Леон взял в руки один ствол, поразившись его тяжести и калибру.
— Шестнадцать миллиметров, — пояснил Умнейший. — Теперь мы делаем крупнокалиберные счетверенки. У прототипа калибр двенадцать и семь десятых, но на Земле другая плотность воздуха, так что мы кое-что пересчитали. На прицельной дальности наша пуля будет иметь ту же убойную силу, что и аналог на Земле, а ближе — соответственно больше.
Леон только качал головой в полном восхищении.
Участок изготовления стволов оказался лишь малой частью завода. Местный начальствующий, по виду типичный городской ремесленник и наверняка дружок Аконтия, вызвался проводить. Леон прошел по цехам-полянам, где делалось буквально все — от вычурных деталей затворов до прицелов и звеньев пулеметных лент. Постоял в восхищении на участке сборки и вызвал всеобщее восхищение сам, опробовав счетверенку на испытательном стенде. Неплохо. И даже не неплохо, а прекрасно! Допустим, свалить зауряда оперенной стрелкой — и впрямь из разряда маловероятных чудес. Пусть даже так, пусть повезло стрелку Леону. Посмотрим, что сделает теперь с врагом новое оружие в руках умелого и хладнокровного бойца!
Неинтересно даже смотреть — искромсает в клочья, вот и все. Понятно, отчего зауряды перестали летать.
Несколько прощальных слов рабочим — и дальше, дальше!
Химическое производство вдали от основных дорог. Предупреждающие надписи. Ядовитый дым, а где дыма нет, там все равно невыносимо воняет. Рабочие кашляют, лица обмотаны тряпками. На металле пятна коррозии, из-под заклепок ржавые потеки, и что-то отчетливо булькает в толстой колонне, проткнутой десятком труб. Суть процесса непонятна, а вникать некогда. На солнышке сушится волокнистый пироксилин, похожий на набивку тюфяка. Людей мало, праздных не видно вовсе, и не так уж далеко ближайший лазарет. Это правильно.
Патронная фабрика при лагере беженцев. Нескончаемый звон и стукотня. А не поболее ли тысячи человек работает здесь одновременно? По-прежнему куют гильзы вручную, но несколько головастых ремесленников уже мастерят некий агрегат для механизации процесса. Поляна совершенно не замаскирована — все производство просматривается с воздуха насквозь. Тут у Умнейшего не дошли руки, а не мешало бы натянуть на шестах какую-никакую сетку с приклеенными лоскутьями. Короткое указание — и в путь.
Навстречу попадается колонна из трех поставленных на колеса счетверенок, влекомых дракончиками под руководством морочника. Колонна движется на запад, к границе пустоши. Правильно.
Леона растрясло в автомобиле. Необрезиненные колеса были рады передать на ось каждый толчок от неровностей дороги, а рессоры, раздражая надрывающим душу скрипом, спасали от тряски лишь отчасти.
Через деревни проскакивали не останавливаясь, чтобы не терять времени на стихийные митинги — потом, потом! Весть о возвращении Леона Великого Стрелка к руководству обороной давно успела распространиться по всей контролируемой области. Пока хватит с них и этого.
Леон сладко помечтал. В былые времена важная новость, передаваемая по эстафете шептунов и почтовых летяг, достигла бы краесветного берега Простора в какую-нибудь неделю. А как сейчас? Есть ли связь с тающими областями, оставшимися во власти Железных Зверей? Выяснить. И по возможности спасти как можно больше людей и леса, расширив зону обороны от океана до океана…
Умнейший ругался: на лесной дороге переднее колесо угодило в яму, халтурно присыпанную хворостом и рыхлой землей. Автомобиль встал дыбом, обод лопнул. Леон схватился за голову, взорвавшуюся болью. Сминфей был удивлен, очнувшись на дороге далеко впереди ямы, а из сконфуженного Тирсиса рулевое колесо выбило наружу завтрак.
Остаток пути проделали на дракончиках.
Штаб, как назвал Умнейший центр управления областью, посоветовав Леону запомнить и употреблять это слово, разместился в гостевом доме ничем не примечательной деревни на периферии промышленной зоны. Опустошенные огороды, а людей мало. Центральная площадь с когда-то вытоптанным, но уже зарастающим плясалищем. Нависающие над домами деревья. Лес как лес, только слышится частая стукотня — не иначе поблизости расположен полигон для пристрелки нового оружия.
Рапортует Брюхоногий Полидевк, жестикулируя здоровой рукой и резной костью. Подробности пока не доходят до сознания, но можно заставить потом повторить. Столько-то сотен стрелков мобилизовано в отряды обороны, столько-то десятков шептунов передано в распоряжение Париса, столько-то тысяч бездельных людей направлено туда-то и туда-то. Полидевк доволен, выпячивает брюхо. Хочет о чем-то попросить, но ему наступают на ногу. Попросит потом.
