Когда он прижался спиной к решетке, которая закрывала вход в магазин, кто-то рванул ее изнутри. Лапа генокрада высунулась из дыры и втащила инквизитора внутрь.
3
Обратно вылетел пылающий плащ, утяжеленный несколькими гранатами. Они детонировали прямо в толпе монстров. Следом вылетел силовой меч Обиспала, описывая дуги на полу и обрубив несколько ног. Внезапно изображение сместилось во тьму за разорванной решеткой, когда генокрад, перепрыгнув тела своих родичей, ворвался внутрь.
Когти, столь же мощные, как и у этого генокрада, отбили в сторону его лапы и распороли голову так, что тварь закричала и обмякла, заблокировав отверстие. В инфракрасном свете всё было отлично видно. Монстром, что затащил инквизитора внутрь, была Ме’Линди. И она же вырубила генокрада, пытавшегося прорваться внутрь. Сейчас она просто сдерживала Обиспала, держа обезоруженного человека на расстоянии вытянутых лап.
Пронзительный вой, доносящийся снаружи, должно быть был звуком одного или двух силовых топоров, режущих противоаварийную заслонку, словно нож масло.
Обиспал извивался в хватке ассасина.
— Что? — орал он. — Кто? Ты не генокрад. Не гибрид. Кто ты?!
Насколько ясно видел Обиспал? Ме’Линди не ответила. Да и не смогла бы ответить, если бы даже захотела — синтекожа запечатывала зубастую морду.
Снаружи донеслись стрельба, крики, шипение. Гвардейцы пробрались сквозь заслонку.
— Аааа… — Обиспал, казалось, уже почти понял, кто его схватил.
— Кто внутри, осторожнее! — заорали снаружи. Лазерные разряды принялись шинковать покалеченного генокрада. Когти выпустили Обиспала, оттолкнув его. Ме’Линди развернулась и побежала вверх по стальной лестнице. Обиспал в ярости затопал своими слоновьими сапогами, потом взял себя в руки, подобрал отброшенный болтган, и приготовился встречать своих спасителей.
— Неблагодарная скотина, не так ли? — протянул Гугол.
— Он попал в ловушку, — сказал Жак. — Вселенная полна ловушек для неосторожных. В какой-то миг Обиспал проявил неосторожность и прекрасно об этом знает. Он знает и о том, что об этом знает кто-то еще, и для него это оскорбительно. До последней минуты он недооценивал генокрадов — они были для него словно игрушки. До этого момента его кампания проходила очень хорошо.
— Да, очень хорошо, — повторил Гугол язвительно. Он внимательно осмотрел маленькие изображения с видами разрушений, крутящиеся на экране. — Целые города уничтожены, погибли миллионы. Как великолепно!
— Сталинваст скоро будет очищен, Виталий. И это не самая худшая судьба для этого мира.
— А что может быть?
— Экстерминатус, — тихо прошептал Жак.
— Что?
— Не бери в голову. Василарев не будет полностью разрушен. Бои даже не дойдут до нас, до отеля.
— Это немного утешает.
— Этот всплеск Хаоса больше не угрожает нашему Императору.
Ме’Линди под видом генокрада мчалась на четырех лапах по темным каналам и служебным туннелям. Она взбиралась по древним лестницам, спиралью уходящим вверх по сужающимся шахтам. Пересекала мостки, тянущиеся над пропастями. Снова спускалась по лестницам. Через люки попадала на улицы и вновь ныряла в люки. И каждый раз выбирала пустынные маршруты. Но изредка все же натыкалась на беженцев, которым хватало ума спрятаться от побоища в этих темных дырах. Она едва замечала их и мчалась дальше к их великому облегчению. И все-таки до неё постоянно доносился рокот и вопли бегущих по главным проспектам: словно скорбное барабанное сопровождение перестуку её собственных когтей.
На одном из перекрестков она остановилась, почувствовав опасность.
Изображение-четверть… Гримм, отдуваясь, бежит по шатким мосткам над потоком людей.
Живой поток становится плотнее, словно встретив впереди дамбу. Движущиеся тротуары, должно быть, не выдержали массы толпы и сломались, иначе часть народа унесло бы назад.
Людей сдавливало друг о друга, они задыхались в давке. Трупы в стоячем положении толпа несла вперед. Более ловкие прыгали по головам живых и мертвых, пока не подворачивали лодыжку или пока их не хватал кто-то из задыхающихся и не сбивал с ног. Тогда этих ловкачей несла волна голов и молотящих их рук.
