Джуди обернулась к Санди лицом. За темнотой их лоджии, в ярко освещенной комнате, вокруг розового абажура настольной лампы роем вилась мошкара. Одна из мошек подлетела к источнику света слишком близко, обожглась и в предсмертной агонии упала на стол. Санди встала и положила руку Джуди на плечо.
– Милая, я сочувствую тебе. В конце концов, у нас много общего. Я-то представляю, что такое быть никем и ниоткуда. Я знаю, как трудно начинать. Я уверена, что у тебя была масса причин вести себя именно так, как ты вела. – Она ласково сжала руку Джуди. – Я уверена, что не так-то приятно будет услышать от полковника Азиза вопрос, спала ли ты со всеми четырьмя, но будь осторожна – он не верит ни единому твоему слову.
Воцарилось молчание, и во влажной мгле стамбульского летнего вечера слышно было, лишь как плещется вода внизу, у подножия их роскошной гостиницы. С момента исчезновения Лили Джуди пребывала в состоянии постоянного напряжения, не отпускавшего ее даже ночью, а до этого она провела месяцы в неустанной тревоге по поводу проблем с ее журналом.
И неожиданно она почувствовала, что выносить это напряжение больше не может: уронила голову на руки и разрыдалась.
Санди нежно провела пальцами по ее волосам.
– Не переживай, милая, ты не единственная, кому пришлось переспать за месяц с несколькими сразу.
– Это все не так, как ты думаешь, – послышалось сквозь всхлипывания. – Они были не в один месяц. А менструации у меня всегда проходили нерегулярно. – Она вздохнула, всхлипнула еще раз и шумно высморкалась. – Все началось, когда мне было пятнадцать лет и я работала официанткой в одном из отелей швейцарского городка, где тогда училась. Первые полгода я трудилась так много, что у меня просто не оставалось времени на развлечения. Один из наших официантов, Ник, чрезвычайно мне симпатизировал, но физического влечения у меня к нему не было. Потом однажды ночью меня изнасиловали. Это случилось в день рождения моей матери, 7 февраля. Почему-то именно это совпадение больше всего врезалось мне в память… Это был один из постояльцев нашего отеля.
– Бедняжка! Как это скверно, расстаться с невинностью таким образом!
– Когда я потом встретила этого ублюдка в отеле, он даже меня не узнал. Я для него ничего не значила, но тот вечер изменил мою жизнь. Я стала чувствовать себя угнетенной, униженной, хуже всех остальных. – Она вновь хлюпнула носом. – Тогда я встретила Куртиса Халифакса, и он вернул мне ощущение чистоты.
Как люди, которые вдруг доверяют самые сокровенные свои тайны первому встречному, соседу по купе, которого никогда больше не увидят, доверяют просто потому, что не в силах дальше вынести гнетущий их груз переживаний, так Джуди рассказала в тот вечер Санди историю своей жизни, обстоятельства, о которых никто не знал и лишь один человек чудом сумел догадаться, – историю, начавшуюся много лет назад в маленьком курортном городке.
14 ФЕВРАЛЯ 1949 ГОДАДжуди вспомнила украшавшие потолок звезды и аккордеон, игравший «La Vie en rose» на балу в день Святого Валентина. Она на предельной скорости вынесла из кухни поднос со стаканами. Не говоря ни слова, коренастый бармен забрал из ее детских рук поднос и водрузил его на стойку.
– Aide-moi, paresseuse![6] – приказал он.
Джуди стала подавать ему один за другим мокрые еще стаканы.
– Vite, vite![7] – торопил бармен. Джуди привстала на цыпочки и попыталась ставить стаканы на полку за стойкой, туда же, куда ставил их бармен. Но полка была слишком высоко, и Джуди не доставала.
– Mademoiselle n'est pas assez grande,[8] – это был худший акцент, который ей приходилось слышать. С той стороны бара Джуди улыбался какой-то американский парень в галстуке, завязанном бантом.
Джуди усмехнулась:
– Похоже на акцент Восточного побережья.
– Филадельфия. Я – Куртис Халифакс. Послушай, я достаточно длинный, чтобы поставить эти стаканы на место. А ты нальешь мне бурбон. Идет?
Его голубые глаза смеялись и улыбка раздвинула рот почти до ушей. «Он похож на длинного симпатичного парня с рекламы кока-колы», – подумала Джуди, быстро собирая грязные стаканы.
Из-за своего маленького столика в танцевальном зале Кейт в кремового цвета муаре и Максина в бледно-голубом шелковом платье весело махали Джуди.
– Это мои подруги, – объяснила она своему новому знакомому, тот обернулся, окинул быстрым взглядом хорошеньких богато одетых девушек и вновь уперся глазами в белокурую американку.
Послышалась барабанная дробь, и все глаза, как по команде, обернулись к двери – в зал входил почетный гость, принц Абдулла, а рядом с ним рука об руку шла Пэйган в сверкающем бальном платье из серебристо-серого тюля. Куртис коротко взглянул на них и вновь обернулся к Джуди.
– Ты когда-нибудь выходишь отсюда? Как насчет того, чтобы в воскресенье сходить на каток?
Она не успела ответить, как примчался официант с королевским заказом лимонного сока.
– Ник, любимый, я ничего не могу разобрать в твоих записях. Старший бармен тебе голову оторвет, если ты не будешь записывать заказы более четко! – рассмеялась Джуди.
– Любимый? – хмуро переспросил Куртис, когда Ник со стаканом сока был уже далеко.
– Фигура речи. Мы просто хорошие друзья.
Куртис катался на коньках немногим лучше, чем говорил по-французски. Пока Джуди кружилась по запруженному народом катку, он изо всех сил старался сохранить равновесие. Но каждый раз, когда он, оттолкнувшись от барьера, пытался скользить вперед, его длинные ноги беспомощно разъезжались в разные стороны. В конце концов он сдался, и они с Джуди уселись на террасе, попивая горячий пунш.
– Ходят слухи, что у тебя остался любимый в Западной Виргинии? – произнес Куртис.
Джуди не была уверена в том, чтобы она очень уж хотела ввести Куртиса во все подробности относительно истории со своим несуществующим возлюбленным. Джим ведь был придуман ею как ширма, дымовая завеса, которой она надеялась оградиться от нежелательных ситуаций. Целью ее пребывания в Швейцарии было выучить французский, немецкий и отправиться в Париж, где и попытаться начать карьеру. Поэтому все дни она проводила в лингафонном кабинете, а вечера – в отеле «Империал», где работала официанткой, чтобы оплатить свое пребывание в Швейцарии. В этом расписании для мужчины просто не оставалось места.
Но Куртису не было дела до благих намерений Джуди. Каждый день, когда солнце уходило из долины, а деревья отбрасывали на узкие заснеженные улицы свои длинные тени, он появлялся в баре отеля. Иногда старшему бармену приходилось бросать на Джуди свирепые взгляды, потому что она проводила слишком много времени, болтая с Куртисом. Заметив это, Куртис извинился с обворожительной улыбкой и оставил на стойке очень щедрые чаевые.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
