Раз в неделю Святослава Филипповича «дергали» из департамента с напоминанием:
— Ты не подведи, с телевидением нельзя ссориться.
— Не подведу, — привычно заверял он, думая про себя с неизбывной тоской: «Усыпить ее, дуру эту, что ли?»
К Марине Николаевне Агуреева легла не случайно. Из двух женских психоневрологических отделений — пятнадцатого и семнадцатого — в пятнадцатом было больше порядка.
— У Мариши даже мухи летают строем! — восхищалась заместитель главного врача по лечебной работе Ольга Семеновна Остапчук.
Насчет мух, она, возможно, преувеличивала, но работа в пятнадцатом отделении была отлажена идеально.
— Когда планируется выписка?
— Во вторник на следующей неделе, Святослав Филиппович.
— Не забудьте показать ее Снежкову перед выпиской.
— Непременно покажем. И кардиологу покажем, и эндокринологу… Комар носа не подточит.
— Будем надеяться, а то ваша Агуреева вот где сидит. — Святослав Филиппович черкнул ребром ладони по горлу.
— А я вот что думаю, — робко подал голос Аргунов, — вдруг она, эта ваша Агуреева, не дурью мается, а материал для какой-нибудь разоблачительной передачи собирает? Типа тайное расследование.
— Ага, и к кокаину приучилась для этого! — хмыкнула Марина Николаевна.
— Одно другому не мешает, — парировал Аргунов.
— Мне лично до этого нет никакого дела, — заявил главный врач. — Департамент ее навязал — пусть и расхлебывает. Тем более что в пятнадцатом отделении все в ажуре — и палаты, и сотрудники. Можно сказать — четырехзвездочный отель, а не отделение. Ты лучше мне скажи, почему твои больные сразу после выписки начинают строчить на тебя жалобы в департамент? Причем жалуются на одно и то же — на грязь, на грубость и на применение мер физического воздействия. Копии жалоб можешь взять у секретаря…
— У него этих копий на три папки! — поддел заведующий отделением физиотерапии и лечебной физкультуры Малышков, главный больничный острослов.
— У тебя, что ли, меньше? — огрызнулся, правда, без особой злобы, Аргунов.
— У меня меньше, — подтвердил Малышков.
— Ну, если бы я не отделением заведовал бы, а филиалом борделя, то на меня вообще не жаловались бы.
Аргунов тонко намекнул на «толстые» обстоятельства — в вечернее время отделение физиотерапии превращалось в нечто вроде элитарного клуба, где привилегированные пациенты могли проводить время в уютной, расслабляющей и умиротворяющей обстановке. Одни встречались с родственниками, другие — со жрицами (или жрецами) любви. Разрешалось буквально все, кроме азартных игр, крайне неблагоприятно действующих на психику. Вечер в одном из кабинетов физиотерапевтического отделения, не говоря уже о тусовке в спортивном зале, обходился в приличные деньги, но от желающих не было отбоя. Существовало даже нечто вроде очереди.
— У тебя в борделе были бы грязь и грубость… — ответил Малышков.
Он добавил еще что-то, но слова заглушил смех. Смеялись все, включая и главного врача. Аргунов, поначалу гневно раздувавший плохо выбритые щеки, не выдержал и тоже рассмеялся.
— Идем дальше, — вдоволь насмеявшись, скомандовал главный врач. — Хватит, хватит, дома досмеетесь… Делу — время, потехе — час. Следующий вопрос стар как мир — больничное питание. Что-то в последнее время участились жалобы на его качество…
Питание в стационарах организовано хитро. С одной стороны, организационное и научно-методическое руководство лечебным питанием — задача врача-диетолога. С другой стороны, кухней руководит не врач, а диетсестра больницы. По лечебным вопросам диетсестра подчиняется врачу-диетологу, а по хозяйственным — заместителю главного врача по административно-хозяйственной части. В результате, как правило, чувствует себя свободной и самостоятельной творческой единицей. Творческой, потому что при расчете норм и их закладке без творчества не обойтись. Особенно в психиатрической больнице, где лежат одни придурки, которым хоть вареную траву дай — съедят за милую душу.
Правой рукой диетсестры является старший повар, который непосредственно руководит приготовлением пищи. Готовую пищу получают на кухне, развозят по отделениям, подогревают и раздают больным буфетчицы.
Ни врачу-диетологу, ни тем более диетсестре на совещаниях главного врача с заведующими отделениями присутствовать не положено по рангу. За кухню на этих совещаниях приходится отдуваться заместителю по АХЧ Владимиру Васильевичу Беляеву, отставному подполковнику.
