струящийся сквозь стеклянную крышу, падающий на Джек там, где она стоит, хватаясь за свой пульсирующий живот. Думаю, она скрывала это от нас уже несколько часов. Мия ведет ее, держа под локоть.
– Говорила я тебе съездить к врачу! – ору я Джек. – Нам надо срочно в больницу!
– Никаких докторов… – стонет Джек, отпихивая меня слабой рукой. – Или ты, может, и сейчас привяжешь меня к кровати?
– Идиотка! – буйствую я, но в этот момент меня хватают чьи-то сильные руки и уводят от нее.
– Не сейчас, Роб, – говорит Мия, – ступай на кухню. Когда успокоишься, можешь вернуться, но не раньше.
Во взгляде Мии читается понимание. Я срываюсь и наказываю тех, за кого боюсь. Кого люблю. Хотя, может, и не я одна.
В конечном итоге все разрешается, когда я стою спиной и ищу на кухне лавандовое масло, которое, по словам Мии, утолит боль Джек, хотя та сейчас от этого, похоже, бесконечно далека.
– Я не могу его найти, – раздраженно бросаю я.
В этот момент в круглом холле слышится крик. Когда я поворачиваюсь, она уже выскользнула из материнской утробы и появилась на свет. Бросаюсь к ним.
Когда дочь Джек открывает глаза, мою грудь переполняет любовь. Она машет маленькими кулачками с таким видом, словно злится на весь мир.
– Хорошая девочка, – говорю я, – хорошая. У тебя есть полное право сердиться.
Мия пытается отдать ребенка Джек, но та даже не шевелится и только смотрит перед собой.
– Ты устала, – говорит она, – всему свое время.
Но я вижу, что Мия боится, как бы время моей сестры не подошло к концу.
Джек кормит маленькое безымянное тельце. К ее груди ребенка прижимает Мия, потому что сама она этого не делает. Я вспоминаю Двадцать Третью, в отключке лежащую на каталке, и маленькие черные колбаски, суетливо сосущие молоко из ее крупного тела.
– Если хочешь, можешь ее подержать.
Я беру у Мии маленький комочек. Смотрю на ребенка, а она смотрит на меня своим личиком цвета раздавленного помидора, обрамленным темными волосиками. Иначе как чудом это не назовешь. Меня переполняет любовь. Лицо Мии расплывается в улыбке.
– Как ты ее назовешь? – спрашиваю я.
– Как назову, говоришь? – тихо шепчет Джек. Ее глаза напоминают застывший мрамор. – Так как мне ее назвать, Роб?
– Колли, – отвечаю я, потом обращаюсь к ребенку и уверенно говорю: – Все будет хорошо.
А сама тихонько продвигаюсь к холлу. Под тамариском стоит машина с полным баком. В багажнике – пеленки, салфетки, молочные смеси, детская одежка и всякие бутылочки. Я готова.
– Ты куда? – спрашивает Мия, улыбаясь, но не глядя на меня, всецело поглощенная швами. – Роб, теперь самое время дать подержать девочку Джек.
– Да, Роб, что ты делаешь? – тихо вторит ей Джек.
– Забираю ее с собой, – отвечаю я, чувствуя внезапный прилив смелости и твердо глядя ей в глаза, – так будет правильно.
Мия поднимает голову и говорит:
– Остановись, Роб.
– А почему нет? Со мной ей ничего не будет грозить, не то что с Джек. Благодаря мне у нее будет хороший дом.
– Это может быть опасно! – возражает Мия. – Мы ведь не знаем до конца…
– Все лучше, чем оставлять ее здесь.
– Роб, я знаю, что бывает, если бросить сестру. Ты думаешь, что тебе за это ничего не будет, но на деле все оказывается совсем наоборот.
– Я спасаю Колли не только от Джек, но и от тебя.
– Она спланировала все заранее, – серьезным тоном говорит Джек Мии.
Опять заявляет о себе таинственная связь близнецов.
– Колли… – улыбается она, и за белой маской на мгновение проступает моя сестра. – Красивое имя. Но забрать ее ты не сможешь. Я просто ее тебе не отдам.
Мию бьет мелкая дрожь. Она осторожно откладывает иглу и говорит Джек:
– Все готово.
Потом подходит ко мне и изо всех сил отвешивает мне пощечину. В моих глазах пляшут яркие искры. Ребенок у меня на руках испуганно съеживается. Я крепче прижимаю ее к себе.
– Где твой здравый смысл?!
На моей памяти Мия еще никогда так не орала. «Ну началось, – смутно думаю я, – наконец мы ее сломали». Странно, но никакой радости мне это не приносит.
– Я принимала все, чему вы меня подвергали! – Мия вплотную дышит мне в лицо, я ощущаю щекой каждое ее слово.
– Что одна, что другая! Все эти годы вы буквально сводили меня со свету! Эти ваши взгляды, замечания, ваши мелкие подлости. И каждый раз я думала, что здесь и умру, потому что мне не с кем было даже поговорить, да и жизни тоже не было. Но снова и снова собиралась с силами, чтобы без остатка посвящать вам всю себя. Больше для вас родная мать бы не сделала. И знаете, что я вам скажу? Вы два чудовища. Хотя моей вины в этом точно нет.
Мия грузно оседает.
– С меня хватит, – продолжает она, – ты выиграла, Роб. Забирай ребенка и бросай к чертовой матери сестру. Мне до этого больше нет никакого дела.
– Мия… – говорю я и, не зная, что делать, кладу ей на плечо ладонь.
– Роб… – говорит Джек.
– Прости меня, – говорю я Мие, поглаживая ее по спине.
Она лишь качает головой и не поднимает глаз.
– Как же я радовалась, когда мы вас нашли. Но все вышло совсем не так, как казалось вначале.
– Знаю, – говорю я, – Джек не вини, ей пришлось столько с собой бороться. Но мне оправданий и в самом деле нет. Поэтому я могу сказать только одно: прости меня.
Девочка у меня на руках агукает, Мия поднимает глаза на нее, а потом на меня, и у нее самой малость проясняется лицо.
– Какая она славная, – говорит она, – может, у нас все еще будет в порядке.
– Роб… – опять произносит Джек. В ее голосе вдруг пробивается нотка, от которой у меня в груди замирает сердце. Джек смотрит куда-то позади меня.
– В доме собака… – продолжает она.
В открытой стеклянной двери стоит Двадцать Третья и смотрит на нас пылающими глазами. На ее разинутой пасти виднеется кровь. «Щенки», – мелькает в голове мысль, и даже сейчас в сердце сладкой тяжестью отдается печаль. Потом лавиной наваливается страх. Двадцать Третья в присущей только ей манере опускает голову, скулит, и я понимаю, что это она уворачивается от ударов невидимого врага.
Мия бросается на кухню, где у нее хранится карабин. Но добежать туда ей не суждено. Двадцать Третья грациозной дугой взмывает в воздух, летит ей наперерез, смыкает на ее горле зубы и начинает мотать из стороны в сторону. Мия обвисает всем телом и превращается в безвольную куклу.
Крепко прижимая
