Однако речь у нас идет не об этом “бриллиантовом” листе, а об одной-единственной марке, появившейся в поле зрения филателистов несколько лет назад, и из-за ошибки художника, допущенной при ее “проектировании”, грозящей побить в скором времени все рекорды стоимости филателистического материала. Как уже было сказано, Вольфганг Стокман перерисовал картинку с баварской “единицы”, заменил только название государства и меру стоимости, а вот денежную единицу изменить забыл. В Саксонии тогда официально имели хождение талеры и пфенниги, а в соседней Баварии — гульдены и крейцеры, и когда печатники заметили допущенную художником (он же по совместительству и гравер) ошибку, было отпечатано уже несколько десятков листов по 20 марок в каждом. То, что Стокман, выполняя такую ответственную работу, перепутал наименование валют, вполне объяснимо — крейцеры в Саксонии широко участвовали в денежном обороте наравне с пфеннигами, но на официальном документе, которым являлась почтовая марка, этого указывать, конечно же, не следовало. От руководства почтовым ведомством поступил приказ уничтожить брак, а все расходы по ликвидации последствий оплошности Стокмана возложить лично на виновника этого брака. Этим и объяснялся тот факт, что больше невнимательного художника к работе над марками не привлекали, но ничем не объяснить того факта, что из столь малого количества “испорченной” продукции, которая никуда дальше печатного цеха перед сожжением не выходила, неизвестные пройдохи умудрились стащить целый лист марок с неправильной франкировкой. Вообще-то этот лист до сих пор не найден, но слухи о его существовании, то затихая, то разгораясь с новой силой, будоражили воображение многих поколений филателистов до тех самых пор, пока в 1994 году на Гамбургском аукционе к продаже не была представлена признанная целым сонмом самых компетентных экспертов подлинной “трёхкрейцеровая Саксония” выпуска 1850 года, да не одна, а в паре с письмом самого Стокмана, в котором он и описывал собственной дочери с горечью последствия своей “отставки” в связи с таким досадным “ляпом”. Самое пикантное заключалось в том, что причина его беды была наклеена на конверт, в котором он это письмо и намеревался переслать из Дрездена в Мюнстер, но этот знак почтовой оплаты в связи с собственной недействительностью погашен штемпелем не был, и потому марка осталась чистой (к слову сказать, что если бы почтовый клерк все-таки тиснул свою печать, то ныне этот конверт смог бы потянуть миллиона на три-четыре — таковы непреложные законы филателистического бизнеса).
К великому сожалению любителей филателистической изюминки, в своем письме Стокман не проронил ни слова о том, каким путем он умудрился завладеть этой маркой в те далекие времена. Письмо на суд общественности предоставила пра-пра-пра-(и далее) — внучка незадачливого марочного плагиатора, проживающая ныне в Мюнстере, в том самом городе, куда оно было адресовано 150 лет назад. Письмо все же дошло к адресату в 1850 году, потому что было дополнительно франкировано (оплачено) настоящей маркой в 3 пфеннига, и нынешние эксперты, до зубов вооруженные самыми разнообразными техническими “примочками”, основательно потрудились, чтобы выяснить, что “опечатка” действительно была наклеена на конверт вместе с оригиналом именно в том году. Невысокая по сравнению с некоторыми подобными уникумами цена в 500 тысяч долларов, уплаченная на аукционе, объяснялась прежде всего тем, что “трёхкрейцеровая Саксония” была выставлена на торги без должной рекламной подготовки, что для филматериала также обязательно, как и для иного рода “товаров”, пользующихся повышенным спросом у респектабельной публики. Но не это главное сейчас в нашем рассказе, а главное то, что этот не испачканный штемпельными чернилами кусочек бумаги — сущая дешевка в сравнении с тем, что в любой момент может обрушиться на филателистический мир — это, как уже упоминалось, целый лист, да не простой, а большой (состоящий из ста марок, в отличие от двадцатки неразрезанных “классических” “саксонских троек”, прошедших через руки Феррари), и не несчастный калека, как его “правильный собрат” без “дефекта”, а сохранившийся в идеальном состоянии — это лист, состоящий из знакомых уже коллекционерам по гамбургскому аукциону “Sachsen 3 Kreuzer”.
