Но однажды эта отличная система такого правильного мира дала неожиданный и подлый сбой.
Она увидела Венсана на приеме, который устраивала дипломатическая академия. Ей показалось, она видела его раньше, во всех романтических французских фильмах: да, это был он — красивый, элегантный и галантный, совсем не такой, как папочка — папочка был глыбой и императором, а Венсан — прекрасным принцем. Он целовал ей руки, шептал на ушко приторные нежности бархатным голосом с акцентом, от которого она покрывалась мурашками, он улыбался ей и кружил ее на руках, как делал это всегда весь мир, и в его улыбке было что-то незнакомое, что-то запретное, сладкое и заветное. Он него пахло Францией, заграницей, сказкой и надеждами. Тамарочка снова влюбилась. Но в этот раз ей захотелось не шубку и не бриллиантовый браслетик, ей захотелось Венсана. И Францию. Она знала, что непременно получит все, что захочет, и никак не ожидала, что ее волшебная система даст сбой. А она не просто дала сбой, она окончательно сломалась.
Прекрасный принц превратился в чудовище и исчез, как в самой нелепой и отвратительной сказке. Французский мираж, уже такой реальный, уже ее собственный — с Эйфелевой башней и огромной квартирой на бульваре с названием словно воздушный десерт, — растворился в воздухе, и вместо него, вместо чудесных мурашек вдруг вылез наружу отвратительный липкий страх. Во всех других ситуациях Тамарочка знала, что предпринять, — бежать к папочке, но сейчас сделать этого она не могла, потому что понимала: она нарушила единственное правило в своей жизни — она расстроила папочку. Никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя было расстраивать папочку, а она это сделала. От мурашек не осталось и следа, вместо бабочек в животе у нее поселился ребенок. Когда-то, лежа на груди у Венсана, она мечтала о малыше, смеялась и болтала длинными ногами. «У нас ведь будут дети?» — спрашивала она, а он говорил ей: «Да, шери, конечно, бон-бон, у нас будет много детей, и первого мы назовем Жан-Луи». Она смаковала это волшебное имя, и даже теперь, хоть никакого Венсана больше не было, она все еще надеялась на крошку Жана-Луи. Но и он не смог ее спасти. Все двери захлопнулись, все головы отвернулись. А папочка назвал ее таким гадким словом, которое никто и никогда не смел даже шепотом произносить в ее присутствии. Уже взрослая Тамарочка всю жизнь старалась забыть то, что произошло с ней потом, когда все открылось: и ссылку в Тверь, и то, как она месяцами умоляла отца поговорить с ней. Конечно, он сжалился и снова стал ее любить, но никогда уже не смотрел на нее как раньше — как на своего драгоценного ангела. Мир рухнул. Вместо Жана-Луи в роддоме в Твери у нее родился Петя. Тамара расстроила папочку, и в наказание он выдал ее замуж не за Венсана, а за первого встречного, за деревенщину, за Николашу.
Именно так сложилось все у нее в голове. Именно так она думала и чувствовала всю жизнь. Ей было обидно и больно. Споткнувшись тогда на улице, она просто-напросто выболтала всю свою горькую историю случайному прохожему, ведь ей больше некому было ее рассказать: подружек почти не осталось, а те, что еще общались с ней, делали это с мерзким снисхождением, с жалостью, а она ненавидела жалость. Никто и никогда не смел ее жалеть! Она же была принцессой, звездой и бриллиантом, избранным совершенством. И этот случайный прохожий вдруг посмотрел на нее именно так — как делал это весь мир раньше, еще тогда, до великого грехопадения. И она, сама не зная почему, вдруг обо всем ему рассказала. А он зачем-то сказал, что женится на ней. И папочка согласился. Он захотел ее наказать, вот и все, поэтому и выбрал для нее такого мужа. Сначала она даже собиралась его полюбить, назло отцу, взять и полюбить этого неотесанного простолюдина! Она очень старалась. Она бросилась отогревать его и почти поверила в то, что влюбилась, так она старалась войти в эту роль, но потом все-таки очнулась. Полюбить из благодарности не получилось. Потому что никакой благодарности не могло быть. Очень скоро она поймала себя на том, что не любит его, а мстит. За свою боль, за то, что он — не ее мечта, за то, что он — не Венсан. И за то, что Венсан так подло ее бросил, а Николаша так подло посмел на ней жениться! За то, что подвернулся так кстати, чтобы исправить ее подмоченную репутацию. Он исполнял все ее желания, он делал для нее все, но он все делал не так, все делал неправильно. Он не так дышал, не так смотрел, не так ел, не так дотрагивался. От него не так пахло, и это было самое ужасное — она не переносила его запах. От Венсана пахло Францией и несбывшимися надеждами. От Николая пахло деревенщиной и застарелым сиротством. И никакие французские одеколоны не могли перебить этот запах. Она правда пыталась его полюбить, она старалась, она очень старалась, но каждый раз из ее раненого сердца скользкой холодной гадюкой вылезала обида, и разливала в ней яд, и шипела ей в уши, и Тамарочка ничего не могла с ней поделать. Она не любила его, и в этом был виноват только он сам.
