"Может, было бы лучше, если бы он умер", мелькнула сволочная мысль, и я стиснул зубы. Захотелось даже врезать себе – так, чтобы вовек неповадно было о таком задумываться. Нет, за Данилова мы еще поборемся…
Стоящие на столе металлические лотки были совершенно одинаковые, чего нельзя сказать об их содержимом. В левом, который я уже отодвинул в сторону, горка алмазов, небольшая часть захваченного в португальском караване. Ничего особенного – мелочь, да и качество не ахти, хотя есть несколько на удивление крупных и чистых камней. Но в целом – обычные технические алмазы. По качеству несколько хуже тех, что добываются на прииске: все "наши" алмазы, упакованные в два больших заплечных мешка, стояли тут же, в шаге от стола.
А вот содержимое второго лотка ставило меня в тупик. Меня, геолога! Здесь лежало то, что португальцы везли в третьем ящичке: том самом, про который Кондратьев сказал, что он такой легкий, будто в нем ничегошеньки нету. Оказалось, есть. Под парусиной и дощечками обнаружился, как я и предполагал, цинковый контейнер, точь-в-точь как контейнеры с алмазами. А вот содержимое резко отличалось. Во-первых, внутри цинковый ящик был выложен толстым слоем войлока. Во-вторых, здесь же лежали два листа плотной желтой бумаги, исписанных густо-синими чернилами, ничуть не похожие на опись алмазов, которые были вложены в два первых ящичка. Описи были набраны на машинке, эти листы исписаны от руки. Почерк писавшего был быстрым, но убористым – правда, толку от этого лично мне было чуть, потому как написано все было по-португальски, и чтобы разобраться, нужно было ждать, пока проснется Вейхштейн. Однако было ясно, что это не обычное письмо, а что-то вроде сопроводительного документа: даже не зная португальского, я видел в тексте географические координаты, а на размашистую подпись в низу второй страницы была наложена блеклая, но тем не менее ясно различимая светло-фиолетовая печать.
Однако самым странным в ящичке было его содержимое, которое я осторожно, пинцетом, переместил во второй лоток. Это были полтора десятка странных кристаллов: шестигранные, длиною чуть не в полтора пальца, они достигали пяти сантиметров в толщину, если мерить от грани до грани. Точнее, 49,5 миллиметров – я прилежно измерил все кристаллы, после того как обратил внимание на их удивительное сходство. Кристаллы были идентичны – не просто похожи друг на друга, а идентичны. Все они имели совершенно одинаковые длину и толщину, 143 на 49,5 миллиметра, все они были совершенно чистыми, в высшей степени прозрачными и, насколько я мог судить, совершенно лишенными изъянов. Конечно, для того, чтобы полностью изучить кристаллы на предмет дефектов – линейных, двумерных или объемных – необходима была очень хорошая лаборатория и очень хороший инструментарий, но мне почему-то казалось, что эти камни – реальное воплощение "идеального кристалла" (идеальный кристалл – кристалл совершенной структуры, лишенный всех дефектов строения; теоретическая модель в теории твердого тела. Также именуется кристалл совершенной формы, в которой физически равноценные грани одинаково развиты – авт.). Но ведь идеальный кристалл это абстракция! Я нервно усмехнулся: наверное, так же усмехнулся бы математик, если бы "вживую" увидел абстракцию из своей области знания, какую-нибудь "математическую точку" ("математическая точка" – абстрактная величина, не имеющая протяженности в трех измерениях– авт.).
А самое главное – ничего идеального в природе быть не может. И даже если каким-то чудом этот идеальный кристалл появился бы, чудо не могло бы повториться четырнадцать раз!
И если бы все странности ограничивались удивительным подобием кристаллов – как бы не так… Кристаллы были практически невесомы: стрелка лабораторных весов замерла на отметке всего лишь в 0,4 грамма. Выходит – при таких-то размерах! – что у кристаллов почти нулевая плотность. В довершение всего я опустил один кристалл в миску с водой – он не то, что не утонул, нет, он так и остался лежать на чуть прогнувшейся под ним поверхности воды. Я попробовал утопить его, опустив в воду вертикально – погрузившись едва ли на десятую долю своей длины, кристалл косо завис в воде, словно поплавок на поверхности пруда. Небывальщина какая-то. Но прочность у него была исключительная – я попробовал царапать кристаллом поверхность стола и стенку лотка: острый конец кристалла легко оставлял след и на дереве, и на металле. Хм-м, а вот интересно… Я взял пинцетом один кристалл, а лоток, не найдя другого места, поставил рядом с койкой Данилова: в лаборатории было тесновато, и лоток практически касался спящего краснофлотца.
Положив на стол алмаз покрупнее, я взял кристалл пинцетом, и острым концом царапнул по гладкому боку алмаза… Кристалл оставил ясно видимую царапину. Интуитивно я ждал чего-то в этом роде, и все-таки ошарашено потряс головой. Однако! Оставалось последнее испытание: положив кристалл на стол, я прижал его каким-то металлическим крючком из врачебного арсенала Попова, и, взяв алмаз, провел им по плоскости кристалла. Ни следа.
Я щипнул себя, и зашипел от боли: нет, не сплю. Но ведь это невероятно! Получалось, что к нам в руки попал минерал, по прочности превосходящий алмаз, прочнее которого человечество ничего не знает! Это даже не открытие, это… это… переворот!
– Но что же это такое? – прошептал я. Отложив пинцет, я впервые взял кристалл пальцами, и чуть не выронил: сначала пальцы, потом кисть, а потом и все предплечье словно начало покалывать мельчайшими ледяными иголочками. Но несколько секунд спустя это чувство прошло: я почувствовал, что по руке разливается приятное тепло. Поверхность кристалла казалась маслянистой на ощупь, но в тоже время он совершенно не скользил в руке. Интересно… Увлеченный изучением кристалла, я не сразу заметил, что внутреннюю поверхность ладони начало жечь: я подставил ладонь под свет лампы – и раскрыл от удивления рот. Царапина, совсем недавно багровевшая поперек ладони, почти исчезла: о ней напоминала лишь тонкий, чуть заметный бледно-розовый шрамик, да широкая полоса йода, которого Попов не пожалел. Я судорожно сглотнул. Это что же – камушек еще и раны лечит? Мистика какая-то…
Не просыпаясь, застонал Данилов. Я рывком обернулся, и мой взгляд упал на лоток с кристаллами, который я поставил рядом с его койкой. А что, если…
Присев на кровать, я положил кристалл на рану, прямо поверх повязки. Снимать бинты я не рискнул, да и невозможно это было сделать, не побеспокоив раненого. Но ничего не произошло. Данилов дышал тяжело, но поверхностно, щеки были по-прежнему бледными. Я с трудом сдержал разочарованный вздох. Скоро в сказки верить начнешь – а еще ученый… Камушком серьезную рану вылечить захотел…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
