задевали его обостренное самолюбие: «бросая поверхностные, легкомысленные фразы о ”перевооружении“ и прочей ерунде», «степень ясности во взглядах т. Троцкого всегда была обратно пропорциональна степени необходимости в этой ясности», «он не понимает роли крестьянства», «на словах проповедуя несуразно-левую перманентную революцию, на деле отказывается от обыкновенной буржуазно-демократической революции», «Троцкий не понимал и ленинской теории революции», «перманентная революция – это жест отчаяния и авантюра»{555}…
Как быстро после смерти Ленина изменилось положение Троцкого! Идет всего январь 1925 года, а партийная печать уже пишет о нем как об авантюристе, легкомысленном политике и теоретике, никогда не понимавшем Ленина! Боже мой! Как переменчивы люди! Троцкого фактически ставили перед выбором: или, покаявшись, сдаться аппарату ЦК, или не смириться с поражением и не уступить дорогу новым вождям. Как бы мы ни относились к этому сложному человеку, нельзя не признать: политического мужества ему было не занимать.
Теория перманентной революции была вытащена на свет по указке Сталина и Зиновьева с одной целью: перелистывая старые, дореволюционные страницы, написанные Троцким, побольнее уколоть одного из основных триумфаторов Октября и Гражданской войны, выставить его перед партией маловером с меньшевистским душком.
Как я уже говорил, к середине 20-х годов Троцкий написал сотни политических и теоретических статей, множество памфлетов, книги, брошюры. Немало в них было ошибочного и небесспорного. Многие статьи писались на злобу дня и не претендовали на «классику». Но Сталин и его помощники дотошно рылись во всем дореволюционном литературном скарбе Троцкого, выискивая огрехи, упущения, неточности, говорящие о его «меньшевизме» и «антимарксизме».
Во все времена, в том числе и сейчас, гораздо меньше рискуют те, чей прошлый политический, теоретический или литературный багаж оказывается легковесным. Но в переломные моменты подчас именно они громче других кричат о консерватизме и старомодности тех, кто хоть что-то делал в науке или политике, нередко при этом и ошибаясь. Нужно особенно внимательно приглядываться к таким людям. Не сделав ничего стоящего в прошлом, они не создадут ничего и в будущем. Их единственное достоинство – прошлая «безгрешность». Троцкий ошибался, и ошибался сильно. До революции и после ее свершения. Многие его шаги по утверждению нового строя, по реализации методов революционного переустройства были и аморальными, и даже преступными. Как и других вождей Октября и Гражданской войны. Но никто не может бросить в него камень по поводу его бездействия или выжидания, отсутствия собственной позиции или боязни взять на себя ответственность за сделанное.
Все, что связано с концепцией перманентной революции, убедительно характеризует Троцкого не только как теоретика, но прежде всего как личность. Его убеждения исключительно цельны и политически последовательны. В действиях и мыслях Троцкого нет конъюнктуры: он был и навсегда остался певцом Революции. Троцкого «разоблачили» как «маловера» и «капитулянта» прежде всего потому, что он непосредственно связывал построение социализма в России с победой международной Революции. Многократные заявления на этот счет делал Ленин, подчеркивая, что окончательная победа социализма возможна лишь в мировом масштабе. Сталин, «развенчавший» Троцкого, позже и сам стал провозглашать, что окончательная победа социализма возможна лишь при утверждении социалистических начал в большинстве стран мира… Разве это не «сталинский троцкизм»? Чем не «перманентный» вывод? Но Сталин, непревзойденный начетчик и антидиалектик, всегда руководствовался лишь идеями прагматизма, преследуя только сугубо личные интересы.
Схематизм и социальный радикализм теории перманентной революции связаны прежде всего не с ошибками Парвуса или Троцкого, а с исторической заданностью марксизма, еще в середине прошлого века предписавшего фатальную неизбежность гибели капитализма. Но вот спустя почти полтора столетия с момента рождения идеи перманентности можно сказать, что все развивается по Марксу, за исключением «пустяков»: капитализм окончательно нигде не «сгнил», а социализм, даже превратившись на определенном этапе в мировую систему, нигде не поднялся до подлинно экономических и гуманных высот… А Троцкий верил, что Россия может «прийти к социализму на буксире передовых стран»{556}, ибо перманентная революция для нее вне контекста революции мировой в конечном счете бесперспективна.
