До меня доносились звуки и запахи неистовой хаотичной битвы: удары мечей и топоров по влажным телам и сухому дереву; едкая смесь крови, вонючего пота и дерьма; вибрации и глухой топот быстро переставляемых ног; скрежет стали, вынимаемой из дерева.
Я окинула взглядом представшую передо мной сцену. Корабельный трюм отчасти походил на низкий темный зал какого-нибудь подземелья. Вместо колонн его потолок подпирали деревянные шпангоуты. На другой стороне трюма последние матросы из немногочисленного экипажа корабля пытались защитить безоружного человека в дорогих одеждах. Я увидела Вонвальта: его лицо блестело от пота, рубаха была порвана в полудюжине мест, а вокруг, подобно почетному караулу, стояли четверо гребцов, одного из которых ранили в бедро. Им противостояли шестеро или семеро вражеских матросов, вооруженных чем попало; они прятались за наспех сложенным укреплением из ящиков и мешков со съестными припасами. Похоже, перед тем как мы вошли, Вонвальт применил Голос Императора, поскольку некоторые бросили оружие и стояли на месте, оглушенные. Никто не обращал на них внимания, вместо этого сосредоточившись на тех, кто еще сопротивлялся.
Сразу стало ясно, как завершится стычка. Пусть врагов осталось больше, чем нас, но нашим бойцам было не занимать мастерства.
Я встала плечом к плечу с Галлой, чрезвычайно воодушевленная тем, что бой уже почти завершился. Мы вместе двинулись вперед, на матроса, который отчаянно попытался замахнуться на нас и поднял свой меч слишком высоко. Его ошибка оказалась роковой – меч задел потолок трюма, отскочил, и матрос потерял равновесие. Я вспомнила, чему учил меня Вонвальт в персиковом саду старого особняка, сделала короткий шаг вперед и вонзила меч в грудь противника, прямо под мышкой, усилив при этом удар поворотом бедра и плеча. Я почувствовала, как ребра сначала сопротивляются острию, затем поддаются и расходятся, а заточенное лезвие глубоко входит в грудную клетку матроса, пронзая сердце, как стрела яблоко.
На миг он выпучил глаза – еще одна картина, навеки запечатлевшаяся в моей памяти, – а затем Галла рубанула его по скуле и отсекла матросу больше половины головы. Из раны вырвался жуткий фонтан крови, брызнувший мне прямо в лицо, а затем матрос рухнул на пол.
Это кошмарное зрелище так ужаснуло его товарища, который стоял рядом, что тот бросил свой меч и попытался сдаться, но Вонвальт рассек ему спину от основания левой лопатки до верха ягодицы. Матрос инстинктивно развернулся, и я увидела бескровный разрез, словно сошедший со страниц врачебных книг по анатомии. А затем Вонвальт перерезал матросу горло, и тот упал.
После этого я ошеломленно замерла, прекратив наступление. В жизни я повидала немало ужасов, но та безумная, жаркая, хаотичная и пропитанная потом рукопашная схватка в трюме оказалась для меня чересчур жестокой.
Галла бесцеремонно отодвинула меня плечом в сторону и, кажется, даже отпихнула назад, сильно толкнув в грудь и оставив на груди синяк от эфеса меча. Мне оставалось лишь смотреть, как отчаянно борются за жизнь последние матросы, осознавшие, что их никто не пощадит.
Еще одного из наших гребцов глубоко ранили в предплечье – рану он пережил, однако часть руки пришлось отрезать, что положило конец его морской службе. Несколько кровавых ударов в живот вывели из строя еще двух матросов и вывалили на пол столько внутренностей, мочи и дерьма, что последний член экипажа решил попытать удачи и сдаться. Однако вместо милосердия он вмиг получил череду страшных колющих ударов с трех сторон, которые, к счастью, оборвали его жизнь почти мгновенно.
А затем повисла необычная, напряженная тишина.
Мы стояли на месте, наша кровь кипела. В ноздри бил насыщенный смрад внутренностей, какой обычно можно почувствовать в покойницкой, и к нему примешивались запахи морской воды и пота. Слышно было лишь тяжелое дыхание и хрипы раненых. Меня одновременно затошнило и охватило всеобъемлющее чувство восторга. Я дрожала, меня охватила слабость, но при этом все мое тело сладко гудело, как после веселой попойки.
В задней части трюма, лицом к нам, сидел упавший на задницу безоружный мужчина в богатых одеждах. Вид у него был ошалелый и напуганный.
Вонвальт двинулся на него.
– Где княжич Камиль? – прогремел он Голосом Императора.
Мошенник пошатнулся. Ударившись головой о борт корабля, он выпучил глаза.
– Где княжич Камиль? – снова проревел Вонвальт.
– Я убил его! – заверещал мужчина, и его вырвало.
– Где княжич Камиль? – в третий и последний раз спросил Вонвальт. Мощь Голоса слилась воедино с его собственным гневом и отразилась от кривых стен трюма, как срикошетившее пушечное ядро.
– Я убил его! Я убил его! Я убил его! – взвыл мужчина и потерял сознание.
Повисла мертвая тишина. Вонвальт поднял свой меч и метнул его так, что тот вонзился в деревянный пол трюма и задрожал, как задетая струна.
– Проклятье, – тихо произнес он.
XXIV
Под горячую руку
«Во имя чести люди готовы пойти на многие ужасные преступления».
ЮРИСТ ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЮТГАРДИС
Мы обыскали корабль сверху донизу, стараясь обнаружить хоть какие-то следы княжича, но ничего не нашли.
После суматошной битвы на когге воцарилось удивительное спокойствие. Трупы вражеских моряков были бесцеремонно выброшены за борт, а тела троих сованских гребцов, не переживших абордаж, накрыты вощеной тканью. Мы собирались перенести их обратно на берег и устроить подобающие похороны.
За раненым гребцом, которому рассекли предплечье, ухаживали его товарищи; они, похоже, хорошо разбирались в перевязке ран. Казалось, будто боец при смерти, но он пережил ранение.
Вонвальт ушел на палубу юта, чтобы успокоиться. Через некоторое время я подошла к нему и протянула плащ, который нашла среди пожитков наших врагов. Теперь, когда наша кровь остыла и битва завершилась, мы ощутили пронизывающий холод ночного морского ветра, который не теплел даже весной.
Вонвальт безмолвно взял плащ и накинул его, не отрывая взгляда от черноты Гралльского моря.
Я молча стояла рядом. Абордаж был страшным действом, но мне показалось, что я хорошо себя проявила. К тому же я чувствовала, что битва немного сблизила меня с сэром Конрадом и наша связь укрепилась. Конечно, она меркла в сравнении с узами Вонвальта и Брессинджера, которые были выкованы в кампаниях Рейхскрига и пережитых ими вместе боях; но воспоминание о схватке на том корабле все равно стало для меня ценным и неповторимым.
– Сэр Радомир был прав. Мне следовало прислушаться к его интуиции, – наконец произнес Вонвальт. Голос его звучал устало. – Кстати, где он? Я не видел его в схватке. – Сэр Конрад внезапно повернулся ко мне. – Нема, он ведь не погиб?
Сэр Радомир не погиб. После своих злоключений бывший шериф все-таки взобрался