* * *
…Поводом для слухов о ненайденном до сих пор уникальном марочном листке послужила статья немецкого историка Генриха Тюренна, поместившего в 1952 году в западногерманском журнале “Цейх” статью, в которой он попытался поднять вопрос о так называемой реституции [26] в восточногерманские музеи произведений искусства, вывезенных в 1945-46 гг. советскими властями в Советский Союз, но не тех ценностей, которые якобы были захвачены взамен награбленных гитлеровцами в СССР и затерявшихся в пожаре войны на территориях разных стран и даже на дне разных морей, а именно тех, которые подпадали под статьи Гаагской конвенции 1907 года[27] и потому были вывезены тайно. (Тут нелишне будет напомнить, что такие шедевры мировой культуры, некогда украшавшие берлинские музеи, как “сокровища Трои” (собрание найденных знаменитым археологом Шлиманом при раскопках легендарной Трои ценностей царя Приама) и уникальнейшая первопечатная Библия, увидевшая свет в мастерской Иоганна Гутенберга в середине ХV века, до сих пор находятся в московских хранилищах и вопрос об их возвращении на родину до сих пор по настоящему так и не поднимался). В своей статье Тюренн приводит рассказы некоторых свидетелей, как немцев, так и русских, которые после войны по разным причинам бежали в Западную Германию. Одним из таких свидетелей был бывший майор Красной Армии Павел Скоморохов, который в мае 1945 года был одним из помощников уполномоченного Комитета по делам искусств при СНК СССР по вывозу “трофейных ценностей” подполковника Белокопытова, и которого позже органы НКВД попытались привлечь за расхищение трофейного имущества, но не успели в связи с его неожиданной “эмиграцией”.
Скоморохов, повстречавшись с Тюренном, который тогда собирал сведения о повальном грабеже, сопровождавшем вступление советских войск на территорию Германии, рассказал ему историю о том, как в одном из пригородов Берлина под названием Штемменхорст солдатами было найдено большое хранилище картин. “Мы тщательно упаковали партию особо ценных картин, — рассказывает Скоморохов, — отобранных для музейных коллекций профессором Широковым, состоявшим при нашей команде, в 65 ящиков и отправили их на станцию, где специально для их погрузки был подан вагон. Однако лейтенант Кудрявцев, который был обязан проследить за погрузкой, тотчас вернулся назад и сообщил, что в наш вагон уже грузится имущество другого подразделения. Я немедленно бросил все дела и отправился на станцию, где увидел, что вагон самымнатуральным образом “угоняется”, что, впрочем, не было таким уж страшным безобразием в те суматошные времена. Мне пришлось искать военного коменданта и требовать от него объяснений, но комендант заявил, что вагон требуется для более срочных нужд Управления военно-строительных работ (УВСР-2), а для нашего спецгруза будет подготовлен вагон немного позднее. Я прекрасно понимал, что без взятки тут не обошлось, но в данном случае я ничего поделать не мог, потому что комендант уговорил меня не поднимать шума и пообещал вместо одного вагона выделить целых три. На следующий день нам и на самом деле выделили три вагона в другом эшелоне, следовавшем на восток, и инцидент был исчерпан полностью. Однако позже я совершенно случайно узнал, что за имущество вывозилось УВСР из Германии — ну конечно же это были ценности и прочее “барахло”, присвоением которых тогда занималось руководство практически всех воинских подразделений и военных управлений. Это стало известно благодаря ординарцу военного коменданта, который как-то за бутылкой водки рассказал одному из моих солдат, как начальник погрузившегося в наш вагон подразделения передал коменданту в качестве взятки некоторые особо ценные золотые предметы и драгоценные камни, и среди прочего в этом подношении оказались и почтовые марки — комендант был заядлым коллекционером почтовых марок и требовал от своих подчиненных всюду выискивать брошенные в разрушенных домах филателистические коллекции. Благодаря этому ординарец постепенно тоже превратился в более-менее квалифицированного знатока марок, и надо же было такому случиться, что мой солдат, который до войны был преподавателем в художественном училище, тоже собирал почтовые марки. Ординарец коменданта поделился с ним сведениями о марках, полученных его шефом, а особо сделал упор на одном марочном листке, выпущенном в Саксонском королевстве в середине прошлого века и являвшемся совершеннейшей редкостью. Те, кто подносил коменданту эти марки, в филателии не разбирались, и потому не знали, что этот саксонский марочный лист может стоить дороже всей остальной взятки во много раз. Дело в том, пояснил бывший преподаватель, что это была знаменитая “саксонская тройка”, хорошо известная всем филателистам, но не простая, а с опечаткой в определении стоимости, а потому гораздо ценнее официальной “тройки”, потому что сведения об этой марке сохранились, но самой марки никто никогда еще не видел — а тут целый лист! Комендант так обрадовался этой находке, что тут же разрешил всем своим солдатам повальные пьянки в течение недели, а многих отправил в отпуска на родину, и теперь стала понятна его щедрость по отношению ко мне в “размене” вагонами — деньги ему мог заплатить любой, а за обладание какой-нибудь редкостью каждый настоящий фанат коллекционирования почтовых марок кому угодно глотку перегрызет. В этом плане меня заинтересовал источник, из которого Управлением военных работ был получены столь ценные марки — филателией я никогда не интересовался, но разбираться в художественных ценностях просто обязан был по должности. Я тут же сообщил о “трофеесборочной” деятельности УВСР куда следует, упомянул в своей докладной и о взятке, полученной комендантом станции. Результаты проверки остались мне неизвестны, так как сразу же после отправления картин из Штемменхорста наше подразделение перебросили в Западную Померанию, где были обнаружены новые, более “богатые” хранилища произведений искусства, а еще позже я по некоторым независящим от меня обстоятельствам бежал в английскую оккупационную зону…”