«Мировая советская федерация»
Да, именно эти слова зафиксированы в «Манифесте II Конгресса Коммунистического Интернационала» (19 июля – 17 августа 1920 г.), подготовленном Л. Д. Троцким. В разделе «Манифеста», озаглавленном «Советская Россия», есть такие строки: «Дело Советской России Коммунистический Интернационал объявил своим делом. Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока Советская Россия не включится звеном в федерацию советских республик всего мира»{557}. Под «Манифестом» стоят подписи глав и членов 32 делегаций, среди них В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, Н. И. Бухарин, Л. Д. Троцкий, П. Леви, К. Штейнгардт, А. Росмер, У. Галлахер, Дж. Рид, Э. Бордига, М. Ракоши, Ю. Мархлевский, П. Стучка, Х. Пегельман, А. Рахья, М. Цхакая, многие другие известные революционеры.
Авторство документа можно было бы определить не только по рукописи Троцкого, но и по тому стилю, который всегда был присущ именно ему. Пафос «Манифеста» выражается и в призыве не вкладывать меча в ножны до создания «федерации советских республик всего мира», и в беспощадной критике «изменников» революции – социал-демократов. Перо Троцкого неистощимо на образы: «Шейдеман и Эберт лижут руку французского империализма»; «Альбер Тома – наемный агент Лиги Наций, этой грязной адвокатуры империализма»; «Вандервельде – красноречивое воплощение поверхности II Интернационала»; «Карл Каутский – шамкающий консультант желтой печати всех стран»{558}… Так писал Троцкий, бескомпромиссный и безжалостный к тем, кого он считал предателями революционного дела. Ведь большинство этих видных социал-демократов Троцкий знал лично, бывал у некоторых из них дома, спорил с ними на конгрессах, переписывался… Но для Троцкого все сразу отходило на второй, третий план, даже личное знакомство, дружба, если речь шла о революции, тем более революции мировой. Троцкий являл собой тот фанатичный тип большевика, для которого идея была превыше всего и в час истины, и в час заблуждений.
В годы Гражданской войны Троцкий чутко прислушивался к гулу далеких брожений на Европейском, Азиатском и Американском континентах. По его настоянию поезд Председателя Реввоенсовета оборудовали радиостанцией, для того чтобы можно было непосредственно принимать сообщения из-за рубежа. Троцкий глубоко верил, что революционный пожар вот-вот должен вспыхнуть в Германии, Венгрии, Франции, Италии, других странах. В начале января 1919 года он по поручению ЦК РКП(б) написал письмо группе «Спартак» в Германии и Коммунистической партии Австрии, в котором утверждал: «Гибель буржуазии и победа пролетариата одинаково неизбежны. Неизбежна ваша победа, товарищи!»{559}.
Страстные слова Троцкого находили живой отклик у многих. Его часто просили подготовить важные документы Коминтерна, особенно манифесты, воззвания, приветствия. И Троцкий писал, диктовал, правил… Исполком Коминтерна поручил Троцкому, например, написать в апреле 1919 года первомайское приветствие рабочим и работницам всех стран. Вечером воззвание было готово…
«…Еще год прошел, и мы еще не стряхнули с себя нашего ярма… Прошел год, в течение которого руль все еще находился в руках буржуазии…» Охарактеризовав международное положение, автор воззвания приступает к главному: «Не смягчение наших атак, а наступление на более широком фронте широкими колоннами – вот тот лозунг, с которым мы вас зовем к Первому Мая… Каждый день может наступить момент, когда смелый приступ коммунистического авангарда увлечет за собой широкие массы рабочего класса и задачей момента станет борьба за завоевание власти… Да здравствует мировая революция и международный союз пролетарских советских республик!»{560}
В мировую революцию, в «мировую советскую федерацию», в международный союз пролетарских советских республик верили тогда многие, если не все, большевики. Верил Ленин, верил Центральный комитет партии, рядовые коммунисты. В июле 1921 года Ленин утверждал: «Еще до революции, а также после нее, мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых…»{561} Но, наверное, никто не был так убежден в необратимости революционного процесса, который должен привести к мировому пожару, как Троцкий. На чем была основана эта фанатичная уверенность? Где находились истоки исступленной убежденности в торжестве коммунистических идеалов? Какими виделись Троцкому мировая революция и ее итоги?
Троцкому были присущи не только материалистические взгляды, круто замешенные на гегелевской диалектике, но и склонность к абсолютизации субъективных элементов: сознания, воли, решимости лидеров, организаций, групп, классов. Рассматривая причины запоздалости буржуазной революции в России, Троцкий отмечал в книге, посвященной Февральской революции,
