Пусть каждый, прочитавший это воззвание, напишет 10 таких же и опустит по домашним почтовым ящикам соседних домов. Распространяйте листовки быстрей!»247.
Еще более радикальная листовка была написана задержанным органами НКВД инженером Стрегло. В ней прямо ставился вопрос о виновниках массовой гибели ленинградцев и содержался призыв к горожанам брать власть в свои руки:
«Трудящиеся Ленинграда! Смерть нависла над Ленинградом, ежедневно умирают 2—3 тысячи человек. Кто в этом виноват? Виновата советская власть и большевики. Сейчас нас уверяют, что блокада будет прорвана и нормы продовольствия увеличат, но это окажется ложью, как и все оказалось ложью, в чем нас уверяла советская власть. Захватывайте руководство жизнью города, спасайте себя и родину, иначе вас ждет смерть»248.
По-прежнему сильны были и «гапоновские» настроения. В некоторых пригородах (г.Ораниенбаум и пос. Б.Ижора) население пыталось созвать общее собрание с целью выбора делегатов для посылки их к Жданову с тем, чтобы увеличили нормы выдачи хлеба249.
Интенсивность и однотипность антисоветских проявлений в Ленинграде в декабре—январе 1942 г. вызывали серьезное беспокойство органов НКВД. Опасаясь более всего организованного выступления населения Ленинграда, органы УНКВД особое внимание уделяли той части общества, которая потенциально могла стать организующей силой протеста — интеллигенции, особенно старой профессуре. В декабре 1941 г. от нескольких агентов КРО были получены данные о существовании в Ленинграде среди профессорско-преподавательского состава ВУЗов и инженерно-технических работников промпредприятий ряда антисоветских организаций и групп, которые, «рассчитывая на поражение СССР в войне, вели подрывную работу, готовились к встрече немцев в Ленинграде и оказанию им помощи в борьбе против советской власти». На основе этих данных были заведены два агентурных дела («Ученые» — группа профессоров ЛГУ и др. ВУЗов, «Пауки» — антисоветская организация «Комитета общественного спасения»)250.
В январе 1942 г. УНКВД отмечало, что «несмотря на кажущуюся разобщенность групп, характерной особенностью для них являлось применение одинаковых форм и методов подрывной работы». То ли нервы не выдержали, то ли сказалась природа тайной полиции, но был сделан вывод о том, что в городе существует «подпольный центр контрреволюционной организации, который руководит всей вражеской работой антисоветских групп».
«Агентурной разработкой» было установлено, что в Университете, Институте точной механики и оптики, Политехническом институте, Лесотехнической академии и других высших учебных заведениях активно действовали антисоветские группы, которые среди интеллигенции вели пораженческую агитацию, готовились к встрече немцев и оказанию им практической помощи, изготовляли листовки, призывали к голодным бунтам, к организованным выступлениям против советской власти.
На основании показаний ряда арестованных и агентурных материалов были арестованы 35 человек (в основном профессора), входивших в «Комитет общественного спасения», а также выстроена более или менее стройная «программа» «центра». Она «предполагала» создание органов местного самоуправления, работающих под контролем немцев, многообразие форм собственности в экономике, помощь частному сектору в виде кредитов и налоговых льгот, опора на середняка в деревне. Компартия, Советы и карательные органы «подлежат физическому уничтожению, в лучшем случае заключению в концлагеря и обречению на медленную смерть» (как будто писалось «с себя» — те же меры «социальной защиты»)251.
Немецкая разведка, подводя итог своим наблюдениям над ситуацией в Ленинграде, характеризовала ее как «уже катастрофическую» и ухудшаюшуюся с каждой неделей при этом отмечалось, что «не следует ожидать, что официальная советская сторона из всего этого сделает соответствующие выводы. Несмотря на отдельные факты сопротивления (в Ленинграде), нельзя рассчитывать на организованное восстание, которое только и может привести к изменению ситуации. Город прочно находится в руках Советов»252.
Призывы к действиям или попытки что-либо предпринять для улучшения положения не доминировали в осажденном Ленинграде. Большинство населения оставалось законопослушным и не помышляло о борьбе с режимом253, хотя общее настроение людей неизменно продолжало ухудшаться.Отдельные рядовые коммунисты в знак протеста высказывали намерение выйти из ВКП(б) и не нести далее груз ответственности за проводимую в стране политику поскольку «...ни одна страна не доводила своего народа до такого голода, как у нас при советской власти»254. Страдание, одиночество, обреченность, апатия, чувство горечи за свой город, ожидание смерти-избавительницы от ужаса блокады — вот наиболее характерные настроения ленинградцев в конце января 1942 г., отмеченные военной цензурой255.
