9. Март—декабрь 1942 г.: общая характеристика настроений
...Для народа совершенно безразлично, кто победит и кто будет у власти. Народ заинтересован в такой власти, которая обеспечит продовольствием.
Рабочий завода «Электросила»287.
Продолжавшаяся блокада, голод, условия города-фронта по-прежнему определяли настроения ленинградцев. Оптимизм первых недель войны давно сменился пессимизмом, который отчетливо проявился уже в сентябре 1941 г. Личный опыт людей, переживших первую блокадную зиму, превратил этот пессимизм почти в безысходность. Один за одним разрушились мифы — о непобедимой Красной Армии, о мудром правительстве, которое заботится о народе, и, наконец, о себе самих.
Горечь поражений и личных утрат, беспомощность власти в решении самых насущных вопросов жизнеобеспечения города, обрекшей одних на смерть, других на невиданные ранее преступления, «ложь во спасение» газет и радио — все это привело к тому, что война не только не сблизила ленинградцев с властью, а наоборот, отдалила. «Мы и «они» лишь иногда приближались друг к другу, но вскоре опять расходились — дальше, чем прежде. Регулярные репрессивные акции органов НКВД, полностью контролировавших ситуацию в едва живом городе, делали практически нереальным какое-либо организованное выступление против власти. Именно на военные месяцы 1941 г. и первую блокадную зиму пришлось 80% всех осужденных УНКВД за контреволюци-онные преступления в годы войны288.
Можно с уверенностью сказать, что ни малейшей угрозы выступления «пятой колонны» со второй половины марта 1942 г. в Ленинграде не существовало. Город был «очищен» не только от «политически неблагонадежных, но и тех, кто в той или иной форме проявлял нелояльность по отношению к режиму. Смерть основной части мужского населения оставляла лишь гипотетическую возможность стихийного «бабьего» бунта.
Несмотря на то, что потенциал выступлений против власти с окончанием первой блокадной зимы был практически исчерпан и УНКВД получило возможность переориентироваться в своей деятельности внутри города главным образом на борьбу со спекуляцией и хищениями, проблемы в отношениях власти и народа по-прежнему сохранялись. УНКВД заявляло о необходимости специальных мероприятий для преодоления негативных тенденций и совместных действий с партийными органами289.
Основой для сохранения кризиса было, во-первых, тяжелое продовольственное положение в Ленинграде, тяготы и лишения, связанные с блокадой в целом, усталость от войны и желание скорейшего ее окончания, во-вторых, общее ухудшениее ситуации на фронте, в-третьих, личный опыт ленинградцев, убедившихся в бессилии власти решать самые насущные проблемы горожан, которые говорили о себе: «... в условиях Ленинграда у нас выработалась привычка ко всему относиться критически»290 — к сообщениям Со-винформбюро, обещаниям руководителей государства, т. е. к власти и ее институтам. Более того, произошел значительный рост самосознания людей, которые в своих оценках ситуации и прогнозах оказались намного прозорливее власти. Люди отнюдь не были «оловянными солдатиками» и их, порой чисто марксистский, подход к анализу ситуации, заслуживает особого внимания (например, при всем желании получить любую помощь извне для облегчения собственного положения, население трезво оценивало шансы на открытие второго фронта в 1942 г. и в большинстве своем не надеялось на чудо). В целом, сознание ленинградцев вышло далеко за рамки официальной советской пропаганды. Даже выступления Сталина подвергались теперь критическому анализу. В таких условиях заключение сепаратного мира или же обретение городом особого статуса представлялось многим лучшим выходом из создавшейся ситуации.
Отношение к власти оставалось прежним: выражалось недоверие прессе, руководителям (мало выступают и боятся открытого общения с народом)291, фактическое обвинение их в трусости («сидят на чемоданах»), оторванности от интересов простых людей («воюет партия, а не народ»), довольно ироничное отношение к Сталину (накануне речи Сталина делались прогнозы относительно того, как он будет оправдываться — обвинять союзников или призывать принести новые жертвы?).
Причина неудач на фронте объяснялись недовольством крестьянства колхозами, бездарностью командиров («умеют только водку пить и ухаживать за девушками»), косвенно — системой (везде хаос, беспорядок, за один год довели страну до такого состояния, к которому в первую мировую шли 4 года и т. п.)292.
