— Учитель, что ж у тебя тут голо кругом? Ни изгороди, ни деревца, хоть лезь на крышу да привязывай коня к трубе.
— Ты — почтарка? — догадался я.
— Почтарка.
— Ну привязывай коня к двери и заходи в помещение.
— К двери? А он не увезет ее вместе со школой и учителем?
— Не такой уж он богатырский у тебя. Да если б и увез — тоже не страшно: с такой почтаркой проехаться — одно удовольствие.
Зеленые глаза посмотрели на меня строго и пристально:
— Ишь, бойкий какой! Разбаловали, верно, тебя девушки.
— Я не красавец, чтоб меня девушки баловали. Ну заходи, заходи!
Войдя через кухню в мою комнату, почтарка прислушалась к доносившемуся из класса голосу отца Константина и шепотом спросила:
— Кто там?
— Поп. Урок закона божьего дает.
— А-а-а… Это какой же? Из Бацановки? Пьяница?
— Он самый.
— А скоро урок кончится?
— Минут через десять.
— Ну тогда скорей бери и прячь. — Почтарка вытащила из сумки пухлый пакет. — Под тюфяк спрячь. А на стол положи старый пакет от инспектора. Придет поп, скажешь, что это я сейчас доставила.
Я сделал, как она велела, и предложил ей свой табурет, а сам сел на краешек кровати.
— Через неделю я опять заеду. Успеешь приготовить?
— Не знаю. Мне еще не приходилось такое делать.
— Мало ли что. Мне вот тоже не приходилось почтаркой по деревням скакать, а вот скачу.
— Если надо — значит, сделаю.
— Вот это другой разговор.
Мы умолкли и смотрели друг на друга. Глаза ее смеялись.
— Всматриваешься? — шепотом спросила она.
— Да, — так же шепотом ответил я.
— Ну смотри, смотри. Говорят, когда я снимаю шапку, в комнате светлее делается. Я ведь жар-птица. Смотри! — Легким движением руки она сбросила шапку. Голова ее будто вспыхнула. — И теперь не узнаешь?…
— Так это в самом деле ты?… — еле мог я сказать от волнения. — Зойка, милая Зойка, как я рад!..
— Ну, давай поцелуемся. Сколько лет не виделись! — Обеими руками она притянула мою голову к себе и крепко поцеловала в губы. — Вот ты какой стал, мой родненький! Я тебя сразу узнала. А ты меня нет.
— Так это потому, что я каким был заморышем, таким и остался, а ты, ты расцвела, красавицей стала. Как в сказке.
— Уж и красавица! — улыбнулась она. Чуточку подумала и с такой же мягкой улыбкой сказала: — А может, и правда. Сколько на мне, девчонке, веснушек было! А теперь сошли. Сами сошли, без «Мадам Морфозы»!
Я вспомнил, что «Мадам Морфозой» Зойкина бабка называла крем «Метаморфоза», и спросил:
— Жива?
— Жива-а! Во Франции нашим эмигрантам борщ варит.
— Во Франции? Бабка?! — чуть не присел я от удивления.
— А ты думал как? Даже по-французски лопотать научилась. «Мадам, комбьен кут се шу?[38] Тю, ты очумела!» — передразнила Зойка свою бабку и расхохоталась.
— Но как же она туда попала?
— Потом, потом! Я ж к тебе буду часто приезжать.
За стеной послышался топот ног: это законоучитель отпустил ребят домой. Зойка встала, намереваясь уйти. Но дверь распахнулась — и в комнату вошел отец Константин. Он уставился на почтарку своими жгучими глазами и вскинул черные брови-дуги:
— «Откуда ты, прелестное дитя?»
— Благословите, батюшка! — склонилась Зойка, пряча плутоватую улыбку.
Отец Константин размашисто сделал благословляющий жест и опять спросил:
— Ты из пены морской, что ли? Афродита?
— Матрена, батюшка, — пресерьезно ответила Зойка, и только в уголках губ продолжала таиться все та же улыбка.
— Дурак же был тот поп, который окрестил тебя таким именем.
— А разве, батюшка, и среди попов есть дураки? — с наивной простотой спросила Зойка.
— Бывают, Матрена, бывают, хоть на них и почиет благодать божия. Сие даже согласуется с божественным учением. «Будьте аки дети», — говорится в писании, а дети, известно, народ неразумный.
— Это почтарка, отец Константин, — объяснил я. — Доставила мне пакет от инспектора. Теперь она всю волость обслуживает.
— Почтарка? А-а-а… Всю волость?… А-а-а… Так, значит, предписания из епархиальной консистории теперь ты будешь доставлять мне?
— Нет, уж извольте за почтой посылать своего звонаря в волостное правление. В Бацановке до правления из любого места рукой подать.