Николай. Сейчас
![]()
Он закрылся у себя в кабинете, просмотрел почту, провел совещание, поговорил с двумя филиалами. В висках почти перестало стучать, он очень любил свою работу и, как рыба в воду, нырнул в обычный рабочий день. Он слышал, что хлопала входная дверь, кто-то приходил или уходил, ему было все равно. И каждые десять минут он получал сообщения. Фотографии. Море. Горы. Старая изгородь, заплетенная фиолетовыми цветами. Сад. И гранаты. Они уже почти созрели. И ее руки. Ее глаза. Ее улыбка. «Моя жизнь, — шептал он ей. — Хаятым».
Он вышел из кабинета уже под вечер и тут же столкнулся с Виктором.
— Николаша! — воскликнул его сын и бросился обниматься. — Как же ты нас напугал! Мама мне рассказала. Прости, я так замотался, да и не хотел отвлекать тебя в отпуске, вот и не писал.
— Ты мне писал, — сказал Николай.
— Да? Ой, ну тогда гора с плеч. Значит, я все-таки не самый плохой сын, да?
— Ты просил денег на день рождения своей дочери. То есть напоминал, что я их не перевел. Но у меня, ты уж извини, были сломаны ребра и вывихнуто плечо, хотя тебя, похоже, это совсем не интересует, мой дорогой сын.
Он оставил Виктора в коридоре, а сам пошел в кладовку, ему нужно было достать из сейфа бумаги. Но тут из комнаты раздалось:
— Николаша! Иди сюда, иди же сюда!
«Господи, да за что мне все это?» — подумал он. У него просто не было сил с ней говорить. Надо было взять и уехать в гостиницу. Или к Леониду. Точно! Сейчас он позвонит Лене и уедет к нему. Ни минуты, ни секунды он больше не хотел оставаться в этом отравленном доме.
— Чего ты хотела, Тамара? — спросил он, заходя в большую гостиную.
Его пока еще супруга восседала на диване в картинной позе. Выглядела она на удивление трезвой, волосы собраны в прическу, и даже блузка была застегнула почти на все пуговицы.
— Николаша, — томно повторила она. — Ну, иди же сюда, сядь со мной рядом.
— Я не хочу, — честно сказал он, но она проигнорировала его слова и продолжала:
— Давай же, давай посидим, выпьем вина, проводим этот день! Вот и дети приехали, наши чудесные дети. — Она протянула ему бокал.
— Тамара, — вздохнул он. — Я не хочу сидеть, не хочу пить вино и провожать этот день. Моя жизнь и так — сплошные проводы моей собственной жизни. Так что хватит, честное слово. У меня нет сил на это фиглярство и пустые разговоры. Мы все обсудили. Просто отпусти меня, я очень тебя прошу.
— Куда тебя отпустить? — удивилась она и подняла тщательно нарисованные брови. — Ты опять хочешь в отпуск? Так поезжай, любимый. — Она снова настойчиво сунула ему в руку бокал. Он с неохотой взял его, чтобы она отстала.
— Ты издеваешься? — спросил он. — Не надо делать вид, что ничего не произошло или что ты ничего не помнишь. Мы разводимся, Тамара. Я от тебя ухожу.
— Что?! — Она вдруг резко подскочила с дивана. — Ты что, сошел с ума? Что ты такое говоришь? Дети! Дети, скорее идите сюда! Ваш отец сошел с ума! У него маразм!
