Неизвестный автор
* * * Славься, свобода и честный наш труд! Пусть нас за правду в темницу запрут, Пусть нас пытают и жгут нас огнем — Песню свободе и в пытке споем! Славься же, славься, родимая Русь, И пред царем и кнутами не трусь; Встань, ополчися за правду на брань, Встань же скорее, родимая, встань! (1863)
М. П. Розенгейм
(из поэмы «Повесть про купецкого сына Акима Скворцова и про боярскую дочь»)
Далеко, далеко Степь за Волгу ушла, В той степи широко, Буйно воля жила, Часто с горем вдвоём, Но бедна да вольна, С казаком, с бурлаком Там водилась она. Собирался толпой К ней отвсюду народ. Ради льготы одной От лихих воевод, От продажных дьяков, От недобрых бояр, От безбожных купцов, Что от лютых татар. Знать, в старинный тот век Жизнь не в сладость была, Что бежал человек От родного села, Отчий дом покидал, Расставался с женой И за Волгой искал Только воли одной. Только местью дыша, И озлоблен и лют, Уходил в чём душа, Куда ноги снесут. Уносил он с собой, Что про чёрный про день Сбереглось за душой, — Только жизнь да кистень, Что отнять не могло Притеснение: нож, Да одно ремесло — Тёмной ночью грабеж. И сходился он с ней, С вольной волею, там; И, что зверь, на людей Набегал по ночам. По лесам на реке Не щадил никого И с ножом в кулаке, Поджидал одного: Чтоб какой ни на есть Стенька Разин пришёл, На расплату, на месть Их собрал и повёл. И случалось порой, Появлялся средь них, Где-нибудь за рекой, В буераках глухих, Наставал удалец, Словно божеский гнев, Подымался, что жнец На готовый посев. … … … Я видал этот край, Край над Волгой-рекой, Буйной вольницы рай И притон вековой, — Край, откуда орда Русь давила ярмом, Где в былые года Жил казак с бурлаком; Где с станицей стругов Стенька Разин гулял, Где с бояр да с купцов Он оброки сбирал; Где, не трогая сел, По кострам городов Божьей карой прошёл Емельян Пугачёв. (1864)
И. И. Гольц-Миллер
«Слу-шáй!»
Как дело измены, как совесть тирана, Осенняя ночка черна… Черней этой ночи встаёт из тумана Видением мрачным тюрьма. Кругом часовые шагают лениво; В ночной тишине, то и знай, Как стон, раздается протяжно, тоскливо: — Слу-шáй!.. Хоть плотны высокие стены ограды, Железные крепки замки, Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды И всюду сверкают штыки, Хоть тихо внутри, но тюрьма — не кладбище, И ты, часовой, не плошай: Не верь тишине, берегися, дружище: — Слу-шáй!.. Вот узник вверху за решеткой железной Стоит, прислонившись к окну, И взор устремил он в глубь ночи беззвездной, Весь словно впился в тишину. Ни звука!.. Порой лишь собака зальется, Да крикнет сова невзначай, Да мерно внизу под окном раздаётся: — Слу-шáй!.. «Не дни и не месяцы — долгие годы В тюрьме осужден я страдать, А бедное сердце так жаждет свободы, — Нет, дольше не в силах я ждать!.. Здесь штык или пуля — там воля святая… Эх, чёрная ночь, выручай! Будь узнику ты хоть защитой, родная!..» — Слу-шáй!.. Чу!.. Шелест… Вот кто-то упал… приподнялся… И два раза щёлкнул курок… «Кто идёт?..» Тень мелькнула — и выстрел раздался, И ожил мгновенно острог. Огни замелькали, забегали люди… «Прощай, жизнь, свобода, прощай!» — Прорвалося стоном из раненой груди… — Слу-шáй!.. И снова всё тихо… На небе несмело Луна показалась на миг. И, словно сквозь слёзы, из туч поглядела И скрыла заплаканный лик. Внизу ж часовые шагают лениво; В ночной тишине, то и знай, Как стон, раздаётся протяжно, тоскливо: — Слу-шáй!.. (1864)
Л. А. Навроцкий
Утёс Стеньки Разина
Есть на Волге утёс, диким мохом оброс Он с боков от подножья до края, И стоит сотни лет, только мохом одет, Ни нужды, ни заботы не зная. На вершине его не растет ничего, Там лишь ветер свободный гуляет, Да могучий орёл свой притон там завёл И на нём свои жертвы терзает. Из людей лишь один на утёсе том был, Лишь один до вершины добрался, И утёс человека того не забыл И с тех пор его именем звался. И хотя каждый год по церквам на Руси Человека того проклинают, Но приволжский народ о нём песни поёт И с почётом его вспоминает. Раз ночною порой, возвращаясь домой, Он один на утёс тот взобрался И в полуночной мгле на высокой скале Там всю ночь до зари оставался. Много дум в голове родилось у него, Много дум он в ту ночь передумал, И под говор волны, средь ночной тишины, Он великое дело задумал. И, задумчив, угрюм от надуманных дум, Он наутро с утёса спустился И задумал идти по другому пути — И идти на Москву он решился. Но свершить не успел он того, что хотел, И не то ему пало на долю; И расправой крутой да кровавой рекой Не помог он народному горю. Не владыкою был он в Москву привезён, Не почётным пожаловал гостем, И не ратным вождём, на коне и с мечом, А в постыдном бою с мужиком-палачом Он сложил свои буйные кости. И Степан будто знал, — никому не сказал, Никому своих дум не поведал. Лишь утесу тому, где он был, одному Он те думы хранить заповедал. И поныне стоит тот утес, и хранит Он заветные думы Степана; И лишь с Волгой одной вспоминает порой Удалое житьё атамана. Но зато, если есть на Руси хоть один, Кто с корыстью житейской не знался, Кто неправдой не жил, бедняка не давил, Кто свободу, как мать дорогую, любил И во имя её подвизался, — Пусть тот смело идет, на утес тот взойдёт И к нему чутким ухом приляжет, И утёс-великан всё, что думал Степан, Всё тому смельчаку перескажет. 1864 (?)
