Он уже видел эту планету во время скачка в будущее. Задолго до того, как оставил Землю и начал свои поиски, он видел эти отели, это побережье. Теперь он увидел их в скачке назад. Это вызывает недоумение. Нужно постараться увидеть себя как движущуюся точку, путешествующую сквозь время, посмотреть на пейзаж в этой перспективе.
Скейн видит прежнего себя на терминале. Когда-то это было будущее. Какая путаница, какая ненужная неразбериха!
— Я ищу одного старого землянина,— говорит он.— Ему, должно быть, лет сто или сто двадцать. Лицо похоже на череп — совсем бесплотное. Хрупкий. Нет? Тогда скажите, есть ли на этой планете жизненная форма, похожая на большой желейный шар, обитающий в яме на побережье и... Нет? Спросить у кого-нибудь еще? Конечно. И... можно снять номер в отеле? Пока я не разберусь, что к чему.
Он устал находить «неправильные» планеты. Какая глупость — тратить последние сбережения на поиски мира, увиденного во сне! Он рассчитывал, что планета с фиолетовым песком и деревьями с голубыми листьями уникальна, но нет, в бесконечной вселенной десятки таких планет, и он впустую потратил почти половину своих денег и год жизни, посетив две из них, а теперь еще и эту, но ничего не добился.
Он идет в отель, который ему предложили.
На побережье загорают туристы, в основном земляне. Скейн бродит среди них.
«Послушайте,— хочется ему сказать,— у меня проблемы с головой, старая травма, из-за нее у меня бывают видения прошлого и будущего. В одном из этих видений я встречаюсь с человеком с лицом-черепом, и он отводит меня к созданию типа амебы. Вы следите за моей мыслью? И это происходит на планете с фиолетовым песком и деревьями с голубыми листьями, в точности такой, как эта, и я считаю, что если буду ходить достаточно долго, то непременно найду и человека с лицом-черепом, и амебу. Вы следите за моей мыслью? Возможно, это та самая планета, но я не в той ее области. Что мне делать? Есть ли у меня надежда, как вам кажется?»
Это третий мир. Он понимает, что должен побывать в некотором количестве «неправильных» планет, прежде чем найдет «правильную». Но в скольких? В скольких? И когда он поймет, что попал туда, куда надо?
Он молча стоит на берегу, и его охватывает смятение. Он проваливается во временную фугу, и его выбрасывает в другой мир.
Фиолетовый песок, деревья с голубыми листьями. Толстый дружелюбный пингалорианский консул.
— Человек с лицом, похожим на череп? Нет, не знаю никого с такой внешностью.
«Что это за мир? — спрашивает себя Скейн.— Один из тех, что я уже посетил, или один из тех, где еще не был?»
Множественные слои иллюзии окончательно запутывают его. Прошлое, будущее и настоящее стянулись в тугой узел вокруг горла. Пласты реальности смещаются; события переплетаются. Фиолетовый песок, деревья с голубыми листьями. Какая это планета? Какая? Которая из них? Он снова на заполненном людьми берегу. Лимонное солнце. Оранжевое море. Он снова в каюте космического корабля. Видит записку, узнает свой почерк: «Ты пассажир на борту корабля, летящего к Аббонданце-VI. Он приземлится через несколько дней». Значит, это было видение? Куда его забрасывало? Назад? Вперед? Скейн больше не в состоянии ответить на этот вопрос. Одинаковые миры сбивают его с толку. Фиолетовый песок. Деревья с голубыми листьями. Жаль, что он разучился плакать.
Во время сегодняшнего сеанса связи Скейн связывает не клиента с консультантом, а двух клиентов. Мужчина и женщина, Майкл и мисс Шумпитер. Связь необычно интимного свойства. Майкл был женат шесть раз, и, судя по всему, некоторые из его браков распались при трагических обстоятельствах. Мисс Шумпитер, женщина весьма состоятельная, любит Майкла, но не полностью доверяет ему; она хочет заглянуть в его сознание, прежде чем приложить большой палец к брачному кубу. Скейн в любом случае не останется внакладе — гонорар уже переведен на его счет. Понравится мисс Шумпитер то, что она обнаружит в душе своего возлюбленного, или нет, не важно — Скейну уже уплачено.
Одно щупальце его сознания тянется к Майклу, другое к мисс Шумпитер. Скейн открывает фильтры.
— Сейчас вы встретитесь в первый раз,— говорит он им.
Майкл течет в нее. Мисс Шумпитер течет в него. Скейн становится каналом передачи информации. Через него проходят амбиции, измены, неудачи, тщеславие, ссоры, предательство, вожделение, великодушие, позор и причуды двух человеческих существ. При желании он может проникнуть в самые тайные грехи мисс Шумпитер и самые темные вожделения ее будущего мужа. Но все это его не волнует. Он каждый день видит такие вещи. Он не получит удовольствия, подглядывая за этими двумя. Разве хирург придет в возбуждение при виде фаллопиевых труб мисс Шумпитер или поджелудочной железы Майкла? Скейн просто делает свое дело. У него нет болезненного стремления к созерцанию эротических сцен, он коммуникатор. Не человек, а общественно полезная функция.