Казалось, что сами стены проспекта готовы лопнуть. Давка воздвигала заторы из переплетенных, смятых тел над остальной массой. Поток истерзанной плоти, поначалу — единое многоголовое существо, начал безумно сжиматься, пока не стали лопаться глаза, рваться кожа, из разорванных сосудов фонтанировать кровь. Если Гримм упадет в это…
Вот уже к его мосткам потянулись человеческие деревья — живые старались вскарабкаться как можно выше по трупам. Светополосы мерцали, словно предупреждая о том, что скоро этот задыхающийся ад боли и ужаса погрузится во тьму.
— Почему не пускают газ? — закричал Гримм, словно кто-то из ответственных за это лиц мог бы услышать его. — Неужели ваш губернатор хочет, чтобы население несло такие жертвы?
И тут рядом распахнулся люк. Черный коготь зацепил Гримма и поднял в воздух. Черная, покрытая роговыми наростами рука обхватила его. Голова маленького человека оказалась прижата к выпирающей челюсти.
Гримм забормотал на своем родном языке, очевидно сильно жалея о своем желании посетить линию фронта.
Потом Жак и Гугол услышали, как он молится на правильном имперском готике, визжа так, словно хочет быть услышанным по всей галактике:
— О праотцы! Не дайте мне предать свой народ!
Вообще, эта молитва могла бы быть произнесена и на его наречии. На имперском готике ему следовало бы молить Бога-Императора о спасении.
Гугол хохотал:
— Несчастный коротышка думает, что она собирается одарить его поцелуем генокрада. О, La Belle Dame Sans Merci.
— Не произноси колдовских заклинаний, — строго пресек его Жак.
— А я и не говорил. Это фраза из одной древней поэмы. В ней говорится, ну… о роковой женщине. Ме’Линди.
— Очень роковой, — согласился Жак.
— Но не для нашего друга Гримма, хотя он этого и не понимает.
Ме’Линди бросилась обратно в люк и побежала изо всех сил, прижимая к себе Гримма, плачущего как ребенок.
— Она тащит его в особое тайное место, чтобы подарить роковой поцелуй, — заключил Гугол. — Вот что он думает. А после этого он навечно должен остаться девственником, чтобы не осквернить свой народ.
— Девственником? Ты шутишь. Жертвы генокрадов забывают о том, что были заражены. Генокрады при поцелуе еще и гипнотизируют.
— Получается, жертве очень хочется спариваться?
— Ха, с простыми смертными! И те в восторге, ибо тоже зачарованны.
Гибридные дети с рождения гипнотизируют родителей, и воспринимаются теми как красавцы, несмотря на извращенное уродство.
— Увы, — вздохнул Гугол, — наш взволнованный друг еще не заметил некоторых расхождений. И наверняка уже намочил штаны.
Прижимая к себе Гримма, Ме’Линди перебралась через переплетение распорок, скрепляющих шахту, и нырнула в темный туннель.
— И все же, — пробормотал навигатор, — найти приют в её руках…
— Ты поэт, Виталий? — спросил Жак. — Мне кажется, ты покраснел?
— Я сочинил несколько вещей в путешествиях в свободное время, — признался Гугол. — Несколько стихов о пустоте. О любви. Смерти. Если они мне нравятся, то я их записываю.
«И они, вероятно, тебе очень нравятся», — подумал Жак, а вслух сказал:
— Остерегайся романтизма.
Ме’Линди добралась до небольшой заброшенной кладовой, заставленной покрытыми пылью и паутиной инструментами. Тусклые люминосферы освещали оранжевым светом тесное пространство.
Захлопнув плечом двери, Ме’Линди резко, но без грубости, поставила на ноги сквата. Гримм отступил на несколько шагов. Так как путей отхода у него не было, он вызывающе взглянул монстру в морду.
— Ха! Не выйдет. Ха, да я лучше сам себя убью.
— Какой он скромный.
Тон Гугола намекал не только на насмешку, но и на несбыточное желание.
Фальшивый генокрад жестом указал на свою морду, затянутую синтекожей. Когтями, едва ли предназначенными для тонких манипуляций, он указал на свой пояс и показал различные штуковины, спрятанные в ткани.
В глазах коротышки наконец-то мелькнул отблеск понимания. Он нерешительно подошел к ней и протянул руку к баллончику. Ме’Линди кивнула длинной головой, как лошадь. Растворитель, да.
Гримм распылил его ей на морду и челюсти распахнулись, обнажив кинжалоподобные зубы. Она зашипела на него. Она что, пытается заставить эту ксеносскую пасть и язык-яйцеклад выдавить человеческую речь? Тем временем Гримм, уже почти без дрожи, продолжает распылять растворитель — на грудь, руки, спину — пока вся синтекожа полностью не растворяется. Пожалуй, без неё она выглядела еще более зловеще.
