— Лишь некоторым. Эти духи всесильны. Никто, даже сам Мюбарек, не может заставить их разом исчезнуть, хотя есть одна-единственная ночь, когда их можно призвать к порядку.
— Какая же это ночь?
— Не знаю. Каждый раз в такую ночь старику удается обуздать одного духа, так что, значит, ежегодно — по одному.
— Итого, выходит, он справился с шестью?
— Да. Если захочешь их увидеть, тебе покажут их тела.
— А что, у духов есть тела?
— Конечно, а как же они явились бы тогда взору смертных? Обычно у них нет тела, но всякий раз, когда они хотят стать видимыми, приобретают телесность, и в этот момент их можно поймать или заткнуть все дырки, чтобы те не вылетели.
— Это что-то новенькое. Значит, я увижу тела этих двух духов?
— Я провожу тебя. Пойду с вами и на гору, и на развалины, но только днем, если позволишь. Ночью меня туда на аркане не затащишь.
— Никто не будет требовать от тебя такого геройства. Но я хочу спросить тебя другое: ты хоть раз был в Радовише?
— Был, и не раз, и даже дальше бывал.
— Ты знаешь такое место — Сбиганци?
— Пробыл там однажды больше часа. Оно лежит между двух рек.
— Я знаю эти речушки — это Брегалница и Злетовска. Ты там кого-нибудь знаешь?
— Мало кого.
— А мясника Чурака?
— Его нет.
— Жаль!
— А что, эфенди?
— Я хотел бы о нем расспросить.
— Так мы можем это сделать в Остромдже. Я быстро найду того, кто его знает.
— Это мне весьма помогло бы. Но расспрашивать надо осторожно. Никто не должен знать, что я им интересуюсь. Там, в Сбиганцах, должно быть местечко, которое называется Домик в Ущелье. Ты слышал о таком?
— Похоже, слышал, но не могу вспомнить где.
— И не надо. Считай, что я тебя не спрашивал.
— С этим связана какая-нибудь тайна?
— Да.
— Смотри-ка, у тебя тоже есть тайны! Но ты человек немногословный и совсем ничего об этом не рассказываешь. А меня, когда заговариваю о своих, поднимают на смех, как было, когда я рассказывал про старика Мюбарека.
— Но ты же говорил не о тайне, а о настоящем чуде.
— О, таких, как он, еще много встречается. Правда, высох необыкновенно — когда идет, гремит костями.
— Быть не может.
— Да это каждый слышал.
— И ты?
— И я. Своими ушами.
— Вот бы мне услышать!
— Услышишь.
— А как он одевается?
— У него одежда состоит из трех частей: старая шаль на голое тело, старый же широкий кафтан со множеством карманов и не менее старый платок на голове.
— А на ногах — сандалии или сапоги?
— Нет, даже зимой он обходится без обуви.
— Ишь ты, какой противник роскоши! Но что это? Тут кто-то есть!
Мы въехали в негустой кустарник. Мой вороной характерно заржал: рядом находился кто-то чужой.
Я остановился и осмотрелся. Никого. Остальные тоже стали.
— Поедем дальше, — сказал турок. — Нам-то что, если кто-то здесь прячется?
— Может, ничего, а может, кое-что. Я должен знать, кто окажется у меня за спиной.
— Ты будешь сам его искать?
— Нет, мой конь подскажет мне, где тот человек.
— Аллах! Ты что, его спросишь?
— Да.
— И он ответит?
— Четко и ясно.
— Прямо как Валаамова ослица! Это же чудо! А в мое чудо ты отказываешься верить!
— Никакого чуда тут нет. Конь отвечает мне на своем языке, как ты сейчас сам увидишь. Смотри.
Мы и в самом деле тихонько поговорили с ним. Я провел коня еще немного вперед, и он повиновался, не сопротивляясь. Налево он тоже пошел спокойно. Но когда я двинул его вправо, он снова заржал, заиграл ушами и закрутил хвостом.
— Вот видишь, — сказал я хозяину, — справа кто-то есть. Вороной мне сообщил. Пойду посмотрю.
Ожидая увидеть какого-нибудь бродягу, я двинул коня через кустарник. Сделав всего несколько шагов, я заметил человека. На нем были одежда и оружие хава-са. Он лежал в траве и держал во рту чубук. По его довольной мине было видно, что он находится в полном согласии с Богом, миром и самим собой. И неожиданное появление пятерых верховых заставило его выйти из этого блаженного состояния. Мы нарушили его глубокий кейф.
— Аллах да пребудет с тобой! — приветствовал я его.
— И с тобой тоже.
Он внимательно осмотрел нас.
— Кто ты, друг? — спросил я его.
— А ты сам не видишь?
— Хавас?
— Полицейский великого господина, которому подчинен весь мир. Аллах да охранит его.
— Воистину так. И пусть на тебя падет частица этой милости. Где ты служишь?
— В Остромдже.
— А сколько вас там?
— Еще девять.
— И много у вас дел?
— Очень много. Люди такие плохие! Поступки неправедных не дают нам спокойно спать и есть. Мы бегаем день и ночь, чтобы раскрыть иное преступление.
— Да, мы застали тебя как раз за таким занятием… Было похоже, что моя ирония его совсем не обидела.
Он ответил:
— Я бежал и даже вспотел, но только в мыслях. Мысли быстрее, чем ноги. Поэтому лучше передвигаться мысленно, нежели с помощью ног. Тогда не уйдет ни один преступник.
— Это великолепное объяснение твоего здесь нахождения. Ты за кем-нибудь охотишься?
— Конечно, но зачем тебе это знать?
— Затем, что ты мне нравишься. Ты философ, у которого можно поучиться. Прямо Аристотель!
— Я не знаю, кто этот господин, но, наверное, видел его когда-то. Из твоих слов ясно, что это умный и предприимчивый человек, раз ты говоришь, что у него можно поучиться, поэтому меня радует, что ты меня с ним сравниваешь. У тебя хорошие манеры, и ты умеешь разговаривать. Ты здешний?
— Нет, я из далекой страны, что далеко на Западе.
— А, знаю, это Индия.
— Возможно, ты отлично знаешь географию, но мне почему-то казалось, что Запад в другой стороне.
— Нет, Запад в Индии. Это единственная страна, где может лежать запад. Но если ты не из этих мест, я должен спросить у тебя паспорт. Есть он у тебя?
— В кармане.
— Покажи.
Поскольку он продолжал спокойно возлежать на траве и курить трубку, я ответил:
— А не хочешь ли ты подойти и посмотреть?
— Нет, не получится.
— Почему же?
— Я не должен беспокоить своих мыслей.
— Правильно. И я не буду.
— Тогда спрашивается, какая из наших мыслей главнее. Ясно, моя.
— Как это?
— Ну, во-первых, я полицейский, а ты чужестранец. А во-вторых, твоя родина лежит на каком-то ненастоящем Западе, значит, у вас все фальшивое, и паспорта тоже. Поэтому я даже пальцем не пошевелю, не то что встану.
Я громко рассмеялся.
— Ты непревзойденный бюрократ. Твои взгляды и убеждения настолько совершенны, что, наверное, сам Пророк продиктовал их тебе.
— Если ты так думаешь, слезь с лошади и узаконь свое пребывание здесь.
