Помня, что произошло с Элишвой, понимая, что окольцована могущественным сдерживающим и, несомненно, связывающим артефактом, волшебница впустила чужака еще до того, как он разрушил выстроенные ею барьеры.
Неприятное, липкое чувство надругательства над самыми сокровенными, потаенными уголками своего сознания привело волшебницу в едва сдерживаемое бешенство.
Собрав волю в кулак, кусая до крови губы, волшебница терпеливо выжидала. Чужак казалось не замечал ее, рыская в поисках другого, несоизмеримо более значимого естества, того, которое по его мнению хозяйничало в этой смертной, безвольной оболочке.
Лиара инстинктивно ощущала, как Руа сжалась, отыскивая укромное, неприступное укрытие. Нет, это был не страх, это было отвращение, смешанное с безмерной, чистой ненавистью первородной Тьмы.
Как только чужак углубился настолько, что не осталось ни единого места в сознании волшебницы, которого не коснулись его пронырливые щупальца, они атаковали. Лиара и Руа, одновременно и слаженно, в едином порыве.
Волшебница, неимоверно напрягшись, резко захлопнула ловушку, отрезая путь, по которому впустила чужака в свои владения. Тьма оголтело набросилась на незримого противника всей своей мощью, стремясь поглотить его неосязаемую сущность.
Чужак, не помышляя о том, чтобы принять бой, ринулся наутек. Пробивая многочисленные бреши в непрочных преградах, выстроенных рассудком Лиары, преследуемый разъяренной Руа, он ошалело удирал.
Жрец последним отчаянным рывком вырвался из расставленного для него капкана. Разозленный тем, что так легко дал себя заманить в западню, он гневно выбросил вперед руку и быстро зашептал что-то нечленораздельное.
Обруч на шее Лиары стиснулся, перекрывая ей дыхание, Руа беспомощно заметалась и, сжавшись в комок, моментально растворилась где-то в глубокой бездне сознания.
Глаза волшебницы расширились и налились кровью. Задыхаясь, она дрожащей, онемелой рукой потянулась к висевшему за поясом посоху Алазара.
Высокомерная ухмылка тронула губы налга, без видимых хлопот подавлявшего силу Тьмы и ее смертной оболочки с помощью магического ошейника.
С чудовищными усилиями, кончиками пальцев Лиара дотянулась до рукояти посоха. Призрачные, палящие иглы снова нещадно впились ей в кожу, заставляя взвыть от мучительной боли. Но вместе с болью разжались невидимые, удушающие оковы налга, вернулась способность двигаться.
Мгновенно выхватив посох, Лиара рывком вонзила его заостренными краями точно в глазницы жреца.
Налг забился в диких конвульсиях, из его рта пошла кровавая пена. Разряд тонких, словно нити, молний прошелся по его сотрясающемуся в предсмертной агонии телу. Вздрогнув последний раз, жрец замертво повалился на землю.
Ролох, подковыляв к бездыханному телу жреца, победно завыл.
Колени Лиары подогнулись и она, едва не падая, оперлась на плечо Бальгаита. Немного отдышавшись, волшебница быстрым шагом пошла к коню.
— Это было нечто. — эльф почтительно склонил голову.
— Нет времени петь оды. Надо торопиться. — жестко отрезала Лиара, заскакивая в седло.
— Может посох заберешь? Вдруг пригодится? — осторожно предложил эльф.
— Нет, я к этой дряни больше не притронусь. — потерев обожженную ладонь, ответила волшебница и, резво пришпорив коня, поскакала к роще.
Глава 24
Горьковатый, резкий запах гари, стряпни и пропотевшей одежды, характерный для походного военного лагеря, или, как его называли веллорийцы — бивуака, разносился далеко за пределы окружавшего его частокола.
Ориентируясь на эту ни с чем не сравнимую смесь ароматов и зловоний, можно было с закрытыми глазами добраться до ее источника. Территория разбитого прямо посреди редколесья, усеянного сотнями палаток бивуака охватывала широкую поляну и примыкающие к ней высокие деревья, одновременно служившие укреплениями и дозорными вышками.
Неспешно петляя между пнями вырубленной вокруг лагеря просеки, Коэн направил коня к ощетинившимся острыми кольями воротам. Приблизившись на расстояние выстрела лука, он остановился, отпустил поводья и тронулся дальше с поднятыми вверх ладонями.
