Наблюдая за ней, Кристин чувствовала, как ее переполняют противоречивые эмоции. Она совершенно не понимала, как Никки могла вести себя так обыденно в свете случившейся с ними трагедии, но продолжала говорить себе, что если Никки может, то и она тоже. Она не была уверена, хочется ли ей, чтобы Никки говорила об этом, и она определенно не знала, как самой затронуть этот вопрос. Прошло целых два дня, и ни одна из них ни разу не упомянула о болезни. Это было странно, отчасти — даже страшно. Никки не обсуждала это и со Спенсом, когда тот звонил, насколько знала Кристин, часто слышавшая их разговоры. В манере Никки говорить так, словно все классно и абсолютно нормально, было что-то сюрреальное.
Однако вчера вечером они, похоже, поссорились: из-за того, что Никки, кажется, ездила навестить родителей, но ему ничего об этом не сказала.
— Да ничего там не случилось! — кричала Никки. — Они просто опять начали пытаться контролировать меня, и я ушла.
Кристин не слышала ответа Спенса, но затем Никки попросила:
— Пожалуйста, Спенс, я не хочу говорить о них. Я сожалею, что не сказала тебе, но давай не будем об этом, хорошо? Это так неважно.
Очевидно, Спенс сменил тему, потому что к концу разговора голос Никки опять звучал нежно, а положив трубку, она продолжала вести себя так, словно никакой ссоры не было и в помине, и вообще, в ее мире все идеально и гладко.
Было странно смотреть на нее, такую спокойную, зная, что внутри она наверняка ужасно несчастна. Любой был бы несчастен в ее положении, но Никки никогда не показывала своих чувств — она надежно спрятала их, и единственной переменой в ней, по мнению Кристин, было то, что с ней стало тяжело разговаривать. Кристин даже не знала, как подступиться к теме о Дэвиде и как спросить у Никки, говорила ли она с ним о том, о чем обещала. Если да, то, возможно, просто забыла об этом из-за всего, что случилось; так что, может быть, ей нужно самой начать разговор? А если нет… Ну, тогда, вероятно, нужно попросить ее сделать это в следующий раз, когда она его увидит. Однако Кристин никак не могла найти нужные слова.
— Знаешь, чего мне хочется? — сказала вдруг Никки, рисуя пальцем круги на крошечной груди Зака. — Мне хочется, чтобы он мог уйти сейчас, пока с ним не начали происходить все эти ужасы.
Кристин замерла и впилась взглядом в лицо Никки. Это был первый намек на болезнь Зака, который она сделала, и хотя Кристин могла понять ее мотивы, все равно, желать такого было несколько странно.
— Ты ведь не всерьез это сказала, верно? — спросила она.
Никки пожала плечами.
— Я не знаю, — призналась она. — Вот что бы ты чувствовала, будь он твоим ребенком? Ты же читала материал в Интернете; ты действительно хотела бы, чтобы он провел следующие четыре года, испытывая подобные страдания?
Кристин затруднялась с ответом, потому что, конечно, она бы этого не хотела; но, с другой стороны, Никки была такой странной в последнее время, что нельзя предугадать, как она отреагирует на ее слова.
— Как ты думаешь, что было бы милосерднее: позволить ему уйти сейчас, — продолжала Никки, — или дать ему пройти через все: потерю зрения и слуха, невозможность говорить, ходить или даже сидеть? Ему придется прилагать массу усилий, чтобы дышать и глотать. Он будет цепляться за жизнь, у которой нет вообще никакого смысла, потому что, видите ли, только Богу решать, когда мы умрем… — Она сделала паузу, чтобы вытереть слюну с рук Зака. — Я не знаю, есть ли на свете Бог, — продолжала она, — но я точно знаю, что никакое живое существо не должно терпеть такие страдания. Так скажи мне, Крис, ты хотела бы этого своему ребенку?
Не будучи уверенной в том, что она действительно способна на нечто подобное, но отчаянно желая поддержать ее, Кристин сказала:
— Ты не виновата в том, что случилось с Заком, Никки. Это просто случилось. Ты ведь понимаешь, всякое бывает, и ты ничего не можешь изменить.
— Нет, могу, — упорствовала Никки.
Кристин внимательно наблюдала за ней, но Никки не поднимала голову, и она не могла увидеть выражение ее лица.
— Я считаю, — продолжала Никки, — у меня есть выбор. Я могу или позволить своему сыну — своему здоровому сыну — превратиться в овощ, который испытывает ужасную боль, или дать ему уйти с достоинством и без боли. Что бы ты сделала на моем месте?
— Ой, Никки, не делай этого! — взмолилась Кристин. — Я понимаю, как это тяжело для тебя, но то, что ты говоришь… Если я правильно тебя понимаю…
— Правильно, — заверила ее Никки. — То, о чем ты сейчас думаешь, — это именно то, что я имею в виду.
Кристин побледнела.
— Но это противозаконно, Ник, — возразила она.
— Я знаю; но сколько мне придется отсидеть? Пять, шесть лет? Десять, пятнадцать — самое большее? Да сколько бы ни пришлось, все равно оно того стоит, не так ли? Что угодно, лишь бы спасти его от всех тех страданий, которые уготовила ему судьба. Почему я должна позволить этому случиться, если в моих силах не допустить этого? Разве это не жестоко с моей стороны — сидеть сложа руки, когда я могу уберечь его от всего этого? Он — мой сын, так почему у меня должно быть меньше прав решать, что с ним случится, чем у чего-то неопределенного: судьбы, Бога, доли или всякой остальной чуши?
Хоть ее слова звучали очень эмоционально и дико, в них был определенный смысл, и потому Кристин не знала, что сказать.
— Только одно останавливает меня, — добавила Никки, беря Зака на руки.
Кристин смотрела на нее, едва осмеливаясь дышать.
— У меня не хватит духу, — заключила Никки и, прижавшись лицом к шее Зака, разрыдалась.
ГЛАВА 16
На следующий день приехал Дэнни, чтобы остаться с Никки до конца недели, пока не вернется Спенс. Трудно было сказать, сколько еще им удастся вот так не спускать с Никки глаз, но, учитывая, что график работы у всех уплотнялся, вряд ли это продлится долго. О том, что может случиться потом, когда они будут вынуждены оставить ее одну, ни один из них не хотел думать; они просто надеялись, что Никки снова станет такой, как раньше, и им не придется так волноваться о ней.
Перед отъездом Кристин удалось отвести Дэнни в сторонку, чтобы предупредить его о том направлении, в котором работал ум Никки.
— Я, правда, не думаю, что Никки что-нибудь сделает, — шептала она, закрыв дверь кухни, — но я решила, что нужно сообщить об этом тебе — вам, ну, знаешь, на всякий случай.
Дэнни побледнел, а глаза его потемнели от беспокойства; он пытался придумать, что же делать.
— Ты уже говорила об этом с миссис А.? — спросил он.
— Нет, со вчерашнего утра она не заходила, но сегодня придет, так что, думаю, ты должен сказать ей.
