Взгляд его снова исполнился нескрываемого желания. Префект Ли был отчасти смущен тем, что ему довелось присутствовать при интимном разговоре царственных супругов, и он не удержался от мысли, что Гао-цзун еще глупее и вульгарнее, чем о нем говорят.
— Ваше величество, я дала вам слово довести расследование до конца! — ответила императрица, подпуская в голос толику самоотверженности, щепотку каприза и большую горсть стойкости.
— Ну да, конечно, душенька моя! Мне пора одеваться. Скоро наступит время официальных аудиенций, — горестно вздохнул ее супруг. Кряхтя, он поднялся и покинул комнату, не удостоив главного инспектора даже мимолетным взглядом.
У-хоу сделала знак Немому, и тот быстро подал ей крошечную пилюлю, хранившуюся в маленьком деревянном шкафчике, изящно вписанном в обстановку комнаты.
— От головной боли… Вот уже два дня, как она меня не оставляет, и ничто не может помочь! — пожаловалась она префекту Ли, с истинно аристократическими манерами проглотив маленькую желтую пилюлю и чуть поморщившись, что не испортило красоты ее личика.
— Вы подлинная императрица, ваше величество! — учтиво поклонился префект.
Момент не казался подходящим для такого признания, но У-хоу на удивление хорошо его поняла.
— Могу я на тебя рассчитывать? — неожиданно прямо спросила она.
Он поклонился еще более низко.
— Благодарю вас за сведения, господин префект! — громко, официальным тоном произнесла на прощание императрица. Инспектор обратил внимание, что Немой уже распахнул дверь комнаты; снаружи скучали слуги.
Как только префект Ли ушел, У-хоу распорядилась вызвать пухленькую служанку, которая постоянно терялась и сильно переживала, пытаясь в точности исполнить приказы повелительницы, порой отчаянно все путая. Зато служанка была честна, а полное отсутствие у нее воображения не позволяло сомневаться в ее преданности.
Далее были вызваны трое музыкантов, чтобы унять головную боль императрицы; звуки флейты Чи, ситара Се и губной гармоники Шен почти ежеутренне раздавались в покоях У-хоу. Небольшой концерт не был еще завершен, когда поступило известие, что люди из особой бригады Главной инспекции доставили во дворец задержанного.
Его ввели в сопровождении трех вооруженных охранников.
Императрица жестом приказала им удалиться. Они помедлили, с сомнением косясь на пленника. Немой, до этого неподвижным изваянием стоявший в углу, слегка шевельнулся. Старший из стражников взглянул на него, удовлетворенно хмыкнул, поклонился У-хоу и увел своих людей.
После императрица отпустила и музыкантов.
Лицо заключенного было покрыто синяками и кровоподтеками.
— Расскажи мне, что знаешь, Морская Игла, и я подарю тебе жизнь! Мы называем это «признание ради прощения». С этого момента ты будешь находиться под моей личной защитой. Но если будешь молчать, Немой с удовольствием поработает палачом.
Уйгур еще не успел опомниться после пыток; ему едва хватало сил, чтобы не упасть на пол.
— Немой, принеси теплой воды, тряпок и мазь для исцеления ран. Надо облегчить страдания этого человека! — распорядилась У-хоу.
Она самолично занялась приведением в порядок пленника, призвав на помощь преданную служанку. Обмыла и смазала его лицо, и особенно — опухшие веки, почти не дававшие открыться глазам. Через некоторое время Морская Игла вновь стал походить на человека.
— Почему вы это делаете? Где я? — наконец пробормотал уйгур, стараясь разлепить заплывшие глаза.
— Ты перед императрицей Китая! — рассмеялась женщина.
Морская Игла не мог хорошенько рассмотреть ее, только различил мелькание яркого шелка и мелькнувшую в суженном поле зрения стройную ножку. Воображение дополнило остальное: дивная красавица в богатом наряде. А нос, несмотря на неоднократное чувствительное столкновение с кулаками стражников, почуял тонкий аромат дорогих благовоний, так непохожий на вонь застенка, в котором его держали.
