если бы Эллен его не остановила: хотя машин не было вовсе, она хотела, чтобы он оставался рядом с ней в темноте. В конце концов они добрались до ровной дороги, где мраморные копии автомобилей стояли под уличными фонарями. Магазины по большей части уже закрылись, мишура поблескивала в неосвещенных помещениях, как будто там внутри нарос иней, а витрины нескольких еще открытых стали мутными от человеческого дыхания. Единственным признаком жизни была путаница следов на тротуарах, запечатленная во льду. Когда Эллен повела детей к шоссе, Джонни запел:
Из снега твои уши,
Из снега твои щеки,
Глаза твои из снега,
Из снега башмаки…
– Заткнись, Джонни, и без того холодно, – возмутилась Маргарет. – Что за дурацкая песня?
– Про снеговика. Я только что сочинил.
– А то мы не догадались.
– Не слушай ее, Джонни. Мне кажется, она завидует, что не сама сочинила. – И все же Эллен была рада, когда он умолк, то ли потому что обиделся, то ли потому что закончились идеи. Песенка напомнила ей о снеговиках, мимо которых она проходила, спускаясь с холма. Она была слишком сосредоточена на том, чтобы не поскользнуться, поэтому бросила на них лишь беглый взгляд, однако все равно осталось ощущение, что в их примитивных лицах было что-то странное – теперь, когда она задумалась об этом, все они были как будто наброском одного и того же образа, который лишь пытался сойти за лицо. – Маргарет, а что ты хотела бы спеть? – спросила она, чтобы утихомирить бредовые мысли.
– Мне совсем не хочется петь. Я замерзла.
– А какой у тебя любимый рождественский гимн?
– Наверное, «Тихая ночь».
– И у меня тоже, – сказала Эллен и запела, сначала тихо, потом громче, чтобы вдохновить детей и заставить присоединиться. Джонни запел где-то на середине первого припева, а Маргарет подхватила со следующего куплета. Вот только Эллен к этому моменту некоторые строчки текста казались какими-то скверно пророческими. Она все яснее сознавала, что их окружает: тишина вовсе не казалась такой святой, как ей хотелось бы; ясный блеск там, где снег отражал свет фонарей, лишь усугублял темноту; ощущение сонного царства вокруг наводило на мысли, что она с детьми только часть сновидения. Если бы их пение заставило кого-нибудь выйти из дома или хотя бы подойти к окну, Эллен не чувствовала бы себя так одиноко, однако все двери стояли запертые, ни одна занавеска не колыхнулась. Один раз ей почудилось, что к их хору присоединился четвертый голос, но это явно было эхо – оно прозвучало слишком близко, чтобы донестись из дома, слишком близко, чтобы она смогла определить источник звука. Может, это Стэн Элгин отозвался, хотя, если он где-то рядом, почему она тогда не услышала, как он переходит от двери к двери?
Распевая гимн, они дошли до последнего фонаря. Они как раз спели: «Спи в небесном покое», и свет остался позади. Слева от них запорошенная снегом местность простиралась до самого края безмолвного мира, справа взмывала вверх к гигантской снежной поросли – лесу, и уходила дальше, к айсбергам, в какие превратились хребты. Небо было черное, если не считать редких звездочек, настолько черное, что она запросто могла представить, как звезды мерцают, когда на них напирает темнота. Эллен чувствовала, как тепло утекает из тела в небо и в этот ландшафт.
Когда они устало прошагали мимо последних домов, Маргарет снова запела. Обычно «Плющ и остролист» была весьма неплохой походной песней, подумала Эллен, но в данный момент она лично предпочла бы не вспоминать, что в песне речь идет о языческой традиции, замаскированной под христианскую, традиции, возраст которой сравним с возрастом древней тьмы над головой. Кроме того, этот гимн не только подчеркивал тишину вокруг, но еще и высвобождал ее, и Эллен снова показалось, что в хоре звучит больше трех голосов. Она проклинала свое воображение, пока Маргарет вдруг не умолкла, всматриваясь в распухшие от снега живые изгороди, которые светились, словно луна в облаке, протянувшись по обеим сторонам дороги. Неужели она тоже слышала тот ледяной шепоток?
– Это просто ветер в кустах, – сказала Эллен.
– Мне показалось, там птицы копошатся, – вставил Джонни.
Когда она вообще видела птиц над Старгрейвом в последний раз? Впрочем, ветра она тоже не ощущала. Скорее всего, она просто слишком замерзла. Миновав очередной домик, она запела сама:
Бог шлет вам радость, господа,
В рождественский денек.
Спаситель родился у нас,
Нет места для тревог…
Ну, разумеется, подумала она, эхо гуляет под железнодорожным мостом, пусть и кажется, будто оно отзывается где-то за спиной или даже вокруг, словно невидимый хор, и этот шепот получается невероятно звучным и в то же время почти неразборчивым. Должно быть, это мост превратил эхо ее последних слов в подобие придушенного ледяного хохота. Она попыталась всмотреться в черный зев, куда ныряла дорога, и в намек на проблеск белого по другую сторону тоннеля, но быстро отвела взгляд. Ее снова подвело зрение: белый проблеск сдвинулся вперед, входя в тоннель.
– Почти пришли, – произнесла она твердо и шагнула с шоссе на грунтовку рядом с освещенным домиком, где окна были закрыты шторами. А в следующий миг она едва не задохнулась, пытаясь подавить рвущиеся наружу слова. Насколько она могла различить отсюда, в их доме свет не горел.
– Похоже, ваш отец отправился нам навстречу, – сумела выговорить она.
Покопавшись в кармане, Эллен выудила свои ключи и даже сумела не выронить их в сугроб, осторожно ступая по грунтовой дороге. Как только она окажется дома, ей станет лучше, пообещала она себе. Оставалось лишь предположить, что ее глаза пытаются адаптироваться к затемненному массиву леса, отчего на снегу снова проступили узоры, расползлись по общинным землям и дошли до самого верха хребта. Она поторапливала детей, сжимая в пальцах ключ от входной двери с такой силой, что ощущала, как холод металла просачивается под перчатку. Но не успела она дойти до ближайшей ступеньки крыльца, как дверь темного дома распахнулась сама.
– А я как раз собирался за вами, – сказал Бен.
Глава сорок первая
В данный момент единственно важным было оказаться с детьми в тепле и захлопнуть дверь, оставив мороз снаружи. Эллен втолкнула Маргарет и Джонни в прихожую утратившими всякую ловкость руками и потопала ногами на крыльце. Она куда отчетливее слышала, как комки снега отваливаются с сапог, чем чувствовала собственные подошвы, ударявшие о крыльцо. Покачнувшись, она вошла и привалилась спиной
