– Я все понимаю, Патрик, – ответил старик. – Но то, что ты хочешь сделать, недопустимо. Если у тебя получится, наш народ будут копией землян, и копией не лучшей. Ты хочешь убить то, что делает нас особенными. Легкая жизнь избалует нас, принесет разврат и неуважение к закону. Ты посягаешь на веру и культуру. Так нельзя.
– Да на кой черт эта культура, если мы живем по колено в навозе?!
– Жизнь по колено в навозе – это всего лишь повод чаще мыть ноги.
– Во! – крикнул царь, показав Маккинби на старика. – Ты видел, а?! Нет, вот ты скажи – что мне делать, а?! Не убивать же их всех… рука не поднимется на родного деда. Ага, вот этот старый пень – мой дедушка! Вот что ты на моем месте сделал бы?
– Ты хочешь покричать или тебе действительно интересен мой ответ?
Старик деловито обошел царя и уселся на скамью. Проскользнувший за ним слуга замер у двери. Старик что-то сказал ему шепотом, на индейском, слуга ушел и тут же вернулся с большим запотевшим кувшином и двумя кружками. Бережно налил в обе белесую жидкость, одну кружку подал старику, другую – Маккинби. Тот с подозрением понюхал и тяжело вздохнул.
– Пей, – сказал старик. – Это добрый напиток. От него не будет худо.
– Мне не бывает худо от напитков. Худо бывает окружающим, потому что я во хмелю буйный.
– А ты не пей слишком много. От пары кружек только пройдет дневная усталость, но разум останется чистым.
– Как вы мне надоели с вашим поголовным пьянством, – сказал Маккинби и отставил кружку, даже не пригубив.
Царь почти успокоился. Вернулся на свой стул-трон, нахально налил себе водки и выпил на глазах старика.
– Пил и пить буду. Пусть у тебя будет внук-алкоголик, – упрямо сказал царь. – Маккинби, а действительно?..
– Хорошо. У вас два материка. На первый взгляд, можно развивать один материк, оставив второй для жизни тем, кому не по нраву новый уклад.
– О! – воскликнул царь. – Вот это – Маккинби! Хесс, то, что он говорит, – всегда очевидность. Но почему-то до нее додумывается только он один!
– Правда, очень быстро начнется гражданская война, – добавил Август. – Один материк богатый, другой бедный, богатым станет тесно, а бедные устанут жить в нищете. Сначала будет взаимная миграция. Бедная молодежь поползет на богатый материк. Она будет ненавидеть своих родителей, но еще больше – своих богатых работодателей. А богачи потихоньку начнут прибирать к рукам ресурсы второго материка – там дешевая рабочая сила и можно не церемониться.
– Кому ты рассказываешь, я это все в университете проходил.
– Я не рассказываю. Я напоминаю.
– Да мне пофигу. Война так война.
– На Земле у тебя будет репутация тирана, диктатора, палача. Тебя обвинят в геноциде своего народа.
– Как по мне, лучше так, чем сдохнуть от белой горячки.
– Именно поэтому метод разделения общества на прогрессистов и ретроградов недопустим. Гражданскую войну придется начинать тебе, и начинать сейчас. Потому что сейчас – поверь историку – ты отделаешься самой малой кровью. Возможно, тебе удастся обойтись уничтожением только старых элит, не доводя дело до полномасштабной войны.
– Ну да, – согласился царь. Глаза его возбужденно блестели. – А если у меня будет веский повод, то это не война вовсе, а подавление мятежа. Вот с поводами у меня пока беда.
– Поводов, Патрик, в любом государстве всегда пруд пруди. Казнокрадство, превышение властных полномочий легко представить как измену Родине. Было бы желание.
– Маккинби, – позвал старик. – Ты назвал много своих имен. Это – правильное?
– Все правильные, – сказал Маккинби.
– Настоящее?
– Конечно. Я не суеверен.
– Даже твоя женщина показывает ум, уважая наши обычаи. Ведь я прав? Женщина, которую ты забрал – она ведь на самом деле твоя?
Царь осознал: от него что-то утаили. Ему не доложили, что Маккинби кого-то забрал. В принципе, царь не возражал, но не понимал, почему никто из его охраны даже не пикнул. Царь насторожился и подался вперед. Обострившимся чутьем параноика он внезапно отметил, что у Маккинби куда-то исчезла грусть с лица, и вообще он прямо на глазах обретает такой вид, словно сейчас оскалит зубы. Но говорил пока спокойно.
– У Деллы очень красивое настоящее имя. Но она не любит его. Она тоже не суеверна. Просто то имя, какое ей нравится, отвечает вашим условностям.
– Она ведь на самом деле Аделаида? Или Делия? – спросил царь.
– Офелия.
Царь выразительно закатил глаза:
– Какая прелесть! И каждый принц мигом начинает ощущать себя страдающим Гамлетом. Я уже не принц, а царь, но готов пострадать за компанию.
– Не советую, – с ленивой угрозой сказал Маккинби. – У меня чувства юмора нет, рискуешь пострадать всерьез.
– Ну хорошо, хорошо. Страдать не буду.
– Маккинби, ты гордец, – сказал старик.
– Есть немного, – согласился Маккинби.
– Ты не слушаешь чужих советов, но раздаешь свои, хотя ты очень молод. Все же запомни мои слова: эта женщина никогда не станет послушной женой. Она будет перечить мужу.
Царь ухмыльнулся, но промолчал.
– Прекрасно. Я люблю, когда она спорит со мной. У нее в такие минуты лицо становится одухотворенным, а глаза сияют.
Царь хохотнул. Смех у него был совсем человеческий, без лающих индейских ноток, и это не нравилось старику.
– Маккинби, – позвал он, – ты дал совет правителю. Кто ты сам?
Царь развеселился. Он многозначительно пофыркал в кружку, подумал – и налил в нее белесого напитка из кувшина. Маккинби сопроводил его действия бесстрастным взглядом, но свое мнение оставил при себе.
– Мне принадлежит звездная система – шесть планет. Две обитаемые. Сейчас они достигли уровня, когда надо проводить реформы. В ближайшие годы я займусь ими.
– А тебе разрешат? – изумился царь. – Золотой Фонд все-таки.
– Патер, там надо что-то делать. Потому что иначе Кларион закипит. Я вплотную подошел к той грани, за которой имеет смысл говорить о перегреве информационных активов. Там нужно тридцать пять миллионов человек на Кларионе и пятнадцать на Сивилле. А живет – девяносто два. Я склоняюсь к тому, чтобы освоить еще одну планету. Другой выход – открыть Кларион для заселения и переместить туда полмиллиарда землян. Но что бы я ни сделал – через двадцать лет Кларион станет крупнейшей колонией, а через пятьдесят – Землей-2. Просто в силу расположения. Он удобен как центр жизни в галактике, как техническая столица.
– Не. Сенат на это не пойдет.
– Тогда на это пойдет сам Кларион. Патер, я же расширил самоуправление практически до настоящего парламента.
– Звучит как ультиматум, – ухмыльнулся Патрик.
– Это и есть ультиматум. Я успел озвучить его в Сенате перед отлетом сюда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
