— Шюкюр, шюкюр40, — пробубнил он.
То, что произошло, показалось мне чем-то нереальным, невозможным. Что он мне? Откуда такая немотивированная, как бы врожденная ненависть к незнакомцу? И такой ли он на самом деле тугодум, каким хочет казаться если глаза его сверкают столь выразительно? При этом меня охватило странное, необъяснимое ощущение, будто это лицо я уже где-то видел. Но когда и где? Не ошибался ли я? И он, похоже, тоже знал меня.
Мы поскакали дальше. Я замыкал кавалькаду. Машинально обернувшись, я бросил на него последний взгляд. Но что это? Он совсем не беспомощно сидел на камне и грозил нам костылем в высоко поднятой правой руке! Нам ли? Наверное, только мне.
Мне стало не по себе. Человек этот выглядел в тот момент как сатана. Именно по-сатанински были искажены черты его лица. Я стал мучительно вспоминать, где же я его видел…
Восточный город, гигантское скопище народа, крики ужаса и экстаза, тысячи рук тянутся ко мне… Мекка! Стертая картинка четко проступила в памяти.
— Этот нищий действительно не может ходить? — спросил я у турка.
— Только на костылях, — с уверенностью ответил тот. — Ноги у него висят, как тряпичные.
— Но сидеть нормально он может?
— Нет. У него же нет позвоночника.
— Что за бессмыслица…
Я замолчал. Я видел его в совсем недвусмысленной позе — незачем было делать мусульманина свидетелем таинства, которое я и сам еще не разгадал.
Вскоре мы достигли города. Я спросил турка о горячих источниках и узнал, что они по-прежнему существуют, но не совсем в таком виде, в каком я надеялся их увидеть. Было время, когда они били из-под земли с напором, сегодня же воды в них заметно поубавилось.
Когда мы добрались до первых домиков, вернее сказать, хижин, хозяин спросил:
— Эфенди, хочешь посмотреть источники?
— А они нам по пути?
— Нет, но проехать надо совсем немного.
— Тогда веди нас!
Он свернул вбок, и мы поехали между холмов с садами, которые, впрочем, назвать так можно было лишь с большой натяжкой.
Громкие женские крики привлекли мое внимание.
— А вот и источник, — сообщил наш проводник.
— Там, где так кричат?
— Да. Да будет тебе известно, что вода эта помогает от многих болезней; когда капает понемногу, женщины громко спорят, кому первой совершать омовение.
Мы объехали олеандровые заросли и оказались прямо перед термами. Красноватое дно водоема не оставляло сомнений в том, что вода содержит железо. Из-под земли, покрытой тем же охристым налетом, текла очень тоненькая струйка. Она выходила из круглого углубления в земле. Вытоптанная трава вокруг говорила о том, что место это весьма популярно в народе. По бокам углубления лежали камни для сидения. В момент, когда мы приехали, здесь находились две женщины и девочка лет восьми.
Одна из женщин, с грузной, оплывшей фигурой, была явно больной. Именно она и кричала, стоя к нам спиной. У нее в ногах лежали тряпки и старый горшок с отколотой ручкой. Горшок был перевернут, и из него медленно вытекала жирная серо-коричневая масса малоаппетитного вида.
Другая женщина сидела на одном из камней. Она была одета в темную юбку, а платок прикрывал плечи и руки. Но несмотря на скромное одеяние, выглядела она опрятно. Лицо ее несло на себе печать бедности. На ребенке рядом с ней была лишь светлая хлопчатобумажная рубашка.
Толстуха с такой скоростью выстреливала свои злобные слова, что понять ее было почти невозможно. Улавливались лишь усиленные интонацией крепкие выражения, достойные самых грубых и изощренных в ругательствах грузчиков. При этом она замахивалась кулаками на женщину с ребенком; та при нашем появлении сделала непроизвольное движение, и вторая обернулась.
О небо! Что за картина представилась моему взору! Дело в том, что на лице женщины лежала какая-то толстая красная масса. Выглядело все это ужасно.
Поток ее злословия сразу оборвался.
— Да будет мир в твоем доме! — приветствовал я ее.
— Во веки вечные, аминь, — отвечала она.
Это дало мне повод подумать, что она болгарка греческого исповедания.
— Это и есть источник, возле которого находят исцеление?
— Да, господин, он известен по всей стране и за ее пределами.
При этом она принялась без умолку сыпать названиями десятков болезней, которые здесь лечатся, и перечислениями разных чудес, которые тут время от времени происходят. Талант рассказчика у нее обнаружился при этом незаурядный. Слова так и отлетали от нее, и мне стоило немалых усилий ворваться в этот поток. Мне ничего не оставалось, как дать ей выговориться, но случилось это попозже.
— О Аллах! Машалла! Аллахи, валлахи! — вскричал вдруг Халеф Омар, молитвенно сложив руки.
Женщина подумала, что это относится не к ее речи как таковой, а к перечисляемым ею болезням, и с воодушевлением пустилась в дальнейшие описания. Чтобы заставить ее замолчать, я дал шпоры вороному. Он к такому обращению не привык и поэтому взвился всеми четырьмя копытами в воздух.
Болтушка замерла в ужасе и… замолчала! Я тут же использовал этот момент, чтобы вклиниться.
— Как тебя зовут? — спросил я у нее.
— Нохуда. Я родилась в городе Добрине, там же, где и мой отец. Мать умерла вскоре после моего рождения. Бабушка с дедушкой утонули в реке…
Я снова поднял лошадь на дыбы, ибо побоялся, что она в перечне многих своих родственников углубится в Средневековье. Она снова замерла, и я воспользовался моментом.
— Дорогая Нохуда, я прибыл сюда из-за болей в голове, я чувствую…
— Головные боли? — ловко ввернулась она в мою фразу. — Это очень хорошо, что ты приехал! Если бы ты знал, сколько тысяч голов здесь…
Вороной снова наехал на нее, и женщина сделала паузу. Я объяснил:
— Боли так сильны, что я с трудом слышу человеческую речь. Поэтому будь так добра — отвечай только на мои вопросы. Я вижу по твоему лицу, что у тебя добрая, полная сострадания душа, поэтому надеюсь, что ты исполнишь мою просьбу.
Я понял, что попал в точку, — она положила обе руки на сердце и ответила с придыханием:
— Господин, ты прав. Я буду молчать, как в могиле. Отвечать буду только на твои вопросы. Ты догадался верно — у меня доброе сердце. Твоя бедная голова больше не будет страдать от болей.
Маленький хаджи наморщил свое личико, что случалось с ним только когда он с неимоверными усилиями удерживался от смеха. Остальные тоже с трудом терпели, чтобы не расхохотаться.
— Прощу извинить меня, дорогая Нохуда, вы о чем-то оживленно беседовали. О чем шла речь?
Ее глаза снова гневно блеснули. И она было начала все с начала, но тут я с гримасой боли указал пальцем на свою голову.