— Жалко, жалко! — покачал отец Константин головой. — Я бы тебя принял с подобающей твоей красоте щедростью.
— А как бы приняла меня попадья? — прищурилась Зойка.
Отец Константин вздохнул:
— Попадья уже год, как спит во гробе. А в книге «Бытие» сказано: «Не добро быти человеку единому». Оттого и создал господь для Адама Еву. Скучно, Матрена, мне без Евы. — Он тряхнул своей черной волнистой гривой и крикнул в кухню, где слышались спотыкающиеся шаги Прасковьи: — Эй, убогая, поди сюда! Сбегай-ка в лавчонку, принеси сладкого винца, «церковным» называется. Да прихвати пряничков мятных, да орешков, да барбарисовых конфеток.
— Как же можно, батюшка, церковное вино тут пить? Школа ведь не освящена, — укоризненно покачала головой сторожиха.
— Иди, иди, не твое это дело! На? вот две полтины.
Прасковья затопала к выходу, а батюшка, обратясь ко мне, спросил:
— В самом деле, почему ж до сих пор не освятили школу? Дойдет до его преосвященства, опять мне будет выволочка.
— Попечитель говорит, — ответил я, — что освятить школу — это не просто отслужить молебен и окропить стены святой водой, а еще — накрыть на улице столы, отобедать всей деревней и выпить десять ведер водки. Нужны деньги, а общественные деньги богатей Перегуденко потратил на постройку своей мельницы и не торопится возвращать. Кстати, вы знаете, что в прошлом году тут уже был какой-то молебен с общественным обедом? Помолились, напились и устроили поножовщину. Двух парней зарезали.
— Да, было дело под Полтавой, — пробормотал отец Константин. — А сами вы не боитесь жить в неосвященном помещении?
— До сих пор меня не навещали ни черти, ни ведьмы.
— Черти — может быть, что же касается ведьм… — Отец Константин многозначительно покосился на Зойку.
Та сейчас же отозвалась:
— Да и я у вас, батюшка, пока не рассмотрела на груди креста, приняла за кого-то другого. Вроде, сказать, за того, который в поэме Лермонтова «летит над грешною землей».
Отец Константин расхохотался:
— Что значит неосвященная школа: вся бесовская сила собралась здесь. Вот принесет сторожиха вина — устроим шабаш.
«Церковного» в лавочке не оказалось, и Прасковья принесла чего-то покрепче. Священник налил ей полную чашку:
— Пей и ступай по своим делам.
Глаза у Прасковьи стали масленые. Она перекрестилась, высосала все до дна, опять перекрестилась и умиленно сказала:
— Причастилась, сподобилась. Слава тя, царица небесная! — Брыкнула ногой и ушла.
Зойка прыснула.
— Чего смеешься? — с притворной строгостью сказал отец Константин. — Грех!
— Так, смешинка в рот попала. Удивительно, батюшка: на меня намекаете, а самую настоящую ведьму не примечаете…
— Ведьмы разные бывают. «Вия» Гоголя читала? Помнишь, какая краля загубила бурсака Фому?
Вина Зойка пить не стала, только пощелкала орешков.
Отец Константин допивал бутылку, когда в окно кухни постучали.
— Псаломщик мой проснулся, — сказал он, выглянув из окна. — Надо ехать. — Потом приблизился к Зойке вплотную и, глядя ей в глаза, спросил странно дрогнувшим голосом: — Хочешь, подвезу до самой Бацановки? Места в тарантасе хватит.
— А коня моего куда посадим?
— Ты — на коне? — опять взметнул свои брови батюшка.
— А вы думали — на метле?
Уходя, отец Константин погрозил Зойке перстом:
— Будешь гореть в геенне огненной, будешь!
— Вот там и встретимся, — с доброй улыбкой ответила она.
Я сказал:
— Ну, Зойка, околдовала ты попа. Ушел сам не свой.
Зойка сдвинула тонкие брови:
— Пусть не пялит на меня глаза.
7. Пакет
Зойка уехала, точнее, ускакала. Стоя у окна, я видел, как упруго она то поднималась, то опускалась в седле, и думал: «Нет больше на свете другой такой Зойки. Счастлив будет тот, кого она полюбит. А полюбит она только особенного человека, во всех отношениях достойного ее — и умом, и душой, и мужской красотою». Когда всадница достигла крайней хаты и скрылась за поворотом, тоска вдруг сжала мне сердце. И опять, как это часто было в детстве, я показался себе ничтожным существом, не способным ни мыслить самостоятельно, ни действовать.
Сторожиха окончила в классе уборку и перед уходом заглянула ко мне в комнату:
— Соколик, ежели что, очерти круг, стань посредине и скажи: «Сгинь, нечистая сила! Да воскреснет бог и расточатся врази его!» И всю нечисть как ветром унесет.
