вы санкционируете это расследование, Морис?
— Я, милая моя, всегда его санкционировал. В отличие от Тима. Вы проникли в самое сердце серьёзного дела о коррупции, это верно. Но ещё вы попали в самое сердце жестокой и кровавой битвы за власть в этой фирме. Я её старейший член и, ей-богу, я санкционирую это расследование. К сожалению, с технической точки зрения, Тим имеет равное право голоса, что опять же результат ужасной сделки в духе Фауста, которую я заключил с его отцом. А теперь идите, и поскорее. Он будет здесь с минуты на минуту. Я понятия не имею, кого он приведёт с собой, а частная охрана под каблуком у него, а не у меня. Главное сейчас, Грета, — и я подозреваю, что у нас с вами одна и та же цель, но по разным причинам, — не в том, чтобы показать как можно больше результатов вашего исследования, а в том, чтобы сделать те, что вы отыскали, как можно публичнее. Вам нужно переломить ход этого слушания в пятницу, и сейчас цель номер один — любой ценой избежать запрета на молчание. Просто предать максимальной гласности факты, подкрепляющие ваши подозрения, — вот рычаг, который нам нужен. Вы и сами прекрасно знаете, как влиятельные «белые воротнички» всегда избегали наказания, прикрываясь конфиденциальными соглашениями и сфабрикованными указами о согласии. Работайте со СМИ, милая моя. Никакого запрета на передачу информации.
— Но ходатайство о запрете подала «КоКо». Как же мне с этим справиться и обнародовать факты, подтверждающие мои поиски дополнительных данных с телефонов и ноутбуков Тима и Ханиуэлла? Поскольку меня уволили, у меня больше нет права вести расследование. Мы могли бы просто попросить Самеру …
— Ну вы что, Грета. Вы прекрасно понимаете, что в прессу вам обращаться не стоит. Вы обратитесь в прессу, пока ходатайство ещё на рассмотрении, а поскольку Тим уже сообщил всем, что вы неадекватны и к тому же злоупотребляете наркотиками, ваше обращение будет воспринято как попытка отомстить. Тим тут же заявит о нарушении закона о компьютерном мошенничестве и злоупотреблении властью, и вас лишат права заниматься юридической деятельностью, а то и арестуют. Нам нужно благословение судьи федерального суда. И конечно, может быть, я мог бы просто сейчас публично заявить, что у вас есть правоспособность, но тогда Тим и Ханиуэлл немедленно подадут ходатайство, чтобы проверить законность этого. Может быть, скажут, что вы меня принудили, что, конечно, смешно.
— Конечно, — говорю я, и поскольку, как и все, кто находится рядом с ним, поддаюсь его чарам, я позволяю себе едва заметно улыбнуться.
— В любом случае, я бы скорее сказал, что вы уполномочены, когда вы и Эл Рэ отправитесь в суд, не дав им времени собраться с духом, не дав им времени мобилизоваться. Не дав им времени разглагольствовать в новостях о коррупции. До этого проклятого слушания нам нужно, чтобы они не знали о нашей с вами дружбе. Они ведь не поймут, кому я подарил Караваджо, и не узнают, что вы здесь были.
— Но всё же … я и вы, мы вместе могли бы прямо сейчас обратиться к прессе …
— Нет. — Он стучит кулаком по столу. Ему девяносто, и он умирает, но всё-таки, без сомнения, главный авторитет в этой комнате — именно он. — Грета, я сказал — нет! Знаете, сколько людей в течение десятков лет пробовали этот вариант? Мы туда пойдём. Но нет, не сейчас. Нам нужен эффектный спектакль, высокопоставленный адвокат, такой, как ваша Эл Рэ или Бо Лопес, и хорошие связи в ФБР и Министерстве юстиции, чтобы вывести это на новый уровень и избежать удобных смертей и самоубийств. Вы понимаете, о чём я.
Всё это, особенно последние слова, он произносит самым спокойным и будничным тоном. Господи, что мог видеть этот человек — что он мог сделать? — за свою долгую жизнь?
Слышится мужской смех. Морис подносит палец к губам и указывает на заднюю дверь, силой своего пальца приказывая нам немедленно уйти. Сейчас. Он продолжает тыкать пальцем в этом направлении. Мне он шепчет:
— О вашей репутации при обсуждении ходатайства я позабочусь. Идите. Вам придётся спрыгнуть вниз. Лестница с той стороны ремонтируется.
Я хватаю рюкзак. Лена и Виктория закончили складывать картины в футляр, так что мы все немедленно выбегаем через нормальную коричневую дверь. Теперь нам предстоит спрыгнуть вниз на четыре фута. Здесь, как я могу теперь понять по доскам в полу, есть ещё одна лестница, но с другой стороны. Сейчас мы заперты на внутренней. Мы замираем, боясь, что мужчины могли услышать нас по ту сторону двери. Может быть, этот кабинет не так уж идеально звукоизолирован, с учётом того, что теперь я слышу, как Тим обсуждает с каким-то мужчиной устриц, только что съеденных ими на Херефордстрит.
— Что, чёрт возьми, происходит, Морис? Почему ты здесь? — кричит Тим.
— Какое право вы имеете приходить в мой кабинет и задавать мне такие вопросы? — интересуется Морис.
— Тут кто-то был? Они ушли через эту дверь? — Я слышу, как поворачивается золотая ручка. Мы прямо под ней, четырьмя футами ниже. — Где Караваджо? — вопит Тим. — Морис, где Караваджо? Мой отец помог тебе их получить. Они наполовину мои!
— Тимоти, они никогда не были наполовину вашими. И вы это знаете. В документах о происхождении указано, что все они принадлежат мне. И я, Тим, отдал картины и несколько жёстких дисков — да, я знаю о жёстких дисках, которые вы пытались уничтожить, — людям, которые давно отсюда ушли. Вы опоздали на несколько часов. Очень мило с вашей стороны устроить такой долгий ужин с приятелем. Жёсткие диски будут вам возвращены, когда вы освободите Брэда и Паркола. Но картины к вам не вернутся никогда.
— Старый мудак.
— Не надо так со мной разговаривать, Тим. Вы не наследник этой фирмы. Вы здесь вообще никто. Сейчас же звоните по поводу Брэда. И Парка.
Мы спускаемся по лестнице на следующий этаж, как велел Морис.
— Сейчас же! — кричит Морис достаточно громко, чтобы мы услышали эхо.
— Брэд в полном порядке. В особняке, который я снял, его разве что в задницу не целуют. Расслабься. Я верну его в целости и сохранности, когда ты отдашь мне картины и жёсткие диски.
Мы переходим на следующую площадку, идём как можно быстрее, чтобы спрятаться под верхней лестницей и чтобы сверху нас никто не увидел. Конечно же, задняя дверь открывается ровно в тот момент, когда мы спешим спрятаться. Я слышу в открытом дверном проёме голос Тима:
— Пока я не найду
