головке с полным правом красуется корона. Губы его сложились с тугую линию, и он хотел уже сказать, что его приказ остается неизменным. Но вовремя припомнил, что Мария станет скоро его тещей.
— Разумеется, я приму королеву Марию, — промолвил молодой человек, покорно вздохнув. — Скажи ей, что...
— Нет, милорд. Это леди Изабелла!
При прочих обстоятельствах ужас стюарда мог показаться комичным — было очевидно, что, по его мнению, поступок Изабеллы является вопиющим нарушением этикета. Генрих надеялся отсрочить эту встречу до утра, но провал плана не сильно удивил его — похоже, это обещает стать привычным порядком новой жизни в Утремере.
— Передай маркизе, что я немедленно спущусь в зал.
— В этом нет необходимости. — Голос донесся с лестницы, и когда оба мужчины повернулись, Изабелла выступила из тени на залитую луной крышу.
Генрих оправился первым, проворно подошел и со всей присущей ему галантностью припал к ручке дамы.
— Милорд граф, — проворковала та, и с улыбкой сделала стюарду знак удалиться.
Тот издал какой-то приглушенный возглас, и Генрих сообразил, что придворный в ужасе от того, что оставляет их наедине, без свидетелей. Но в этот миг на лестничной площадке обрисовалась еще одна фигура, и стюард с облегчением вздохнул, узнав фрейлину Изабеллы. Успокоенный тем, что приличия соблюдены, он поклонился и исчез. Изабелла представила свою компаньонку как леди Эмму, пояснив тепло, что Эмма находится при ней с детских лет. Эмма напомнила Генриху даму Беатрису, опору тети Джоанны, всегда готовую защищать свою овечку от рыщущих вокруг волков. Улыбнувшись фрейлине, он слегка позабавился холодностью ее ответа. Расположение такой особы непросто завоевать — с пастушьими собаками всегда так. Граф ожидал, что она будет держаться рядом с Изабеллой, но когда та предложила присесть на мраморную скамью, Эмма расположилась на почтительной дистанции от пары.
Изабелла словно ощутила его удивление.
— Я доверяю Эмме любые секреты, даже собственную жизнь, — спокойно сказала маркиза, и Генрих понял: она заверяет его, что Эмма не станет рассказывать историй или распространять слухов обо всем увиденном или услышанном сегодня ночью на этой крыше.
— Тебе повезло обзавестись преданной конфиденткой, — сказал он, подумав, что у нее среди двора Конрада имеется хотя бы один союзник.
Его снедали иногда угрызения совести за свою роль, сыгранную в устроении того брака. Балиан и Конрад убедили Генриха, что это вопрос выживания всего Утремера, но в нем сохранилось достаточно благородства, чтобы ощущать сочувствие к восемнадцатилетней девчонке, слезно умолявшей не разлучать ее с любимым супругом. Поэтому его порадовала картина во время обеда с Конрадом и Изабеллой накануне отъезда из Акры. Они выглядели довольными обществом друг друга, и граф не заметил никаких признаков подавленности в обращении Изабеллы с мужем. Пусть и начавшийся при самых скверных обстоятельствах, этот брак оказался не хуже многих, а в чем-то и лучше. По крайней мере, Генрих надеялся на это. В их мире именно женщинам приходилось всегда идти на уступки, и похоже, это правило распространялось даже на королев.
— Я должен извиниться, — начал он. — Мне стоило повидаться с тобой перед тем, как ехать за советом к дяде. Это проявление не только дурных манер, но и трусости.
— Я не в обиде, — заверила его она. — Честное слово. Подобно мне, ты был брошен в глубокую воду и старался остаться на плаву. — Изабелла посмотрела на него искоса. — Может статься, это мне надо извиниться перед тобой? Я имею в виду свой приход. Все возражали против такого поступка: мать, Балиан, и особенно архиепископ. Когда обо мне доложили, прелат пришел в ужас, даже пытался убедить меня вернуться в замок. Говорил, что мне не подобает вот так домогаться тебя. Думаю, их бесит, когда я показываю, что у меня есть своя голова на плечах.
Маркиза улыбнулась, и у Генриха перехватило дух. Когда она только вошла, у него создалось впечатление хрупкости и растерянности. На Изабелле было простое темно-синее платье с открытой шеей, никаких украшений, кроме обручального кольца, волосы прятались под льняной вуалью. Под юбками не угадывалось ни намека на беременность — срок был еще слишком мал. Но Генрих ни на миг не забывал, что она непраздна, и это придавало ей еще большую уязвимость в его глазах. Но когда она улыбнулась — колдовской, сияющей улыбкой, из-под мрачного облачения вдовы выступила вдруг молодая женщина, и Генрих увидел в ней вдруг не трагическую фигуру, не товарища по несчастью, но желанную возлюбленную.
— Я рад, что ты пришла, — сказал он достаточно искренне, чтобы на щеках у нее проступил слабый румянец.
— У меня не было выбора... Генрих. Я знаю, что ты не хочешь оставаться в Утремере. — Она оборвала его попытку возразить легким прикосновением руки. — Я понимаю, ведь это мой дом, но не твой. И понимаю твое нежелание жениться на мне. Как не питать сомнений насчет такого брака: невеста, идущая по принуждению, вынашивает ребенка от другого мужчины — не лучшее из начал.
Ресницы ее опустились на миг, но потом Изабелла вскинула голову и встретилась с графом взглядом, в котором не было притворства или кокетства.
— Не в моих силах унять твою тоску по Шампани. Но могу хотя бы успокоить тебя на свой счет. Меня никто не принуждал идти с тобой под венец, Генрих. Не стану отрицать, советы слышались со всех сторон. Но я нахожусь в более сильной позиции, чем в то время, когда меня заставляли сочетаться с Конрадом. Закон нашею государства предлагает мне защиту от нежеланного брака, потому как ассизы постановили, что вдову не могут заставить выйти замуж раньше чем через год после смерти супруга. Поэтому, даже рискуя показаться бесстыдно дерзкой, могу уверить тебя, что к алтарю я пойду не против своей воли.
Генриху очень хотелось верить ей.
— Мне известно, как сильно в тебе чувство долга, — сказал он. — Ты доказала это, когда согласилась на брак с Конрадом.
— Я так рада, что ты понимаешь это! — Изабелла придвинулась к нему, и на миг на губах ее снова блеснула та самая улыбка.
При том, что молодая женщина дважды была замужем, угадывалась в ней какая-то невинность, и Генрих был уверен, что она не осознает, как действует на него ее физическая близость.
— Не все понимают, — продолжила она. — Я любила Онфруа и не хотела разлучаться с ним. Но меня не силой заставили выйти
