— Спасибо за угощение, — поблагодарила хозяина Антонина, поставив на блюдце опустевшую чашку. Фёдор ещё допивал последний глоток и лишь слегка кивнул головой, присоединяясь к жёниной благодарности.
— Очень вкусно, — искренне сказал Олег, — всё натуральное.
Сидевший у окна Зальцман на пару секунд замешкался, слегка не врубившись в смысл фразы потомка.
— Конечно, всё натуральное, с нашего сада. Как же иначе может быть?
— Понимаете, — Олег начал объяснять особенности грядущего сельхозпищепрома, — у нас полно всякой химии в продуктах. Во-первых, земледелие интенсивное, а это значит, что очень много искусственных удобрений используется. Большого урожая иначе не получить. Во-вторых, при производстве добавляют стабилизаторов, красителей всяких. Они нужны, чтобы при перевозке и хранении товар не портился. Ну и внешний вид привлекательным оставался. Попробуйте, например, без последствий сливочное масло из Новой Зеландии привезти или клубнику из Израиля.
— Откуда!? — охнул Зальцман и прижал обе руки к сердцу.
Вероника метнула на Олега злой взгляд и живо подскочила к старому еврею.
— С вами всё в порядке, Михаил Моисеевич? — она положила одну руку на лоб, другой лихорадочно нащупывала пульс на худощавой руке.
— Как можно такое старому человеку говорить! — прошипела она Олегу, обернувшись.
Фёдор взирал на эту сцену с олимпийским спокойствием, Антонина теребила пальцами невесть откуда взявшийся носовой платок.
— Да я, что, — стал оправдываться слегка лажанувшийся прогрессор, — я думал это уже всем здесь известно.
— Ничего, всё в порядке, дочка, — Зальцман кряхтя выпрямился, сел как штык проглотил, — не ругай своего жениха. Я, конечно, слышал об этом. Но одно дело слухи, другое, когда сам человек оттуда, — он выделил это слово, — говорит. Ничего, что я тебя дочкой назвал? Сын после гражданской у меня один остался, а Зоя не смогла больше, да.
Он откашлялся, плеснул в чашку заварки. Олег уже держал на весу чайник. Отхлебнув, Зальцман обвёл взглядом родню, остановился на Фёдоре.
— Вот, Фёдор Кузьмич, видишь, как всё обернулось? Хотели большевики построить царство божие на земле, а за гордыню кару рассеянием получили. Как евреи, да.
Фёдор покачал головой.
— Не будем сейчас об этом. Мы не за тем приехали, чтобы политические дискуссии за столом устраивать. Нам семейный архив нужен. Мы его с собой заберём, на короткое время.
Михаил Моисеевич откинулся на спинку стула, остро взглянул на политически правильного родственника.
— С каких это пор коммунисты о старом вспоминать начали? — ехидно осведомился он у Фёдора.
— С недавних, — Лапин не отвёл взгляда, — всего несколько дней прошло.
— Помню, на дне рождения Людочки ты, Фёдор Кузьмич, совсем другое предлагал. Сжечь бумажки, что старый дурень до сих пор из сундука не вытащил.
Антонина с интересом взглянула на мужа. Фёдор, не поведя бровью, коротко ответил.
— Никогда не поздно поумнеть.
— Да что ты говоришь! — Зальцман даже скрестил руки на груди в знак одолевшего его сомнения, — а вдруг ты прямиком с этой папочкой в хитрый дом побежишь? Сразу из кандидатов в настоящие партийцы прыгнешь!
Антонина охнула, Лапин накрыл её ладонь своей и, слегка скривив губы, ответил на брошенное в лицо обвинение.
— Вы, Михаил Моисеевич, по неисправимой привычке везде гешефт найти пытаетесь. Даже там где его нет. Такова ваша национальная особенность, ничего с этим не поделать. Подождите, — он выставил вперёд ладонь, — если б мне это надо было, давно вашу зелёную папочку из подпола бы изъяли.
Зальцман как-то сразу обмяк.
— Да-да, из захоронки в полу ларя, где золотишко на чёрный день припрятано, — добил его Лапин.
— Неужели… — еле слышно сказал Зальцман, опустив голову, но Фёдор его расслышал.
— Нет, никто мне не говорил, — рассеял его сомнения Лапин, — я сам догадался, когда в один из приездов помогал Люде картошку наверх поднимать. Плохо вы дощечку на место приладили, топорщилась она немного. Я поправить её решил, а она возьми и отойди ещё чуть-чуть. Снял я её, а там всё ваше богатство припрятанное и уголок папочки торчит, в целлофан завёрнутый.
Михаил Моисеевич крякнул, покрутил головой, налил себе ещё заварки. Олег добавил горячей воды.
— О-хо-хо, — старый еврей немного приободрился, — это значит, с зимы ты знал, Фёдор Кузьмич?