Бревенчатая створка ворот медленно приотворилась, выпуская вооруженного алебардой воина, на кирасе которого блестел золотистый орел Трэурана.
— Кто ты?! Куда направляешься?! — громко отчеканил караульный.
— Коэн из Веллора. Направляюсь к придворному лекарю Джекиллу! — спешившись ответил Коэн.
— Из Веллора?! — караульный недоверчиво сощурился. — Это каким же ветром тебя сюда занесло?!
— По поручению придворного лекаря! Хочешь, спроси у него сам, он любит когда кто-то сует нос в его дела! — теряя терпение выпалил Коэн.
Караульный неуверенно замялся, раздумывая как быть с подозрительным, невесть откуда взявшимся веллорийцем. От этих непривычных мыслительных потуг на его лбу выступили крупные испарины холодного пота. Впустить засланного шпиона и потом отвечать за это своей головой? Или не впустить посланника вздорного, известного своим дурным нравом колдуна, и тоже отвечать за это своей головой? А глядишь и того хуже… Ходили слухи, что старик обернул нечаянно столкнувшегося с ним растяпу в слизня…
В этот момент створка ворот открылась шире, и, спасая несчастного караульного от выпавших на его долю страданий, из лагеря вышел широкоплечий, смуглолицый воин, на скуле которого белел рубцеватый шрам от ожога.
— Эй! Кого я вижу! Никак сам Резак к нам пожаловал! — весело закричал воин, сграбастав Коэна в железные объятия. — А я думаю: чей знакомый голос распинается перед дубоголовым сторожем?!
— Тито, дружище! — искренне обрадовался Коэн и, заметив пурпурную нашивку на груди воина, одобрительно воскликнул. — Смотрю ты дорос до опциона! Признаюсь, думал закончишь свои дни в канаве.
— Нет, с той жизнью я завязал. Теперь вот присматриваю за балбесами. Видишь, с кем приходится иметь дело? — Тито сурово посмотрел на съежившегося караульного. — Тебе повезло, что Резак не успел разозлиться.
— Не называй меня так, это дела давно минувших дней. — Коэн шутливо пригрозил другу кулаком.
— Как скажешь. Кто я такой, чтобы перечить Резаку? — Тито смешливо поморщил обгоревшее лицо. — Так ты говоришь к старому колдуну пожаловал?
— Ага, подарок для него привез. — Коэн махнул рукой, и из зарослей неторопливо выехали его попутчики.
— Ух ты! Так у тебя тут целая армия! Серьезные бойцы. — Тито уважительно покосился на насупившихся гномов, затем, переведя взгляд на карлика и налга, прошептал углом рта. — А это что за бродячий цирк?
Коэн многозначительно промолчал.
— Понял, не спрашиваю. Излишнее любопытство — прямая дорога к виселице. — Тито по-дружески похлопал друга по спине. — Идем, лично отведу тебя к старому волку.
Караульный растерянно уставился на диковинную четверку всадников, прикидывая распространяется ли на них благосклонность командира, либо положен допрос по всем правилам.
— Пропустить! — скомандовал Тито, избавляя подчиненного от тягостных сомнений. — И лошадьми займись.
Рассеянно отдав честь, караульный бросился выполнять приказ.
Внутри бивуака кипела обычная походная жизнь, однако в воздухе незримо витало гнетущее напряжение, охватывающее любое войско накануне большой битвы. Натянутый смех сидящих у костра солдат, их громкие, но при этом какие-то сдавленные голоса, жалобно скрипящие звуки точильных камней — все говорило о том, что до грядущего сражения остались считанные дни. Заботливо начищенное, всегда готовое собрать свою кровавую дань оружие, терпеливо ждало своего часа.
— Похоже вам не до веселья. — хмуро заметил Коэн.
— Сам знаешь, когда рядом околачивается смерть, на пляски не тянет. — фыркнул Тито. — Да и чертовы дикие земли повымотали. Ты не представляешь, скольких мы потеряли при переходе.
— Представляю. — печально заверил Коэн. — Места прóклятые.
— А его Величество и колдун окаянный знай себе подгоняют. Даже тела не закапываем, бросаем, как собак бездомных. — зло сплюнул Тито. — Если что, я ничего такого не говорил.
