию? — повторила она. — Ах, прости, так вот, оказывается, ради чего я выходила за тебя замуж? Чтобы на старости лет остаться одной и жить впроголодь на одну пенсию?! А я ведь так и знала! Я так и знала! Господи, ну почему, почему я не вышла замуж за Эдика? Я погубила всю свою жизнь! Пенсия?! Значит, пенсия?!
— Тамара, — выдохнул он и поднялся. — Просто отпусти меня. Не трудись, я видел столько твоих спектаклей, они давно перестали на меня действовать. Ты почти каждый день столько лет твердила мне, как жестоко ошиблась, когда вышла за меня замуж, и обвиняла меня во всех своих воображаемых бедах. И ты знаешь, я тоже понял, что и я ужасно ошибся, когда женился на тебе. Я очень старался быть самым лучшим мужем и хорошим отцом, но у меня, Тамарочка, не получилось. Прости меня за это. Но тут я не виноват — я просто ошибся. И ты ошиблась. Нам не надо было встречаться, не надо было жениться, не надо было быть вместе. Никогда. Но есть и хорошее, даже очень хорошее — нам еще не поздно исправить все наши ошибки. И стать счастливыми людьми. Хоть ненадолго, насколько нам там осталось. Так что отпусти меня, Тамара, и давай, не теряй времени, исправляй ошибки! Выходи замуж за Эдика, живи как хочешь. Я буду очень за вас рад.
Он поднялся и вышел из комнаты. Ему показалось, что у него за спиной сейчас взорвется тяжелая дверь, но в нее полетел всего-навсего винный бокал и разлетелся вдребезги.
Тамара. Тогда
![]()
С самого рождения Тамарочка знала, что она не такая, как все обычные люди, не такая, как другие девочки в детском саду и в школе — нелепые одинаковые нищенки по сравнению с ней — избранной принцессой. И садик, и школа были далеко не простыми, тут учились дети высокопоставленных чиновников, известных артистов и дипломатов, но даже рядом с ними Тамарочка была единственной и неповторимой, звездой и бриллиантом, прекрасным совершенством, даром с небес, вымоленной и выпестованной драгоценностью, сокровищем своего всемогущего папочки. Только эти слова она слышала о себе всю жизнь, и никто не смел в них усомниться. Ее властный отец мечтал о наследнике, ему нужен был сын — его гордость, доказательство генеральской силы, продолжатель рода. Но когда после десяти лет отчаянных попыток, часто переходящих в настоящие боевые действия на супружеском ложе, и бесконечных обсуждений стратегий и тактик в кабинетах лучших врачей-репродуктологов роскошная голубая детская в доме генерала так и осталась пустой, генерал почти отчаялся и возмолил к небесам, упрашивая их дать им с женой хоть какого-нибудь ребенка, хоть хворенького, хоть кривенького… да ладно уж, пусть хоть девочку. И небеса ответили: однажды они прислали генералу из самого элитного роддома его бледную жену и тихо пищащий зефирный сверток дорогих кружевных одеял, и в тот же миг его сердце раскололось и растаяло. О таком прекрасном ребенке он даже не мечтал! Она действительно оказалась даром с небес, его доченька, его красавица, его Тамарочка, его ангелочек. Ею можно было только восхищаться, ее можно было только боготворить — и это правило быстро усвоило все генеральское окружение. Она нелепо топала толстыми ножками под елкой, притворяясь снежинкой, — и ей несли корзины цветов, она едва выговаривала стихи про косолапого мишку, а на нее обрушивался шквал аплодисментов. Ее портреты заказывали лучшим художникам страны, а вокруг летало как заклинание, как мантра: «Тамарочка красавица! Тамарочка умница!» Она привыкла к этому очень рано, ничего другого она о себе не слышала, она просто всегда знала это — весь мир в нее влюблен, и по-другому не может быть. Конечно, и сама она часто влюблялась, и всегда получала желаемое — лучшие платьица, невиданных в то время кукол Барби с целым гардеробом, изысканные лакомства, дорогие сапожки, соболиные шубки, а на восемнадцатилетие папочка вложил ей в ладошку ключи от собственной красненькой машины! Для нее никогда не было ничего невозможного, перед ней склонялись все головы, распахивались все двери, ей прощались любые шалости и проступки, даже тот случай, когда под ее новенькую машину бросилась какая-то полоумная идиотка прямо на пешеходном переходе, — папочка быстро все замял, а Тамарочку спешно отправили к морю, в санаторий в Сочи: принять ванны и восстановить нервы, девочка ведь так испугалась. Ее нежили, холили и лелеяли, ни одна пушинка не смела упасть на ее идеальные локоны, словно все ангелы по приказу ее папочки бросили свои дела и спустились на землю, чтобы обмахивать ее крыльями и петь ей небесными голосами о том, как она прекрасна.
