До сих пор остается загадкой, почему в XV веке люди оставили Большое Зимбабве. То ли чересчур выросло население и не хватало зерна и топлива. То ли стало слишком много скота, и это нарушило баланс в природе, привело к истощению пастбищ или быстрому размножению мухи цеце. Во всяком случае, ограды Зимбабве оставались безлюдными последующие пять веков. Открытие руин совпало с появлением между Замбези и Лимпопо англичан. Одна из каменных птиц хунгве попала в руки Сесила Родса. Национальная реликвия стала использоваться для пропаганды расистской теории, согласно которой Большое Зимбабве будто бы представляет собой не творение местных племен, а остатки древней внеафриканской цивилизации.
Колонизаторы утверждали, что «африканские дикари» не могли создать столь значительный исторический памятник. Ведь на многие тысячи километров вокруг в ту пору не было ни единой каменной постройки — ничего, кроме глинобитных стен и крыш из пальмовых листьев. И вот некий псевдоученый Ричард Холл, промышлявший поисками древних золотых украшений, написал книгу о том, будто руины Зимбабве сохранились от библейской страны Офир, откуда легендарный Хирам возил сокровища ко двору царя Соломона. (Под влиянием домыслов Холла родился роман Генри Райдера Хаггарда «Копи царя Соломона».)
Версии о том, будто Большое Зимбабве было построено не то финикийцами, не то европейцами, требовались для того, чтобы подчеркнуть отсталость племен шона и оправдать оккупацию земель между Замбези и Лимпопо Британской южноафриканской компанией. (Примечательно, что и в Англии вплоть до XVII века считалось, что такой исторический памятник, как Стоунхендж, построили на английской земле не то финикийцы, не то римляне, поскольку, мол, в дохристианские времена сами англичане не были достаточно цивилизованными для этого.)
Первым настоящим археологом, который взялся за изучение каменных оград, был англичанин Рэндалл-Макайвер. В своем научном труде «Средневековая Родезия» он, во-первых, доказал, что руины Зимбабве имеют африканское происхождение и не несут на себе никаких следов средиземноморской или ближневосточной культуры и, во-вторых, что их создание относится отнюдь не к доисторическим временам, а к средневековью, когда финикийцев уже не было, а португальские завоевания в Африке еще не начались.
В годы национально-освободительной борьбы у партизан, сражавшихся между Замбези и Лимпопо, был лозунг: «Мы возродим тебя, Зимбабве!» Этот лозунг подразумевал не только обновление страны, но и возврат из забвения ее национальной святыни.
США
Небоскребы, автомашины и люди
— Ну как там, в Америке?
Нелегко отвечать на такой вопрос, побывав в Соединенных Штатах впервые в жизни, да к тому же всего несколько недель. Помнится, работая по многу лет в Китае, Японии, Англии, я скептически относился к собратьям по перу, которые наведывались туда менее чем на месяц с намерением писать книги. Познать страну настолько, чтобы быть в силах объяснить ее, — для этого, разумеется, нужны годы. Но можно ведь просто поделиться ощущениями новичка, впервые оказавшегося в Соединенных Штатах; рассказать о том, что успел увидеть, какие чувства породило увиденное, на какие раздумья натолкнуло.
Америка впечатляет. Вот, пожалуй, самое точное и емкое слово для односложного ответа. Чем же именно? Как страна небоскребов? Ведь прежде всего их начинаешь искать, едва оказавшись в нью-йоркском аэропорту Кеннеди. Или как страна автомашин, которых, на взгляд приезжего, тут куда больше, чем людей? Или, наконец, как страна, где творения человеческих рук дерзко состязаются размахом с величавой природой?
Пожалуй, первое, что испытываешь здесь, — ощущение какой-то чрезмерности во всем окружающем, какого-то смещения привычных масштабов. Стоэтажные небоскребы и тысячелетние стволы секвой; бетонные полосы автодорог с восьмирядным движением и помидорные плантации, которые можно охватить взором только с вертолета; мосты и водопады; мусорные свалки и рекламные щиты — все тут словно охвачено какой-то общей гигантоманией. Если бы существовала автомобильная «зоология», можно было бы сказать, что Нью-Йорк населен совершенно особой породой машин. Распластанный лимузин, который на другом континенте утверждал бы престиж какого-нибудь посла, здесь выкрашен в желтый цвет и представляет собой всего-навсего такси. Европейские «фиаты», «опели», «пежо», японские «тойоты» и «хонды» на фоне здешнего автомобильного потока выглядят недомерками. Наивный протест против засилья непомерно расплодившихся автомашин нашел воплощение в велосипедном буме, охватившем Соединенные Штаты. Велосипед стремительно завоевывает популярность. Причем не только у молодежи, но среди всех возрастных групп, и не только как здоровый вид досуга, но и как удобный вид транспорта, который даже становится преобладающим в университетских городках и многих жилых предместьях.
Перспективность новой тенденции оценена с присущей американцам деловой хваткой. Платные камеры хранения для велосипедов создаются возле железнодорожных станций, загородных универмагов и кинотеатров, оборудуются в поездах и автобусах. Выпущен разборный велосипед, который умещается в багажнике машины, даже в рюкзаке. Штаты Калифорния, Орегон, Вашингтон в законодательном порядке решили отчислять один процент налога на бензин для строительства тоннелей на перекрестках, а также барьеров, которые защищали бы велосипедистов от автомобильного потока. Туристские фирмы энергично ведут прокладку специальных велосипедных дорог в живописных местах.
И все-таки Соединенные Штаты — автомобильная страна, населенная племенем водителей. Мало сказать, что американец сжился с автомобилем. Стихия гонки стала для него привычной формой существования, образом жизни. Такие черты американского характера, как предприимчивость, деловитость, собранность, целеустремленность, обязательность, на мой взгляд, в немалой степени порождены отношением к работе, как к гонке, где дать себе малейшую поблажку — значит отстать.
Бесшумные лифты нью-йоркских небоскребов позволяют взглянуть на город с высоты птичьего полета: гигантский человеческий муравейник, рассеченный сходящимися лентами двух рек, теряет свои границы где-то за горизонтом. Его краски — это цвета замшелой сосновой коры и прокопченного кирпича. Окуренный дымами, он кажется чревом топки, в которой переплавляются восемь миллионов людских судеб. Особенно запоминается панорама Нью-Йорка с воды. Паром позволяет увидеть город, каким он открывается с борта теплохода, пересекшего Атлантику.
