Адель покачала головой:
— Но это едва ли важно сейчас, не так ли?
— Неважно, — согласилась миссис А. и, встав с кресла, сказала: — Я дам вам возможность самим решить, когда и как вы свяжетесь со своей дочерью, но осмелюсь посоветовать вам заверить ее, что вы не собираетесь поднимать тему отца Спенса. Как вы сами только что сказали, это сейчас действительно неважно.
Когда она направилась к двери, ни один из них не пошевелился. Очевидно, шок нанес значительный удар по их манерам.
— Прежде чем вы уйдете, — сказала миссис Грант, — пожалуйста, скажите нам еще раз название болезни.
Миссис А. обернулась:
— Болезнь Тея-Сакса, обычно она никак не проявляется, пока ребенку не исполнится шесть месяцев; но у Зака однажды ночью начались проблемы с дыханием, и его отвезли в больницу. Тогда все и обнаружилось.
Миссис Грант нервно сглотнула.
— Что… что это за болезнь? — спросила она. — То есть как она проявляется?
Достав из сумки ручку и блокнот, миссис А. написала адрес сайта, который дал ей мистер Пирс.
— Здесь вы подробно обо всем узнаете, — сказала она, отрывая страничку и передавая ее. — Эта болезнь чаще всего встречается у евреев и в некоторых группах аманитов, так же как… — Она остановилась, заметив, как внезапно побледнело лицо миссис Грант.
Сделав шаг вперед, словно желая защитить жену, Грант заявил:
— Спасибо за визит, миссис…
— Адани.
Он кивнул.
— Я так понимаю, Николь все еще живет по тому же адресу в Бристоле?
— Да, — подтвердила миссис А. и, совершенно не понимая, что именно произошло в последние несколько минут, последовала за ним к двери.
Как только Грант вернулся в гостиную, Адель закричала:
— Я всегда говорила, что нужно ей сказать!
Его лицо вытянулось от удивления.
— Но, Адель, ведь именно ты не хотела, чтобы она знала.
Она обхватила руками голову, отчаянно пытаясь совладать с новым ужасом, угрожающе нависшим над ними.
— Бедный ребенок! — простонала она. — О боже, подумать только, мы ведь могли… — Она замолчала, не в силах продолжать.
— Могли — что? — переспросил он.
— Ты прекрасно понял, о чем я! — взвилась Адель. — Мы ответственны за…
— Да откуда, откуда нам было знать, что произойдет нечто подобное? — сердито перебил он ее. — Я даже не слышал об этой болезни до сегодняшнего дня. А ты?
Она покачала головой.
— И что же нам делать? — беспомощно спросила она, а сердце ее сжималось от отчаяния.
Он молча смотрел на нее, и его глаза темнели от внутренней муки, которую он не мог облечь в слова.
— Я не знаю, — хрипло ответил он. — Правда, не знаю.
— Похоже, в последнее время им пришлось столкнуться с трудностями, — говорила миссис А. по телефону Спенсу, возвращаясь к своей машине. — Они продали дом и живут в квартире друга.
— И они утверждают, что сообщили дочери о переезде. Когда именно? — сердито спросил он.
— Они говорят, что отправили ей письмо по электронной почте, как раз перед Рождеством.
— Но они… О боже, это, должно быть, то самое, которое она удалила.
— Понятно. Она когда-либо говорила тебе, что ездила к ним в гости примерно в то же время?
Похоже, вопрос удивил и сбил его с толку, потому что он переспросил:
— Нет, а что? Она ездила к ним?
— Похоже, что так, но они снова не сошлись во взглядах, и, по-видимому, по этой причине Никки удалила их письмо.
— Но почему она не сказала мне, что ездила к ним? — пробормотал он.
Решив, что не ей давать ему правдивый и полный ответ, миссис А. предположила:
— Вероятно, потому, что не хотела волновать тебя.
— Но это же…
— Возвращаюсь к цели моего посещения, — прервала его миссис А. — Так вот, они очень расстроились, узнав о болезни Зака.
— Ну, по крайней мере, это показывает, что им не чуждо все человеческое. И что они собираются делать?
Миссис А. задумчиво ответила:
— Я не могу быть уверена, но думаю… Ну, возможно, они далеко не все мне рассказали.
Спенс, помолчав, переспросил:
— Что вы имеете в виду?
— По-моему, миссис Грант очень расстроилась, когда я упомянула основных носителей гена.
Спенс снова затих.
— Вы намекаете на то, что она может быть еврейкой или аманиткой? — неуверенно спросил он. — Или французской канадкой?
— Честно говоря, я не знаю, что и думать, — призналась она.
— В общем-то, нельзя забывать, о ком идет речь, — заметил Спенс. — Мистер Грант — банкир или, по крайней мере, специалист по финансовым инвестициям. Почти все в этом бизнесе — евреи, и, возможно, он тоже, просто скрывает свое происхождение.
— Но зачем ему это?
— Бог его знает; все, что мне известно, это то, что у моего сына неизлечимая болезнь из-за чертова гена, который он унаследовал, и если один из них знал, что они могут быть носителями, то, промолчав, они фактически приговорили его к смерти.
Понимая гнев Спенса, миссис А. не стала напоминать ему об ответственности его собственных родителей, потому что сейчас это было ни к чему; да и спрашивать ему было уже не с кого. Сейчас он просто искал кого-то, кого можно было бы обвинить, и это тоже было понятно, ведь ему приходилось терпеть такую боль.
— Вопрос в том, — заметила она, — говорить ли мне Никки, что я ездила к ним.
— Нет, разрешите мне поговорить с ней первым, — попросил он. — Если они расстроили ее, когда виделись в последний раз… Я хочу знать, о чем они говорили, почему она ушла и почему мне ничего не сказала. Если они… Минуточку… — Его голос зазвучал приглушенно: он с кем-то говорил; затем он вернулся на линию и сказал: — Мне пора идти, но спасибо, миссис А., за то, что съездили туда. Я поговорю с Никки и перезвоню вам.
Никки и Кристин лежали на полу гостиной вместе с Заком, смеясь над его комичными попытками привлечь их внимание. Он явно оттачивал мастерство радостного крика, в результате которого мама наклонялась к нему, чтобы поцеловать, а он в этот момент мог схватить ее за волосы. А еще он умел пускать пузыри и дрыгать при этом ножками, что всегда вызывало всеобщий восторг и заставляло окружающих охать и ахать.
Кристин очень нравилось, когда во время игры он хватал ее за палец и не отпускал, получая от этого, похоже, массу удовольствия.
— Он такой милый и красивый, — засмеялась она, не сводя с него глаз. «Невозможно поверить, что с ним что-то не так», — подумалось ей.
— Он сорванец и тигр, — шутливо заметила Никки и наклонилась, чтобы подуть ему на животик.
Наблюдая за ней, Кристин чувствовала, как ее переполняют противоречивые эмоции. Она совершенно не понимала, как Никки могла вести себя так обыденно в свете случившейся с ними трагедии, но продолжала говорить себе, что если Никки может, то и она тоже. Она не была уверена, хочется ли ей, чтобы Никки говорила об этом, и она определенно не знала, как самой затронуть этот вопрос. Прошло целых два дня, и ни одна из них ни разу не упомянула о болезни. Это было странно, отчасти — даже страшно. Никки не обсуждала это и со Спенсом, когда тот звонил, насколько знала Кристин, часто слышавшая их разговоры. В манере Никки говорить так, словно все классно и абсолютно нормально, было что-то сюрреальное.
