Мудрейшие сирты, закрыв ворота святилищ и выставив преданную охрану из своих учеников, без устали, возвысившись над страхом смерти, записывали, записывали…
И снова рябью подёрнулось видение, которое вскоре сменилось прозрачной синевой. Потом посыпались белые хлопья, и крепнущий ветер подхватывал их, и непонятно было, то ли они падают вниз, то ли мечутся между небом и землёй, то ли закручиваются в колючие снежные смерчи.
Мрак стоял повсюду, потому что духи снова, изловчившись, спрятали землю от взгляда Всемогущих. Даже глаза Океана — солёную воду, а также озера и реки они затянули ледяным бельмом, чтобы удобнее было истреблять род человеческий.
Но он знал, что надо выжить в этом холодном неуютном мире, и духи отступят, и солнце придёт и согреет детей своих, нужно только исполнить своё предназначение и спасти свой народ. Для этого он, Сиирт-Я, и исполнял танец на замёрзшем круглом озере, окружённый кольцом ритуальных костров.
Угрюмые, осунувшиеся от недоедания люди по ту сторону огня ждали, выпросит ли он у духов разрешение на охоту. Они уже пытались охотиться, но стрелы их и копья летели мимо дичи. И всем стало ясно, что требуется согласие духов.
Он подпрыгнул, прислушался к перезвону медных треугольников и колец, привязанных к его меховой одежде. Тряхнул украшениями ещё раз, словно проверяя услышанное. Затем решительно ударил перед собой посохом, тоже обвешанным побрякушками. В стороны брызнули ледяные осколки. Сиирт-Я резко нагнулся, поднял кусочек льда, лизнул его языком. Потом, неодобрительно поцокав, бросил в огонь. Теперь он колесом прошёлся по ледяной арене, ещё раз ударил посохом. Сиирт-Я опять лизнул отколовшуюся льдинку и, пританцовывая, принялся долбить лёд. При каждом ударе посоха толпа заворожённо вторила его выдохам: «И-эх! Йех! И-и-и-и-эх…» Во льду уже образовалось изрядное углубление, но дальше долбить не имело смысла, ведь озерцо промёрзло насквозь. Он сорвал со спины Пенз-Ар — туго натянутую на небольшой овальный обод белую шкуру северного оленя, — ударил по нему пальцами, отчего Пенз-Ар басовито, тревожно загудел, и бросил его наземь. Затем сдёрнул с головы остроконечный нерпичий колпак — для охоты на каждого зверя имелась своя шапка, а в этот раз собирались охотиться на нерпу, — вытер ею пот с лица и швырнул на край выбитой лунки. «Нях! Нях!»[13] — зашептали зрители. Для племени, стоящего за линией костров, это была уже не шапка, а нерпа, вылезшая на лёд.
Сиирт-Я семикратно обежал озерцо, пританцовывая и выкрикивая нараспев заклинания. Затем, пригнувшись, словно таясь от кого-то, он пересёк озерцо поперёк рядом с лункой и на другом краю, у самых костров, упал, распластался, прижался ко льду. В его руке был зажат белый кожаный ремень, который тянулся, едва различимый на замёрзшей поверхности, к белому Пенз-Ару.
По толпе соплеменников прокатился напряжённый вздох. Все увидели: охотник, отыскав сделанную нерпой лунку, положил поодаль замаскированную шкурой доску, протянул ремень к своей засаде и дождался, когда нерпа вылезла на лёд. Теперь всё зависит от воли духов — если они решат предупредить нерпу, та успеет нырнуть в лунку раньше, чем охотник закроет отверстие доской.
Сиирт-Я чуть заметно шевельнул пальцами, и Пенз-Ар медленно пополз к лунке. Ближе, ближе… Есть! Диск из белой оленьей шкуры накрыл прорубь, и в тот же момент одним скачком Сиирт-Я оказался в центре озерка. Прижав к груди колпак, он словно перевоплотился в нерпу. Прыгая вокруг перекрытой лунки, он изображал ужас животного, а звон его амулетов становился всё громче, всё отчаяннее. Казалось, что уже ничто не спасёт глупую нерпу. Но соплеменники, напряжённо подпевая невнятным возгласам Сиирт-Я, ждали окончательного решения духов, последнего знака их благорасположения. Они чувствовали, что конец «охоты» близок. И тут звон амулетов оборвался. Сиирт-Я замер и резким движением высоко подбросил посох, одновременно выронив нерпичий колпак и рухнув рядом с ним. Теперь на льду рядом лежали двое — человек и нерпа. Посох, взлетевший над ледяной поляной, завис на мгновение, словно остановленный взглядами зрителей, и тут же устремился вниз своим остро отточенным наконечником. Промахнётся — плохой знак: охота будет неудачной. Поразит Сиирт-Я — ещё хуже. Значит, духи совсем рассердились на племя…
— А-а-а! — приглушённо ахнула толпа, когда посох, пронзив колпак, глухо ткнулся в лёд. Напряжение спало, развеялось, будто его и не было. Послышались смех, радостные возгласы, похвалы великому другу духов Сиирт-Я.
Но никто из них, однако, не догадывался, какие тяжёлые думы одолевают сейчас Сиирт-Я. Внешне торжественный, горделивый, он думал о вчерашнем разговоре с другими сиртами-хранителями. Всё дальше в безвозвратном прошлом оставалась былая слава их племени — когда-то многочисленного могущественного народа, обитавшего на благодатном цветущем континенте! Всё труднее давалась жизнь на островках, всё сложнее было добывать пищу. Холода из года в год становились всё суровее, а подземные толчки сотрясали некогда великую страну всё чаще. И вчера старейшие из хранителей говорили о том, что надвигается новая беда, и только те, кто уйдут навстречу перелётным птицам, может быть, сумеют выжить. Выжить и продолжить род сииртов, потомков мудрейших скерлингов. Выбор хранителей остановился на семи молодых, сильных Сиирт-Я, заклинателях духов, в том числе и на нём. Им, которым безоговорочно верит племя, надлежит вести людей в новые земли в следующую зимнюю ночь, когда замёрзнет Океан. Им предстоит спасать хранимый веками бесценный дар чужеземцев — Священное Ухо… Значит, ещё одно холодное лето на земле предков, и надо будет уходить…
— Тебе пора уходить, — тронула его за плечо Пуйме. — Утро.
Роман открыл глаза, и первое, о чем он подумал, было: а не приснилось ли ему всё? Солнце жёлтой лампочкой висело над горизонтом, косыми прохладными лучами поглаживая склоны гор, со всех сторон окруживших тёмное, идеально круглое озеро. Спать больше не хотелось. Значит, решил Роман, я выспался. А раз так, это, в самом деле, был только сон.
Он легко вскочил на ноги, с удовольствием потянулся, разминая затёкшие мышцы.
— Ну, как там дедушка?
— Дедушка спит.
— Пойду посмотрю его.
— Не надо.
— Может, укол.
— Не надо, — твёрдо повторила Пуйме. — Тебе пора уходить. Далеко идти.
Роман в нерешительности пожал плечами. С одной стороны, помочь деду его инъекции уже не могли. Сэрхасава был, как говорится, за пределами медицинской помощи. Да и к Володе Карпову, в самом деле, пора возвращаться. С другой — уходить, не сделав хоть что-то, хотя бы символически.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