Проблема будущего страны решалась однозначно — советской власти в ее прежнем виде не бывать. При этом обсуждались лишь две возможности — установление строя по типу западных демократий или же немецкая диктатура. При этом представители интеллигенции говорили о первом варианте, а рабочие и домохозяйки — о втором, желая установления «порядка». Правда, упоминался и промежуточный вариант — существование двух Россий — до Урала и за ним, что неминуемо привело бы к «исходу» населения из советской в «белую» часть страны 293 .
После прорыва блокады и победы под Сталинградом, когда стала более вероятной перспектива сохранения режима, нежели его падение, оптимальной формой восстановления разрушенного хозяйства назывался возврат к НЭПу — «золотому веку» сохранившей себя советской власти. Естественно, никаких идеологем с НЭПом не связывали, просто помнили и любили это «рыжее» время, позволившее очень быстро залечить раны гражданской войны и восстановить экономику 294.
Одной из наиболее часто упоминавшихся в сводках УНКВД в разделе «негативные настроения» была тема о необходимости заключения сепаратного мира с Германией. Общим фоном для этого было неверие в возможность победы и сомнения в целесообразности продолжения борьбы (Германией захвачена огромная территория, на нее работает вся Европа, нам никто не помогает и не хочет помогать. К тому же война ведется в «интересах Англии». Нужен мир на «любых условиях»)295.
Не менее популярной у населения города была идея предоставления Ленинграду особого статуса.Слухи о ведущихся якобы переговорах по этому вопросу распространились сразу же после окончания блокадной зимы («вольный город», «международный город», «передача нейтральной державе»)296. В сознании горожан произошло обособление Ленинграда от остальной части Союза, его судьба могла быть решена отдельно от судьбы страны.
Март: счастливы, что вас здесь нет...
...Счастливы, что вас здесь нет и вы не видите и не переживаете того, что переживает сейчас население Ленинграда. Каждый прожитый день это не день, а целая история, незабываемая на всю жизнь. Трудно передать все, что видишь и чувствуешь. Трупы и гробы уже не производят никакого впечатления.
Из письма, задержанного военной цензурой
Действительно, население СССР не знало того, что происходило в Ленинграде. Письма, которые приходили в город, подтверждают это. Например, Л. Коган отметил в своем дневнике в конце февраля 1942 г., что его знакомый получил письмо от жены из Саратова. Она выражала намерение вернуться в Ленинград, т. к. «со всей Волги продовольствие сейчас направляется в Ленинград, и там [на Волге] стало туго»297.
Что же касается настроений горожан, то весна не внесла каких-либо существенных изменений, в городе по-прежнему было голодно. Время от времени высказывалось недовольство поведением союзников, которые не спешили с открытием второго фронта и не были готовы «делать все, что нужно» для общей победы, в том числе рисковать жизнями своих солдат298.
«Не верю ни одному слову всех наших новых союзников, включая поляков. Но... дипломатия есть дипломатия! Черчилль и Рузвельт — ягнята демократии! — видят во сне Японию, сокрушенную...Индией, Китаем и нами. Для них наша кровушка дешевая!»299.
С весны 1942 г. изменилась тональность спецсообщений УНКВД. Их констатирующая часть стала лаконичной, характерные для 1941— начала 1942 гг. фразы о «профашистской» пораженческой деятельности «отдельных антисоветски настроенных элементов» исчезли, хотя, как мы увидим далее, многие зафиксированные агентурой УНКВД высказывания по своей сути были пораженческими.
В сообщениях УНКВД о продовольственном снабжении и связанных с этим настроениях основное внимание стало уделяться не столько вопросам оценки морально-политической обстановки в городе, сколько фиксированию смертности среди гражданского населения, выявлению и пресечению преступной деятельности на почве продовольственных трудностей. Эти проблемы и раньше находили отражение в материалах УНКВД, однако второй год войны ознаменовал собой некоторую корректировку в деятельности тайной полиции Ленинграда — стабилизация продовольственного снабжения с марта 1942 г. и связанное с этим некоторое улучшение настроений в городе позволили органам государственной безопасности постепе-нено переключиться на более активную борьбу с разного рода расхитителями продовольствия, спекулянтами и т. п.