— Качество как качество, — проворчал Владимир Васильевич. — Можно подумать, что мы тут все первый день работаем…
Все работали далеко не первый день и прекрасно понимали обстановку. Ставки на больничной кухне невелики и даже с премиями не идут ни в какое сравнение с зарплатой поваров в кафе и ресторанах. А готовить ежедневно приходится немало — на тысячу шестьсот человек. Гастарбайтеров на больничную кухню не наберешь при всем желании из санитарно-эпидемиологических соображений. А ну как заразу какую-нибудь запустят! Приходится искать россиян, да еще с опытом работы — без опыта там делать нечего и с медицинской книжкой. Задача не из легких. И найти тяжело, и удержать непросто. Вот и приходится закрывать глаза на то, что вся кухня как один человек тащит с работы домой продукты. Тащат не таясь, в открытую, называя свою добычу «приварком».
Все больничные администраторы это знают, но дружно притворяются слепыми. Начнешь «возникать» — повара разбегутся. Не главному же врачу с заместителями прикажете к котлам становиться?
Одно требование должно свято соблюдаться на кухне — чистота, пусть даже и относительная. За эпидемию дизентерии или сальмонеллеза в больнице главный врач вполне может поплатиться своим местом.
— Но жалоб стало больше, — посуровел главный врач. — В чем дело?
— Кухня работает, как работала, Святослав Филиппович. Это буфетчицы в отделениях обнаглели, — ловко «перевел стрелки» Владимир Васильевич.
Буфетчицы находятся в подчинении заведующих отделениями, а, если точнее — то старших сестер. Заместитель главного врача по АХЧ такой «мелочью» не занимается, ему своих забот хватает.
— Супы наполовину водой из-под крана разбавляют, да и не только супы… — продолжил Владимир Васильевич. — Вот и жалобы. А помните ту, что котлеты надвое резала и убеждала больных, что из-за кризиса порции теперь такие стали?
Буфетчица должна ежедневно ездить на кухню за едой на все отделение. Тяжелые бидоны, тяжелые, неповоротливые металлические тележки, небольшой оклад. Да еще надо раздать пищу и перемыть всю посуду. И так три раза в день.
Раздавать пищу буфетчицам помогают медсестры, за это буфетчицы их кормят из больничного котла. Санитары помогают тащить тележку на кухню и обратно. Им тоже перепадает еды, как и положено — до отвала. Многие врачи, не привыкшие упускать даже малую выгоду, тоже не прочь пообедать на халяву. Вот и получается, что у каждой буфетчицы есть дополнительно от пяти до десяти едоков, каждый из которых меньше двойной порции не наворачивает. Да и домой каждый день чего-то там надо унести, без этого вся работа теряет смысл. Вот и разбавляют, ополовинивают, а то и попросту недодают.
Выгонишь одну буфетчицу — на ее место придет другая, ничем не лучше первой. Да еще, пока ставка не закрыта, ездить на кухню придется старшей сестре. Поэтому буфетчицами не разбрасываются и попусту их не увольняют. Некоторым даже позволяют жить на территории больницы — свободный угол для нужного человека всегда найдется.
— Я все понимаю, но прошу усилить контроль! — сказал главный врач. — Ведь если жалобы будут идти таким же потоком, то рано или поздно придется принимать меры. Вплоть до крайних! Вы меня поняли?
Заведующие нестройно покивали, подтверждая, что поняли все прекрасно.
— Вообще давно пора всех на сухой паек переводить! — осторожно пошутил Владимир Владимирович. — Удобно и никакой головной боли.
— Тут не казарма, а больница, — привычно поправил главный врач. — Ты не путай, привыкай к гражданской жизни.
— Оно и видно — в казарме порядку не в пример больше, — так же привычно отшутился заместитель по АХЧ. — И жалоб нет — одни благодарности в приказе. А тут пять лет работаю — и ни одной благодарности…
«Только дом у себя в Раменском построил да дочери квартиру в Москве купил. И тачки меняешь ежегодно», — подумал главный врач, в глубине души высоко ценивший своего оборотистого и хваткого заместителя. Во всяком случае, ежемесячной «пользы» в конвертике от Владимира Васильевича было много больше, чем от любого другого заместителя.
— И последнее! — Главный врач постучал ладонью о стол, призывая собравшихся замолчать. — Не знаю… не помню уже, в который раз я это говорю, но…
Многозначительная пауза должна была подчеркнуть важность сказанного.
