Оба не услышали, как к ним подошла какая-то женщина. Вернее было бы сказать, «молодая дама» или «барышня». Она ничем не походила на крестьянку. Довольно высокая, в длинном черном плаще, из-под откинутого капюшона которого выглядывало прелестное, умное и волевое лицо. Ее нежная кожа оттенка слоновой кости, темные волосы, подвижные черты лица и большие темные глаза, цвет которых в темноте было нельзя разобрать, свидетельствовали о ее незаурядной внешности. Дама держалась очень прямо, но со свободной грацией женщины, одаренной природной гордостью. Ее руки, затянутые в перчатки, поигрывали хлыстом. Увидев ее, оба мужчины склонились в поклоне.
— Благородная дама, — начал Оливье, но она жестом остановила его и обратилась ко второму тамплиеру:
— Вы Эрве д'Ольнэ, не так ли?
— Вы так думаете?
— О, в этом сомневаться невозможно. Вы все, д'Ольнэ, очень похожи друг на друга. Но вы унаследовали меньше черт от вашего несчастного брата, чем бедный безумец Готье. Однако, поскольку вы единственный живой мужчина в семье, вы можете быть только Эрве.
— Единственный живой? Вы хотите сказать, что мой брат умер?
Кивком головы незнакомка указала на пожарище, и в голосе ее зазвучал гнев:
— Он там, и от него уже вряд ли что-либо осталось... И от его верной жены, которая не захотела расстаться с ним.
— Их убили?
— Мессир д'Ольнэ отказался признавать эдикт, который превращал его в безродного и нищего изгнанника. Он защищался очень храбро, как достойный гордый человек. Он был убит, как и дама Изор, которая бросилась на его тело с криком боли, в то время как все фрейлины и служанки убежали. Она даже не успела поцеловать его. Копьем ее пригвоздили к телу мужа...
— Боже мой! Но как вы узнали? Вы были фрейлиной моей свояченицы?
Высокомерное презрение искривило тонкие губы.
— Я дама Вильнёва, и меня зовут Марианна. Мой покойный супруг был убит в прошлом году, на Троицу, на турнире в Дамартене. С ранней юности мы дружили с Агнессой де Монморанси. Дружба наша еще более окрепла, когда она вышла замуж за вашего племянника Готье. Вы должны помнить, что Вильнёв отсюда недалеко...
Эрве поклонился.
— Вы правы... я помню мессира Дамьена, который был другом моего брата... и его ровесником... Но, может быть, ваш супруг был его сыном...
— Да. Это он. Ему было пятьдесят лет, когда мы поженились... А знаю я о том, что здесь произошло, потому что оказалась в замке. Стояла такая хорошая погода, что мы вышли в сад, — Агнесса с детьми и я.
— Из-за них я и вернулся. Они не...
— Не волнуйтесь, они живы... Когда мы увидели большую колонну мессира Ногаре, Агнесса попросила меня остаться с малышами и пошла в замок, чтобы узнать новости. Но не вернулась. Признаюсь вам, что на какое-то мгновение я растерялась — не знала, что делать. В замке начался переполох, выбежала кормилица Филиппа и Алины, в слезах, дрожащая от страха. Агнесса прислала ее, чтобы я поскорее спрятала детей. Бедная женщина была так потрясена, что лепетала нечто невнятное, однако я все же сумела понять, что с королевскими людьми прибыл один из братьев Агнессы... он хотел увезти ее, но отказался взять детей!
Последние слова настолько поразили Оливье, что он, старавшийся из скромности не вмешиваться в разговор, не выдержал:
— Почему отказался?
Она взглянула на него неприязненно. С ее точки зрения, он лез не в свое дело. Но она соблаговолила ответить:
— Они д'Ольнэ, иными словами, — никто. Дети осужденного не нужны семейству Монморанси. Добавлю, что Агнессу увели силой. Она все же сумела послать Мари, чтобы я спрятала детей, пока не поздно. Что я и сделала... Мессир, могу я узнать, кто вы?
— Оливье де Куртене...
— Куртене? Великое имя!
— Но незначительный человек! Я тоже был тамплиером.
— Будьте добры простить меня, — сказала она более мягким тоном. — События вчерашнего дня сделали меня недоверчивой... и даже несколько агрессивной.
— Кто бы вел себя иначе в подобных обстоятельствах? Значит, племянники Эрве у вас? Вы сумели увести их отсюда?
— Да, мне помогла кормилица, но это было нелегко. Забрать из конюшни моего мула оказалось невозможным, и мы ушли пешком. Мари несла Филиппа, а я — Алину. К счастью, мы быстро миновали лес... а Тур-Гоше отсюда недалеко.
— Мне бы хотелось их увидеть, — сказал Эрве. — Не сочтете ли вы нелюбезным, если я попрошу вас...
— Пригласить вас к себе? Это совершенно естественно... Другого приюта вам здесь не найти. Пойдемте! Полагаю, вы проделали долгий путь.
— Это вопрос привычки, — ответил Оливье с мимолетной улыбкой.
Хрупкие плечи дамы де Вильнёв дрогнули под ее широким черным плащом, и она показала мужчинам свой хлыст:
— Что ж, мне тоже придется привыкать! Мул был моим единственным достоянием, и я пришла сюда в надежде... довольно слабой, по правде говоря... забрать его отсюда. Должно быть, люди Ногаре прибрали его к рукам, прежде чем уничтожить Мусси. Следуйте за мной, мессиры!
Она повела их по дороге, которая вскоре углубилась в лесную чащу. Идти пришлось около лье. Марианна шла впереди, с гордо поднятой головой, твердым шагом и время от времени сбивала ветку или стебель высокой травы своим хлыстом. Не смея идти рядом — чего она, очевидно, и не желала, — мужчины безмолвно следовали за ней, но оба думали примерно об одном и том же: эта молодая дама была явно богаче знатностью, чем деньгами, коль скоро потеря одного мула привела ее в такое волнение. Особенно был удивлен Эрве, ибо он помнил, что во времена его детства барон де Вильнёв был значительным сиром, и замок его, хоть и не такой крупный, как Мусси, занимал достойное место среди благородных жилищ окрестностей. При нем были обширные пахотные земли и леса, которые могли приносить доход. Кроме того, он не допускал мысли, чтобы женщина, близкая к семейству Монморанси, согласилась бы выйти замуж за жалкого деревенского помещика...
Подходя, он обнаружил, что все изменилось... Тур-Гоше — замок — никогда не удивлял своими размерами. Скорее, это был укрепленный дом, чем крепость, но прежде он выглядел веселым и процветающим, а сейчас находился в запустении. Как и в Мусси, рвы заполнялись водой реки, только их никогда не чистили, и вода цвела. По стенам расползался мох, который безуспешно пытался закрыть трещины. Бойницы обрушились, крыши во многих местах осели, да и цепи подъемного моста, который, видимо, поднимали нечасто, покрылись ржавчиной. В старой кордегардии, рассчитанной на двенадцать человек, оставалось только два стражника. Да и те были не первой молодости.
Дойдя до середины заросшего травой двора, Марианна обернулась и взглянула в лицо своим спутникам.