Кирейн спит. Парис, оглаживая лысину, докладывает о связи. Концентрическая почтовая сеть, особые прямые эстафеты для экстренных сообщений. Доверенные шептуны в каждом лагере, на каждом серьезном объекте. Какие-то каналы дальнего шепота. Всех деталей сразу не понять, но ясно: связь налажена не из рук вон плохо. Пропаганда? А как же. Только вчера Кирейн дописал гимн, очень даже воодушевляющий и зажигательный. Текст переписан пятьдесят раз и разослан по эстафете. Сказителем получена и уже, естественно, потреблена положенная награда за труды.
Просыпается бледно-зеленый Кирейн и, похмеляясь, доит бутыль. Пока доит, не обращает на Леона никакого внимания. Ну его.
Доклады следуют один за другим.
Какие-то юнцы, по виду — вчерашние деревенские охотники, но уже заметно обтесанные, толкутся за спиной и, вместо того чтобы раздражающе приставать к умным людям с доморощенными идеями, терпеливо ждут распоряжений. Новое труднопроизносимое слово: адъютанты.
— А Тирсис и… гвардия? — спросил Леон.
— В чем проблема? Мальчишки останутся при тебе для особых поручений.
Последнее Умнейший расшифровал, лишь когда остался с Леоном наедине.
— Если они окажутся непригодными для спецопераций, то уж в расстрельную команду сгодятся в любом случае. Опыт у них уже есть. Что уставился? Мне не меньше тебя хочется избежать крутых мер. Лучше вспомни постройку «Разъяренного Дракона» и пойми, что я прав. Рано или поздно нам могут понадобиться и такие люди, ты это знаешь, и рот закрой.
— Ничего такого я не знаю! Саботажников и разгильдяев можно зашептывать!
— Ну-ну. А прямых врагов? Только не надо мне говорить, что у нас их нет. Будут.
— Вот тогда и посмотрим!
Старик пожал плечами, и Леон ощутил укол совести. Зря затеял никчемный спор. Каждый, и даже Умнейший, может ошибаться, особенно когда по макушку в несуразной шляпе завален делами, делами, делами и, разгребая их, с ужасом видишь, что их становится все больше… и набрякшие жилковатые мешки под воспаленными глазами, и убитое непосильным напряжением здоровье, — а надо продержаться еще, держаться и держаться, стиснув зубы до хруста, пока великое дело не начнет двигаться само собой…
— Спасибо, — тихо произнес Леон. — За все спасибо. Знаешь, по-моему, я тут лишний. Ты и без меня…
Старик посмотрел на него серьезно.
— Без тебя у меня вряд ли что получилось бы. Ты — вождь. Во всяком случае, удержать при деле такую массу народа после прекращения полетов заурядов я бы один не смог — половина разбежалась бы по деревням.
Без меня, подумал Леон. Или без моего имени? Старик не врет, но никогда не скажет всей правды. Любит подавать деготь порционно — по ложечке. А об остальном догадывайся. Пока впервые в истории Простора создавалась буквально из ничего невиданная грандиозная структура, Леон Великий Стрелок валялся пластом на заблеванной кровати и знал только то, что Умнейший считал полезным ему сообщить.
И верно: Умнейший он, не Мудрейший. Мудрых много — а толку от них? Один такой ум на всем Просторе, необычный ум чужака. Слова матери: «Ходит он, ходит, ищет человека умнее себя, а находит только более знающих…» Оно и неудивительно. А только ли с этой целью старик бродил по Простору всю жизнь, словно тот древний земной тип — Агасфер, кажется, — о котором он однажды рассказал? Или он, зная о готовящемся вторжении, тщетно пытался найти на планете хоть что-то, способное противостоять абсолютному уничтожению? Пожалуй, что так.
— Можно я снова буду звать тебя Учителем? — шепнул Леон.
— Если тебе так нравится.
— Спасибо, Учитель. Я представить себе не мог, что мы… что ты сможешь такое…
— Доволен? — ревниво спросил Умнейший.
Леон кивнул. Еще позавчера, даже вчера он нашел бы — и находил — восторженные слова, чтобы должным образом прокомментировать то, что увидел за последние дни, но сейчас восприятие уже притупилось. Просто-напросто все идет как надо.
— А я не очень доволен. Плохи наши дела.
Леон заморгал.
— Как это плохи? Мы же победили! По крайней мере на одном участке, и это только начало!