— С крещения, — уточнил Лапин, — ладно, успокойся Моисеевич, здесь все свои, не зыркай так на правнучку с женихом. Им-то наше НКВД никуда, как у них там говорят, не упиралось.
Реутов хмыкнул. Фёдор довольно быстро усвоил некоторые речевые обороты потомков и теперь мог их ввернуть в любой части фразы не хуже оставленных за хроноразделом современников Олега и Вероники.
— Давайте, несите, — поторопил родственника Лапин, — могу помочь, если что.
— Да ладно, я сам как-нибудь, — ответил Зальцман, направляясь к дверям.
Сидеть надоело, Олег поднялся и засунув руки в карманы джинсов, стал похаживать по гостиной и разглядывать обстановку. Вероника его в этом начинании не поддержала, Лапины спокойно дожидались ушедшего в подполье родственника. Пройдя по кругу, Олег остановился около бюро. В самом верхнем отделении, прикрытом маленькими застеклёнными дверцами, лежали на вышитом платке четыре глиняные фигурки. Грубая лепка, покрытая сетью мелких трещин, так не вязалась с домашним интерьером, что Реутов не удержался от очередного вопроса.
— А что это такое?
— Где? — Фёдор обернулся, проследил взгляд Реутова, — а, это Люды.
Словно дожидаясь этих слов, на улице громко забрякали железным кольцом на воротах. Лапин встал и быстро вышел из комнаты, вернувшись через минуту с весьма привлекательной девушкой в длинной синей юбке и чем-то вроде блузы в мелкую бело-чёрную клетку.
— Прошу любить и жаловать, — провозгласил из-за её спины Фёдор, — моя младшая сестра Людмила.
— Здравствуйте, — смущённо поздоровалась девушка, не сводя глаз с Вероники.
"Лет восемнадцать, наверное, — подумал Олег, бегло осмотрев очередную родственницу, — что она так на Нику смотрит? Джинсов и топика никогда не видала? Точно, блин. Где ей было это увидеть?"
Фёдор тем временем представил грядущих молодожёнов, Олег просто кивнул, а Вероника буквально расцвела в улыбке.
— Очень приятно познакомится, Люда. У вас замечательный свёкор и дом полная чаша.
Девушка прыснула в кулачок.
— Ой, я такая старая, чтобы на "вы" со мной разговаривать?
— Давай на "ты", — легко согласилась Ника.
— Давай, — Люда взяла от стены табурет и подставила к столу, — да вы всё съели, я сейчас ещё принесу! — сделала она попытку сбегать на кухню, но была остановлена Фёдором.
— Люд, спасибо, мы наелись. Времени у нас маловато, скоро обратно ехать надо.
— В дорогу возьмёте! — уверенно предложила Людмила, но старший брат только отрицательно покачал головой. Видимо, авторитет Фёдора в её глазах был так высок, что она быстро передумала и уселась между родственницами.
— Вы из Харькова? — риторически спросила она Веронику.
— Да, — всё так же улыбаясь, ответила невеста Олега.
— Как у вас там живут? Все такую одежду носят? А дома у вас очень высокие, с паровым отоплением и горячей водой? Ты учишься или работаешь? — вопросы сыпались из неё один за другим. Как успел заключить Олег, слегка полноватая и темноволосая Люда была нрава живого и общительного. Подобное впечатление совсем не портили даже разбежавшиеся по её лицу веснушки.
Вероника начала отвечать, но рассказ её, постоянно прерываемый вопросами, охами и аханиями, не успел дойти даже до начала середины, как из подполья вернулся обожаемый свёкор. В руках он держал умеренной толщины зелёную папку, действительно завёрнутую в пожелтевший от времени целлофан.
— Михаил Моисеевич! — всплеснула руками невестка, — где вы так рукав запачкали! Снимайте пиджак, я почищу.
Зальцман где-то в домовых недрах заехал левым рукавом в побелку, неровным кругом окрасившей локтевой район пиджака.
— Успеется, — отмахнулся Зальцман, слегка пошаркивая, прошёл к столу.
— Всё заберёшь? — спросил он у Фёдора, держа ладонь на выложенной на скатерть стола папке.
— Всё, — коротко ответил Лапин, выжидательно взглянул на Зальцмана.
Вздохнув, старый еврей убрал руку с мутного целлофана и семейный архив немедленно перекочевал в чёрный полиэтиленовый пакет, вытащенный Антониной из сумочки.
— Порядок, — довольно сказал Фёдор, перетянул полученное от родственника денежными резинками, также извлечёнными из Антониновой сумочки и протянул папку супруге. Она легко разместила чёрный пакет в своём приставленном к ножке стула ридикюле. Совершенно незаметно для постороннего глаза получилось. Женский арсенал в начале двадцать первого века временами бывал весьма приличного размера, что требовало соответствующего вместилища для косметики, журнальчиков, парфюма и прочих прокладок.
