Зоя щелкнула выключателем – оказывается, он располагался близ входа. И как мы его не обнаружили? Сидели в темноте, дуралеи…
Под потолком вспыхнули два ряда ламп, осветив штабеля ящиков. Зоя, беззвучно шевеля губами, несколько раз крутанула рукоятку, набирая нужную комбинацию цифр, и с видимым усилием открыла тяжелую дверцу, беззвучно провернувшуюся на массивных петлях. В самом низу лежала толстая тетрадь в плотной гранитолевой (используемая вместо кожи грубая ткань, пропитанная особой клейкой массой – авт.) обложке – "Журнал учета выработки". Я взял его, перелистал: страницы, как и положено, были пронумерованы, а сам журнал прошит прочной суровой ниткой, концы которой были заведены под хорошо приклеенный к задней стороне обложки листок с печатью. Поверх полки с журналом в сейфе было двенадцать больших лотков: одиннадцать из них, поименованные с "января 1942" по "ноябрь 1942", были опломбированы.
Скрежетнул в пазах верхний лоток – "декабрь 1942".
– Это наша выработка с начала месяца, – сказала Зоя.
Я только покачал головой, разглядывая алмазы.
– Однако…
И снова чудеса. Мелких камней тут просто не было. Самые маленькие, прикинул я на глаз, тянули примерно на 0,02-0,04 карата. Однако преобладали – опять-таки на глаз – камушки по карату весом. Мягко говоря, очень недурно! А в отдельной ячейке были отобраны полтора десятка "тяжеловесов".
Вытащив из кармана фонарик, я направил луч на лоток: верхнего света немного не хватало, чтобы рассмотреть камни во всех деталях. Ага, очень много бесцветных, но преобладают все же камни желтоватого оттенка – впрочем, в железистых почвах так и должно быть.
– Конечно, мы можем извлечь далеко не все, – чуть виноватым голосом сказал Зоя. – Согласно анализам, в породе остается довольно много, скажем так, алмазной пыли – от двухсот микрон и выше. Но если бы это было возможно…
Я в восхищении потряс головой.
– О чем ты, Зоя! Это же… это же невероятно! Мне вообще кажется, что я сплю – ведь так просто не бывает! Я был на уральских россыпях, знаю, каким трудом дается там каждый карат – а тут алмазы хоть лопатой греби! И какие алмазы! Конечно, на перстни да ожерелья пойдет далеко не каждый, ну так и не для того их искали… Две тысячи карат в месяц – это ж надо!
Я схватил особенно крупный алмаз – неровный, невзрачный двухсантиметровый кристаллик, тусклый из-за покрывавшей его тончайшей пленки железных окислов, казался мне в это мгновение прекраснее "Куллинана" (один из самых крупных алмазов (3106 карат). Найден в 1905 году в Южной Африке, из него изготовлено 105 бриллиантов общей массой почти в 1064 карата– авт.).
– Просто потрясающе! Так много, такие крупные, да еще почти все довольно чистые…
– Ну, справедливости ради надо сказать, что чистые далеко не все, – уточнила Зоя. – Борт и карбонадо (борт, карбонадо – низкосортные разновидности алмазов с относительно большим количеством загрязнений и посторонних включений – авт.) тоже встречаются частенько…
– И все равно, и все равно это потрясающе! Ты просто не представляешь, насколько это замечательно, Зоюшка!
Она вздрогнула. Только что она готовилась усмехнуться – мол, кому как не ей знать, насколько это потрясающе и замечательно – и вдруг…
– Что с тобой, Зоя?
Она судорожно смахнула навернувшиеся на глаза слезы.
– Ничего. Просто меня давно никто так не называл…
С минуту мы молчали.
– Ты помнишь тот вечер? Тогда, под Москвой, на берегу? – прошептала она.
– Разве я могу забыть?
– Сколько раз я его вспоминала… Ты мне был так нужен, Саша, так нужен…
– Зоя… Ты столько вынесла. Держись…, – я чувствовал, что несу какую-то ерунду. – Будь сильной…
"Вот Володька-то, небось, в такой ситуации не сплоховал бы", язвительно сказал внутренний голос. Ну так то Володька… Проклятье!
– Я устала быть сильной, Саша. Устала, – глядя в сторону, сказала Зоя. – Я это от всех слышу, даже от дяди Лаврика: "Будь сильной, Зоя". А я устала быть сильной. Я устала ждать. Устала отвечать за других людей. Устала бояться каждого следующего дня. Просто устала, понимаешь?
– Понимаю, – сказал я.
"Какой бред", язвительности у внутреннего голоса, казалось, даже прибавилось.
– А теперь еще и это… Мне страшно, Саша.
– Теперь ты можешь не бояться. Мы выдержим. Мы…, – я говорил едва ли не шепотом, но мне мои слова казались громче раскатов грома. Я обнял ее за вздрагивающие плечи, привлек к себе. – Я же здесь. Я… Я не дам тебя в обиду.
– Я вчера так испугалась… Когда вы вернулись, и я увидела, что одного человека не хватает, у меня чуть сердце не разорвалось. Я подумала: а вдруг это ты? Я так испугалась…
– Правда? Почему?
– Ох, Саша, – выдохнула Зоя. – Какой же ты дурачок…
– Просто… Просто я не могу поверить в то, что мы, наконец… наконец…
Внезапно мои губы оказались возле ее губ, дыхание обожгло…
И все остальное перестало иметь хоть какое-либо значение.
Александр ВЕРШИНИН,
19 декабря 1942 года
В ложбинке еще висел утренний туман. Да и вообще утро сегодня выдалось, прямо скажем, не по-африкански прохладное. Я поправил куртку на плечах Зои, дремавшей под деревом, и еще раз сверился с наспех набросанной на листке бумаги схемой.
Место для засады было выбрано отличное – конечно, насколько я понимал. Впрочем, не доверять Радченко в этом вопросе (а место выбирал именно он) у меня не было никаких оснований. Дорога, проходя между двумя поросшими лесом холмами, здесь делала резкий поворот, изгибаясь едва ли не под прямым углом и уходя севернее. Около самого поворота мы подрубили дерево, а тридцатью метрами далее по дороге – еще одно. Сейчас они были подперты кольями, а места, где в древесину врезались топоры, замазаны грязью и залеплены листьями, так что уже с расстояния в пару метров незаметно, что деревья едва стоят. Когда "Караван" окажется на этом участке дороги, мы обрушим деревья, и португальцы окажутся в ловушке. Близ первого дерева, что возле поворота, оборудовали пулеметное гнездо, на схеме оно помечено квадратиком: там, за привезенным с базы "максимом", сейчас лежат Быстров и Яровец. У них прекрасный обзор – пулемет будет бить вдоль дороги, лишая вражеских солдат всяких шансов на спасение. Конечно, если у них такой шанс вообще будет…
Хорошо, что дорога не пользовалась популярностью. Мы прибыли сюда около шестнадцати часов назад, и за все это время мимо проследовали всего две группы местных жителей. Сначала, безостановочно переговариваясь, прошли женщины в странных ярких платьях, несущие на головах какие-то здоровенные горшки, потом мужчины-носильщики проволокли какие-то тюки, обтянутые парусиной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
