назад дрожащий, теперь полон радости. Она просто развлекается, и некому её остановить. Вот в чём проблема таких непредсказуемых гениев, как она: порой общаясь с людьми, которых считают низшими, они нарываются на неприятности и при этом игнорируют предупреждения.
— Сборник стратегий налоговых инспекторов Толедо, штат Огайо, 1983–1993 годы? — спрашивает он. — Вас он так заворожил?
Да, Виктория, ты облажалась.
Виктория фыркает и смеётся. Тим всё ещё стоит прямо за этой дверью, его тень не движется. Ей нужно от него избавиться, а она что творит?
Нафыркавшись всласть, она заявляет:
— Да, я знаю, я такая зануда. О, кстати, мистер Котон, хотите, анекдот расскажу? Заходят как-то в бар судебный юрист, поверенный и адвокат по налоговым делам …
Я убью тебя, Виктория.
— Ой, подождите! — визжит она. Его тень мечется. — Вы меня спрашивали … знаете, я тут вспомнила! Я видела в лифте одного подозрительного типа, когда ходила перекусить, минут двадцать назад. Мне кажется, он поехал на тридцать девятый этаж. Видимо, тоже тут допоздна заработался.
— Спасибо, Хенна. Я проверю. — Он произносит «Хенна» таким тоном, что мне становится ясно — если он купился на её уловку, то не на сто процентов. Но хоть имя запомнил, и то хорошо. — Оставайтесь тут, Хенна Грин. Никуда не уходите, — с этими словами тень Тима исчезает, и я слышу в коридоре шаги. Мы ждём здесь, в шкафу. Лена втягивает воздух крошечными глотками. Если Тим движется к лифтам, чтобы спуститься на тридцать девятый этаж, ему нужно будет пересечь зал в конце коридора, половину стеклянного зала и выйти в вестибюль. На то, чтобы вызвать лифт в этом здании, как правило, уходит целая вечность, и я представляю себе Хенну Грин — воплощенную невинность, которая смотрит на своего героя, мистера Тима Котона, широко распахнутыми и полными обожания глазами, сжимая в руках самую скучную книгу из когда-либо написанных. И хотя я ни черта не вижу, я уверена, что Тим пишет своему отвратительному Крэну сообщение, чтобы он пришёл и забрал Хенну Грин для дальнейшего допроса. У нас есть окно, чтобы сбежать, как только Тим окажется в лифте. Но нас может поймать и Крен, который сейчас, очевидно, спускается по внутренней лестнице.
Проходит в буквальном смысле целая вечность. Наконец Виктория открывает дверь.
— Он ушёл, — шепчет она, оглядываясь через плечо на стену с эмалированными панелями позади. — Быстрее. Я слышала, как он звонил Крену, чтобы тот приехал за мной.
Мы бежим мимо стеклянной стены, через ложный атриум, то и дело поглядывая на другую сторону и на видимые этажи внизу, опасаясь, как бы нас кто-нибудь не увидел в этом аквариуме. Озадаченный Тим вернётся в любую минуту. Озадаченный Крен в любую же минуту свалится нам на голову. Доходим до пожарной лестницы. Не останавливаемся. Не переговариваемся. У меня за спиной надёжно закреплён рюкзак с жесткими дисками, Виктория забирает у Лены картины, чтобы та могла здоровой рукой держаться за перила. Добравшись до тридцать третьего этажа, мы вслед за Викторией сворачиваем в «Стоукс & Крейн», куда Крен, если он спускается по пожарной лестнице, не сможет за нами проследовать. Мы мчимся к частному служебному лифту Стоукса и приземляемся на первом этаже главного вестибюля. Здесь наконец можно выдохнуть. Виктория с силой жмёт на кнопку, и двери закрываются. Передышка.
* * *
— Я хотела, — говорит Виктория, — затолкать эту скучную налоговую книжку Тимми в глотку, чтобы она вышла через темя. Я видела такое на Ютуб-канале о самообороне. Но ведь лучше же, чтобы он не знал, что мы встречались с Морисом? Чтобы он верил в то, что у Мориса своя служба безопасности, или ещё в какой-нибудь подобный бред. Морис собьёт Тима с нашего следа, верно?
— Согласна. Хотя Тим и его засранцы могут посмотреть записи с камер наблюдения. Будем надеяться, что сегодня они этого сделать не смогут. Пита там нет, и он все равно не поможет. Отличная работа, Ви, — говорю я. — И смотри-ка, ужасная шутка про бар уже второй раз нас спасает. Кто бы мог подумать, что дурацкий анекдот может стать средством самообороны.
— Что теперь? — спрашивает она.
— Теперь, — говорит Лена, — мы как можно скорее мчимся к «Вольво» и смываемся отсюда ко всем чертям.
— Про «Вольво» никто не знает, так что да, так мы и поступим. Если каким-то чудом они посмотрят запись с камер наблюдения и увидят, как мы поднимаемся на лифте и в Вентфорт-холле, они поймут, что должны искать трёх женщин. Но у них нет возможности смотреть видео за пределами «КоКо». Ни в этом лифте, ни в наземном вестибюле, ни в главном гараже. Вы двое спрячьтесь, лягте на дно. Сегодня вечером нужно добраться до Кэролайн.
— Угу, — бурчу я, потому что Кэролайн — самый неприятный судебно-медицинский эксперт на планете.
Наконец-то выпрямившись и свободно дыша, Виктория вручает Лене футляр, глядя на неё с комичной завистью.
— Значит, тебе достался красавчик и бесценные картины, а мне только старая кофемашина? Зашибись. — Виктория улыбается, страх и напряжение отступают, чтобы вернуться две секунды спустя.
— Не грусти, Хенна Грин. Зато у вас с мистером Котоном взаимное влечение, сразу видно, — отвечает Лена. Мы все фыркаем и смеёмся, представив, что кто-то может испытывать влечение к мистеру Котону, ещё и взаимное.
— Эти волосы … эти жуткие волосы! — хохоча, повторяет Виктория. Всё это грозит перерасти в истерику, потому что мы живём в совершенно безумном мире, где даже у нас есть шанс стать владельцами порно от Караваджо, не то что у Котона обрести вторую половинку. Но вскоре мы приходим в себя, и всё возвращается на круги своя.
— Хорошо, — говорю я, — пошли к Кэролайн. Выше нос. Мы спасём Брэда. Спасём Парка. И выиграем это проклятое слушание в пятницу.
Глава тридцать четвёртая
Как только мы благополучно выбираемся из здания и убеждаемся, что за нами никто не следит, Виктория забирается на переднее пассажирское сиденье, а Лена, одной рукой обнимающая футляр, как новорождённых тройнящек, садится на заднее.
Я звоню Тоби и предупреждаю его, что, возможно, кто-то в курсе нашей встречи с Морисом, хотя мы не уверены, и что ему нужно усилить охрану у лифта и у входа в сад на крыше. Он сказал, что прибыла новая проверенная команда телохранителей Эл Рэ, и в доме заперто всё, что только может быть заперто.
Похоже, пришло время обезболивающего, потому что пульсация нарастает. Я то и дело содрогаюсь от головной боли, не знаю, в чём дело — в напряжении, стрессе, сотрясении