— Я хочу, чтобы ты понял: если сейчас примешь правильное решение, станешь моим союзником! Поверь, хоть я и женщина, умею держать слово! — прозвучало у самого уха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Морская Игла ни мгновения не колебался, отвечая на щедрое предложение У-хоу. Надежда на снисходительность и покровительство царственной дамы, столь прекрасной, что и вообразить невозможно, и, очевидно, нуждавшейся в услуге, показалась божьим даром в его ужасном положении.
— Ваше величество, я все расскажу… Я молчал там, в инспекции, но только потому, что эти люди начали бить меня, — клянусь, я счел их предателями! Я испугался за свою жизнь, вот почему утаил важные сведения! — торопясь, захлебывался словами уйгур. — А я хотел рассказать… Потому что понял… что не могу больше исполнять такие приказы… Ведь мне поручили надзирать за торговлей незаконным шелком! Ну, чтобы все шло гладко…
— Кто же дал тебе это поручение?
— Ну… ваше величество… с чего и начать… Есть две церкви: несторианская и Церковь Света…
— Несторианская церковь хорошо известна, — покивала императрица. — Говорят, ее адепты все активнее действуют на наших границах и в оазисах Шелкового пути; они поклоняются Единому Богу, а многие черты их учения совпадают с Благородной Истиной Блаженного Будды. Однако я в первый раз слышу о Церкви Света, несмотря на красивое название!
— Именно она послала меня сюда, ваше величество!
— И в чем состоит учение этой церкви, избравшей столь славное имя?
Уйгур на время утратил просторечную манеру и выдал единым духом:
— Наша вера была возвещена людям пророком Мани. Этот святой человек умер на кресте, но успел научить нас, что существуют Свет и Тьма, или, иначе говоря, Добро и Зло, и все люди находятся посередине между этими крайностями. Через наши ритуалы и посты мы обращаемся с молитвой к Мани, чтобы он сохранил нас от злых, темных сил, чтобы позволил нам вступить в Божественный Свет. — Морская Игла просто и коротко изложил всю суть сложной, утонченной доктрины манихеев, которую когда-то часами объяснял ему Великий Совершенный Учитель.
— Вступить в Божественный Свет… мне нравится это выражение.
— Ваше величество, для нашей церкви Свет — источник жизни!
— Некоторые буддийские монахи утверждают, что были избавлены от смерти в пустыне бодхисатвой, руки которого превратились в пылающие факелы. Ими он якобы останавливал песчаную бурю и спасал караваны, по ошибке сбившиеся с Шелкового пути.
— Это истинная правда, ваше величество! В некоторых оазисах караванщики каждое утро возносят молитвы бодхисатве с «огненными руками»! — подтвердил Морская Игла, которому не раз доводилось слушать поучительные рассказы об этом чуде от монахов и паломников, следовавших вместе с караванами.
— Но противопоставление Света Тьме и Добра Злу — разве не его ли даосы называют контрастом сил Инь и Ян? — спросила У-хоу.
— Мне не ведомо, что такое Инь и Ян, ваше величество, — сказал уйгур.
— Неужели? Ты ничего не потерял. Учение Будды несет добро гораздо большему числу людей, чем Путь Дао! Трисвятейший Гаутама доказал нам, что каждый может рассчитывать на рай нирваны, если освободится от страданий и желаний, заставляющих вновь и вновь перерождаться, не достигая мира и покоя, — произнесла она и умолкла, задумавшись.
— Ваше величество, я в вашем распоряжении! — пробормотал Морская Игла, расценив затянувшееся молчание императрицы как знак ожидания, но не зная, куда лучше повернуть разговор.
— Теперь расскажи подробно, за чем ты надзираешь! Объясни, как случилось, что несториане и последователи Мани взялись за общее дело? Как удается им продавать шелк под носом у нашей доблестной инспекции и не менее доблестной таможни? Я хочу это знать! — потребовала У-хоу, очнувшись от раздумий.
И он поведал ей во всех деталях, как направил его в Чанъань духовный лидер общины Турфана для наблюдения за работой сети торговцев, связанных с несторианами и манихеями. Он рассказал о производстве шелка в Турфане, о роли Моря Покоя в создании сети «Красной Нити», призванной держать под присмотром распространение подпольного шелка в Чанъани, о мастерской епископа Аддая Аггея в оазисе Дуньхуан. Он открыл У-хоу и всю сложную, многоступенчатую пирамиду своих ячеек, которую так и не удалось выявить и обезглавить усилиями китайских властей.