Когда он разрывает контакт, мисс Шумпитер и Майкл плачут.
— Я люблю тебя! — стонет она.
— Оставь меня! — бормочет он.
Фиолетовый песок. Деревья с голубыми листьями. Маслянистое оранжевое море.
Человек с лицом-черепом говорит:
— Вам никогда не приходило в голову, что причинно-следственная связь это иллюзия, Скейн? Утверждение, что существует последовательная цепочка событий, ложно. Мы сами придаем форму жизни, когда говорим о стреле времени, о том, что существует движение от А через Г и К до Я, и внушаем себе, что все линейно. Но это не так, Скейн. Это не так.
— Вы уже не в первый раз убеждаете меня в этом.
— Я чувствую себя обязанным открыть ваш разум для света истины. Г может произойти раньше А, а Я раньше их обоих. Для большинства из нас понимание этого неприятно, и мы расставляем события в том порядке, который кажется более логичным, как писатель помещает в романе мотив прежде убийства, а убийство прежде ареста. Однако вселенная не роман. Нельзя заставить природу имитировать искусство. Все случайно, Скейн, все случайно, случайно!
— Полмиллиона?
— Полмиллиона.
— Вы же знаете, что у меня таких денег нет.
— Давайте не будем тратить время впустую, мистер Костакис. У вас есть имущество, которое примут в качестве обеспечения. Возьмите деньги под залог. Для вас это не составит труда.
— Теперь можно приступать,— говорит он и приказывает письменному столу: — Свяжись с Ниссенсоном.
— Прежде позвольте мне прояснить кое-что для себя,— говорит Костакис.— Этот человек увидит все, что есть в моем сознании? Получит доступ ко всем моим секретам?
— Нет, Нет. Я очень тщательно фильтрую связь. До него дойдет исключительно суть той проблемы, которой он должен заняться. А до вас — исключительно его ответ.
— А если он не найдет ответа?
— Найдет.
— А если он впоследствии использует то, что узнает, в своих интересах?
— Он связан обязательствами,—отвечает Скейн.— Никакого риска. Давайте приступать. Смелее!
— Скейн? Скейн? Скейн? Скейн?
Поднимается ветер. Летящий наверху песок пятнает серое небо. Скейн выбирается из ямы и ложится на краю, тяжело дыша. Человек с лицом-черепом помогает ему встать.
Эту серию образов Скейн видел сотни раз.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает человек с ли цом -черепом.
— Странно. Хорошо. Голова такая ясная!
— У вас был контакт?
— О да! Да.
— И?
— Думаю, я исцелился,— удивленно говорит Скейн.— Моя сила вернулась. Прежде я чувствовал себя каким-то... обрубленным. Какая-то мини-версия самого себя. А теперь... А теперь...
Он позволяет щупальцу сознания выскользнуть наружу и коснуться разума человека с лицом-черепом. Однако проникнуть внутрь не может.
— Вы тоже коммуникатор? — потрясенно спрашивает Скейн.
— В каком-то смысле. Я чувствую ваше прикосновение. Вам лучше?
— Гораздо лучше. Гораздо. Гораздо.
— Как я и говорил. Вы получаете второй шанс, Скейн. Ваш дар вернулся. Благодаря нашему другу в этой яме. Им нравится быть полезными.
— Скейн? Скейн? Скейн? Скейн?
Мы воспринимаем время как текучее и неразрывное. Проблема в том, как примирить между собой эти концепции. С чисто формальной точки зрения никаких трудностей здесь нет, поскольку эти свойства можно примирить средствами концепции сукцессивности [23]. Каждое устройство измерения времени имеет эту характерную черту текучей неразрывности: час течет, пока он продолжается, и столько, сколько продолжается. Следовательно, его текучесть идентична его длительности. С этой точки зрения, время истекает, но его течение длится.
На ранних стадиях своей болезни во время скачков в будущее он переживал огромное множество всяких сцен. Он видел себя у особняка девятнадцатого столетия, в дюжине адвокатских контор, в отелях, терминалах, космических кораблях; видел себя обсуждающим природу времени с человеком с лицом-черепом, колеблющимся на краю ямы, вылезающим оттуда после исцеления, скитающимся по разным мирам в поисках «правильного» мира с фиолетовым песком и деревьями с голубыми листьями. По мере того как шло время, большинство этих сцен должным образом вливались в поток настоящего; он действительно оказывается у того особняка, действительно бывал в этих отелях и терминалах, действительно скитался по «неправильным» мирам. Сейчас, когда он приближался к Аббонданце-VI, скачков в прошлое было огромное множество, а скачков в будущее относительно мало, и последние ограничивались небольшим отрезком времени: охватывали приземление на Аббонданце-VI, первую встречу с человеком с лицом-черепом, прогулку к яме и появление оттуда уже исцелившимся. Дальше никогда ничего не было. Может, на Аббонданце-VI его время истечет?
