на гадалку.
— Готовишься к путешествию. — прохрипела старуха, и по ее интонации Феликс догадался, что это был не вопрос, а утверждение. — Звезды и кости располагают к началу пути.
Ее голос прозвучал гулко, словно доносился из глубокого дупла старого дерева. В любой другой ситуации Феликс бы прошел мимо, но мысли и неясные воспоминания, которые были потревожены гадалкой, раззадорили его интерес, и он решил послушать, что же еще скажет ему эта костлявая мошенница. За клубами черного дыма он разглядел странные обрывистые движения головы старухи, которые отдавали чем-то птичьим. Ее голос, словно скрип ржавых петель, проникал в его уши, и оседал в черепе, будто тяжелый песок, принесенный пустынными ветрами.
— Держи путь к началу восхода и заката, туда, где рождается солнце и умирает луна. — продолжила скрипеть старуха. — Через земли вечных тиранов и неживых королей. Сквозь вечнозеленые равнины М’нур и хищные леса Зерзуллы. Через царство звезд и покрытые слезами леса Унхэльсин. Сквозь боль Алгобсиса! Туда, где светит Звезда Короля-Ворона!
Феликс зачарованно слушал старуху словно в каком-то полусне, который обычно наступает в перед самым пробуждением. Его мысли путались из-за незнакомых названий и назойливого скрипучего голоса старухи, который раздражал его слух и, казалось, доставал до самого мозга. Ему стало казаться, будто он теряет способность соображать, как человек, которого разбудили посреди ночи и заставили решать сложные задачки. Едкий дым из чаши добрался до его ноздрей, и противный горелый запах еще сильнее затуманил его разум. Он чувствовал, будто проваливается в глубокую темную яму, у которой нет дна. Маленький переулок вытянулся и сомкнулся над его головой, заслонив небо и погрузив все окружающее во тьму.
Нахлынувшие тени стерли разум маленького вора, но лишь на короткий миг. Всего несколько ударов сердца Феликс не осознавал себя, и его душа будто бы отделилась от смертного тела. Он забыл где он, и как сюда попал. Он даже забыл собственное имя. Но затем яркая вспышка вернула все на место. Новые воспоминания влились в его голову, смешавшись с остатками мыслей и вопросов, на которых он уже не ожидал получить ответа. Но эти воспоминания были не теми, которые он хотел заполучить. Старая гадалка, растерянный Милу и утренний город расплывались, словно остатки неважного сна, заменяясь другими, теми, что дремали на дне его памяти. Он словно очутился по другую сторону зеркала, где сон стал явью, а реальная жизнь растворилась в туманах забвения.
Феликс вдруг вспомнил об молодом Арке, и как тот нашел сверкающий меч. Как он вел армию гордых ферасийцев, в стремлении разбить несметные войска ашурийцев, облаченных в жуткие железные доспехи. Феликс вспомнил как изменился первый претор юга, когда заполучил меч, превратившись из худого мальчишки в стройного юношу с длинной повязкой на левом глазу. И последнее воспоминание, которое загорелось, словно путеводная звезда перед его взором, было то, как Арка ведут несколько ашурийцев, закованного в тяжелые цепи и опустившего голову в горестном поражении.
Стремительно проплыв перед его глазами, эти воспоминания плотно закрепились в его памяти. Осознав их, Феликс понял, что уже не чувствует того беспокойства, которое охватило его, когда все вокруг поглотила тьма и он упал в опустошающие разум объятия забвения. Да и сами тени начали отступать, и теперь он отчетливо мог рассмотреть отличающуюся очень большими размерами площадь, наполненную гомонящим народом и издающими разные звуки животными. То, что это не Меридиан, было ясно сразу. Небо над головой было затянуто тяжелыми стальными тучами, а здания, которые окружали площадь, были выполнены из белого мрамора, а многие из них к тому же были обтянуты невесомым черным полотном, похожим на шелк, который плавно двигался, подобно воде. Это удивляло и завораживало воображение Феликса, который никогда прежде не видел, чтобы такие высокие здания накрывали тканью, и не понимал, зачем вообще нужно было это делать. Разглядывая площадь, он невольно подумал об одном из священных таинств релиморской церкви, когда зеркала в доме умершего так же накрывали плотной тканью, только не черной, а красной. Те же здания, что еще оставались видны, так же поражали своей непривычной и красивой архитектурой, в которой сочетались плавные линии и богатая лепнина. Жители также сильно отличались от мередианцев. Многие, хоть и были облачены в богатые сутаны и изысканные платья, не были такими же яркими и легкими, в какие обычно облачались жители южной провинции. Они были громоздкими, расшитые золотом и драгоценными камнями, которые, при всем своем богатстве, не радовали глаз своими переливающимися цветами, а скорее наводили мрачное восхищение, которое обычно возникает при виде сверкающего клинка, обагренного кровью. Так же Феликс отметил, что многие из людей имели тот самый бледный оттенок кожи, а лица их были красивыми и молодыми. Все вокруг было чужеродным, притягивающим взгляд и одновременно отталкивающим. Архитектура города имела непривычные, искаженные черты, которые одновременно пугали и восхищали, словно талантливые мазки кистью сумасшедшего художника.
Разглядывая незнакомое ему место, Феликс обратил внимание на центр круглой площади, где находилась каменная сцена, которая на фоне гладкого мраморного города выделялась своими грубыми и первобытными формами. И только сейчас до Феликса дошло, что это был вовсе не обычный помост, а настоящий каменный эшафот. Как и все остальные строения в городе он отдавал некой потусторонней красотой, и все же Феликсу показалось, что это сооружение во много раз древнее самого города, который, при всей его чистоте и плавном изяществе, так же источал необъяснимое древнее наследие. По бокам огрубелого помоста шли витиеватые золотые узоры, а в нижней части имелись желоба, без сомнений, предназначенные для стекающей крови. Присмотревшись повнимательней, Феликс понял, что казни здесь проводились с завидной регулярностью, так как весь камень был пропитан засохшей кровью, с которой, как видно, не справлялись желоба. Вся эта сцена напоминала больше место для колдовских практик, нежели обычное место казни.
Феликс вновь посмотрел на людей, которых здесь было так много, что некоторым приходилось ждать по несколько минут, чтобы протиснуться в другой конец площади. Многие с нетерпением смотрели на каменный помост, другие же, воспользовавшись таким скоплением народа, громко предлагали свои экзотические товары, которые были развешаны на железных повозках или расположены прямо на спинах вьючных животных. Торговцы, в основном, были не бледнолицые, а их загорелые лица больше напоминали ашурийцев. Площадь была погружена в повседневный гам, который обычно можно было встретить на любом приличном рынке какого-нибудь крупного города. И все же, сомневаться не приходилось, все эти люди собрались здесь чтобы увидеть смертельное представление, которое вот-вот должно было разыграться на каменной сцене.
И действительно,
