любой клочок неприкрытой плоти. От укусов вздувались волдыри, делавшие бедняг похожими на прокаженных. Вопреки удушающей жаре солдаты заворачивались в покрывала и закутывали лица в надежде защититься от крылатых мучителей. Но крестоносцы по-прежнему горели желанием отобрать Иерусалим у неверных. Ричард же терзался сомнениями, поскольку начал сомневаться в принятом в порыве гнева решении. Неужели он способен вот так повернуться спиной к Святой земле? Может, уплыть прочь, как это сделал Филипп, бросив Генриха и своих братьев во Христе вести войну, в которой у них нет шансов победить? Неужели этого хочет от него Бог?
Одинокий человек нес бессменную вахту у шатра Ричарда — невосприимчивый к роям гнуса, он отказывался покинуть свой пост даже ради того, чтобы поесть или повиноваться зову природы. Отец Уильям поступил на службу к королю английскому еще в бытность того графом Пуату. И когда Ричард принял крест, отец Уильям принял крест тоже — армии необходимы ведь священники, а разве есть лучшая смерть, чем погибнуть в Святой земле, исполняя богоугодное дело? Капеллана сокрушил отказ Ричарда освобождать Иерусалим. Но еще больнее было думать, что король покидает их, оставляет священный поход, отрекается от Всевышнего и Господа Иисуса. И бдя у шатра государя, отец Уильям плакал.
Когда Ричард наконец появился, то сразу заметил капеллана, на что Уильям и рассчитывал. Но тут старик дрогнул и согласился говорить откровенно, только в обмен на обещание короля не сердиться. Получив от Ричарда нетерпеливое подтверждение, священник молчал некоторое время, подбирая слова.
— Милорд король, по лагерю ходят слухи, что ты намерен покинуть нас. Да не наступит никогда сей день. Избави Бог, чтобы всего лишь слухи воспрепятствовали тебе освободить Святую землю, так как мы боимся, что это навлечет на тебя вечный позор.
Заметив, как напрягся Ричард, священник перетрусил. Но ободренный тем, что король не остановил его, продолжил:
— Государь, умоляю тебя вспомнить все, что сделал Господь для тебя. Ни один король в твои годы не свершал столь славных деяний.
Слова лились теперь быстро, цепляясь друг за друга в спешке. Капеллан напомнил Ричарду про его прежние победы в качестве графа Пуатуского, про взятие Мессины, захват Кипра и потопление огромного сарацинского корабля. Такие достижения суть доказательства Божьего благоволения, так же как чудесное избавление от смертоносной арнальдии, унесшей столь многих.
— Господь отдал Святую землю под твою защиту. Теперь, когда французский король трусливо сбежал, ответственность лежит на тебе одном. Ты — единственный защитник христианства. Если ты покинешь нас, тем самым бросишь его на растерзание врагам нашим.
Тут отец Уильям смолк. По лицу его, распухшему от укусов синселл, стекали слезы, глаза с мольбой устремлялись на короля. Когда Ричард отвернулся, ничего не ответив, отчаяние старика было почти невыносимым.
К следующему вечеру армия дошла до Аскалона и встала лагерем в садах за пределами городских стен. В шатре Балиана Генрих в частном порядке встретился с некоторыми лордами-пуленами и великими магистрами тамплиеров и госпитальеров. Во время совета все они побуждали Генриха попробовать убедить Ричарда остаться. Когда граф заупрямился, ему вежливо, но твердо напомнили, что отныне его первый долг принадлежит Утремеру. В собственную резиденцию он вернулся на заказе в весьма мрачном настроении и обнаружил, что его с нетерпением дожидаются Джоанна и Беренгария. Ричард всегда держит рот на замке, призналась Джоанна, но таким она брата еще не видела. Он явно сильно озабочен, потому как отмел все их расспросы и заботы, спрятавшись словно черепаха в панцирь.
— Что происходит, Генрих? О чем следует нам знать?
Граф пересказал тревожные новости из Англии, потом о решении идти на Иерусалим. Не успел он закончить, как пришел приказ явиться к Ричарду. Джоанна и Беренгария увязались за ним. Генрих не осмелился останавливать тетю и решил, что Ричард сам отошлет женщин прочь, если не захочет их видеть. Но короля присутствие дам не смутило, он даже удивления не выказал. Посмотрев на дядю глазами Джоанны и Беренгарии, Генрих вполне понял их беспокойство. Ричард выглядел осунувшимся, даже изможденным, как человек, от которого бежит сон. Взгляд его метался по лицам гостей, его же собственное оставалось непроницаемым, не выдавало никаких мыслей.
— Ты хотел видеть меня, дядя? — начал Генрих, поняв, что король не собирается заговаривать первым.
Ричард кивнул почти неуловимо.
— Я решил не возвращаться в Англию. Какие бы послания ни приходили, что бы ни случилось, я даю клятву оставаться в Святой земле до следующей Пасхи.
Генрих испытал прилив облегчения, за которым пришло чувство вины. Эмоции Джоанны не были столь противоречивы — ей представлялось несправедливым, что от Ричарда требуют пожертвовать много большим, чем от остальных крестоносцев. Беренгария подошла к мужу и посмотрела на него с улыбкой столь радостной, что словно засветилась сама. Генриху в этот миг она показалась красавицей.
— Ричард, означает ли это, что ты намерен осадить Иерусалим?
— Да, — выдавил король устало. — Сегодня вечером сообщу об этом остальным, а поутру герольд объявит по лагерю.
Граф молчал, не в силах подобрать слова. Не встречался с дядей и глазами, потому как знал, что прочтет в его взгляде. Это было бы все равно, что заглянуть в свою собственную душу в ту ночь возвращения в Тир, когда он понимал иллюзорность выбора и чувствовал себя загнанным в ловушку.
Ричард отправил Генриха в Акру собирать остатки дезертиров, а также искать в Тире и даже в Триполи подкрепления. потому как, если речь о походе на Иерусалим, сгодится каждый солдат. Не будучи уверен, что Аскалон в его отсутствие окажется безопасным местом, король попросил Генриха захватить женщин с собой в Акру. Затем он повел армию в Байт-Нуба — деревню, расположенную в каких-то двенадцати соблазнительных милях от Священного города. Там войско встало лагерем, поджидая возвращения Генриха и отражая набеги и наскоки сарацин.
Крестоносцы простояли под Байт-Нуба два дня, когда лазутчики Ричарда доложили, что сарацины устроили засаду под источником в Эммаусе. Король выступил с отрядом рыцарей на рассвете, застал врага врасплох, и в последующей схватке было убито двадцать турок, а личный глашатай Салах ад-Дина угодил в плен. Ричард ринулся преследовать отступающих сарацин. Будучи верхом на Фовеле, он вскоре настиг воина на могучем гнедом скакуне. Фовель заржал с вызовом, ускоряя бег, и сарацин развернул коня, чтобы встретить угрозу. Он замахнулся пикой, которую Ричард отразил щитом, и был пронзен копьем короля. Натянув поводья, государь наклонился, желая убедиться, мертв ли противник. А подняв глаза, оцепенел:
— Господи Иисусе!
В