Начавший было в декабре набирать силу и конкретные формы спонтанный протест, носивший в ряде случаев ярко выраженный антикоммунистический характер, продержался весь январь и первую половину февраля256, а затем пошел на спад, хотя и марте еще был довольно значительным257. Причинами спада были жесткие репрессивные действия НКВД, а также чрезвычайное ослабление людей в результате голода. Сил на борьбу с режимом уже не было258. Данные за январь свидетельствуют о стабильно высоком уровне арестованных за антисоветскую деятельность (около 20 человек в день), который, в отличие от предыдущего и последующих периодов, практически совпадал с уровнем преступлений экономического характера (таблица 1).
Таблица 1.259
В течение третьей пятидневки января характер антисоветских настроений не изменился:
1) Ленинград нужно сдать немцам;
2) немцы в этой войне проявляют гуманность, а советское правительство издевается над народом и морит голодом жителей Ленинграда;
3) продовольственное положение тяжелое... Придется его добывать воровством или организацией бунтов;
4) чем так снабжать население продуктами, лучше никак не снабжать, тогда советская власть сразу избавится от населения260.
В четвертой пятидневке января к «характерным высказываниям» УНКВД отнесло недоумение ленинградцев по поводу бездействия умирающих тысячами людей.
«О чем только думают люди. Умирают голодной смертью и не восстают против ленинградских правителей...» .
В конце января — начале февраля сводки УНКВД изобилуют критическими высказываниями в адрес местной власти.
«Город придется сдать немцам, так как голода, который мы переносим, до конца не выдержать. Дело дойдет до того, что народ потребует сдачи города» (инженер Г., Окт.ж.д.).
«Вся партийная головка в Ленинграде показала себя несостоятельной, неспособной провести те или иные мероприятия, как это умел делать Кодацкий. На Ладоге гибнет масса продовольствия, а доставить его и распределить среди населения не могут» (профессор Политехн. института В.).
«У нас отняли все. Мы не имеем ни хлеба, ни воды, ни тепла, ни света. Дикари имели пищу, огонь и воду, а мы и этого не имеем. Надо же было довести до такого состояния город» (мастер завода им. Марти С.).
«Видимо, Ленинград брошен нашими руководителями на произвол судьбы. Они, очевидно, жертвуют Ленинградом, лишь бы уцелела советская власть» (инженер завода «Севкабель» П.).
«Ленинградские руководители за время войны ни разу не выступили перед народом, в то время как Рузвельт и Черчилль часто выступают. Никогда ни одно правительство не доводило народ до такого тяжелого состояния, как у нас. Настанет время и народ поймет весь ужас своего положения» (научн. сотрудник С.).
«Прибавка хлеба 50 грамм — насмешка над народом. От голода люди мрут как мухи. Все, что сейчас творится, является вредительством, рассчитанным на то, чтобы уморить голодом население» (служащая Института усоверш. врачей Р.)261.
Из вновь заведенных агентурных дел «показательными» было названо дело «Активисты» о группе профессоров Университета и Института им. Покровского (Платонов, Никифоров и Гуля), которая намеревалась «организовать митинг голодающих ученых Ленинграда с целью обращения за помощью к правительствам Англии и Америки»262.
УНКВД сообщало, что главной темой разговоров в городе по-прежнему являлось продовольствие. При этом, как и раньше, общее содержание высказываний сводилось к тому, что население обречено на голодную смерть, что Москва «забыла» про Ленинград, что ленинградское руководство дискредитировало себя. Изредка звучали голоса о необходимости сдачи города немцам или бегстве из Ленинграда с целью спасения от ужаса блокады, об организации забастовок, голодных бунтов, написании коллективных петиций в адрес местного руководства. Отчаявшиеся люди, тем не менее, даже самый крайний способ выхода из блокады — смерть — связывали с властью, ее правом распоряжаться их судьбой. Эта новая трагическая нотка добавилась к общему настроению обреченности и покорности, которые доминировали в январской корреспонденции:
