Усевшись за стол, я начал набрасывать схемы и размышлять над ними, пытаясь найти ответ на волновавший всех нас вопрос: почему все-таки рвутся тросы? Но вдруг в дверь постучали, и за спиной у меня послышался знакомый сконфуженный кашель. Можно было безошибочно угадать по этим признакам появление боцмана.
- Дмитрий Прокофьевич?
- Есть! - откликнулся, как эхо, боцман.
- Что скажете, Дмитрий Прокофьевич? - спросил я, поворачиваясь к нему.
Боцман нерешительно потоптался на месте, что-то обдумывая, потом заговорил:
- Вот у нас, Константин Сергеевич, каждый день непредвиденный момент получается. Да... Все некогда да некогда... А в трубах, небось, опять сажи на палец наросло. Да... Почистить бы время...
- Завтра у нас санитарный день, Дмитрий Прокофьевич. Тогда и почистим...
По глазам боцмана я видел, что он пришел вовсе не за тем, чтобы напомнить о чистке труб. Он и сам прекрасно знал, что на девятнадцатое число назначен санитарный день. Я ждал, что будет дальше.
Буторин, как и следовало ожидать, не уходил.
- Вот и хорошо, - тянул он, - значит, почистим. Да...
Буторин осторожно взял своими потрескавшимися, исколотыми проволокой пальцами папиросу, и я с невольным сожалением посмотрел на его руки. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся:
- Совсем рябые руки стали... Ну, ничего, до свадьбы-то, говорят, заживет...
Он помолчал и потом, решившись наконец, заговорил:
- Слыхать, Константин Сергеевич, хочешь ты отставить глубину-то мерить?..
- Да, пока что думаю отложить, - ответил я.
Боцман затянулся папиросой, выпустил клуб дыма и с горечью произнес:
- Нехорошо получается. Столько трудов положили, столько керосина опалили, и все, выходит, зря. Ну, позвольте, мы еще один раз попробуем. Только один раз, а? Все наши стремления - довести до конца это дело. А что руки мерзнут - это ничего. Ребята все согласны, я уж с ними договорился. Порядок будет...
Честное слово, мне хотелось в эту минуту обнять и расцеловать боцмана! Он глубоко растрогал меня своей преданностью науке, о которой еще недавно у него было самое смутное представление. Но не будет ли и на этот раз труд напрасным? Имею ли я моральное право заставлять людей продолжать мучительно трудную эту работу, не будучи уверенным в успехе? Не лучше ли отложить ее до наступления теплого времени? И, наконец, из чего мы сплетем третий трос? Ведь в нашем распоряжении остается лишь самый ненадежный, изношенный материал...
Я спросил:
- А из чего плести?
Боцман нерешительно напомнил:
- А что, если нам все ж таки взять вон ту проволоку от вантов? Мы с Токаревым прикидывали, - должна выдержать...
Я хорошо знал, о какой проволоке идет речь. Этот проект уже давно дебатировался в кают-компании и был отставлен как не внушающий доверия. У нас в твиндеке № 4 лежала большая бухта трехдюймового стального троса, приготовленного для смены стоячего такелажа. Этот трос был сплетен из двухмиллиметровой стальной проволоки. Вить из этой проволоки лотлинь нельзя, - он был бы слишком тяжел, да и сама она не поддалась бы кручению. Можно было лишь ограничиться спайкой отдельных кусков ее в одну длинную стальную нить.
Но выдержит ли собственную тяжесть такая тонкая нить, если ее растянуть на 4-5 километров? Это было более чем сомнительно.
Буторин пытливо глядел на меня, повторяя:
- Один только раз... Ну, в последний раз. День и ночь будем работать... Попробуем, а?..
Лицо боцмана сразу посветлело, когда я согласился с его предложением.
- Есть, - сказал он, - будет сделано!..
Он повернулся и неуклюже, бочком выскользнул из каюты. Слышны были его торопливые шаги, - боцман спешил порадовать своих сообщников в новой затее хорошим известием...
* * *
Третий трос пришлось изготовлять в самый разгар полярной зимы. Но работа шла бесперебойно. Вахтенные отмечали в судовом журнале:
«22 декабря. Боцман Буторин подбирает стальной трос для наращивания. Температура воздуха упала до 28 градусов мороза. Северо-восточный ветер усиливается.
23 декабря. Буторин и Гетман разматывают стальной трехдюймовый трос для наращивания троса глубоководной лебедки... Температура воздуха минус 28 градусов.
28 декабря. Гаманков, Шарыпов и Гетман разматывают стальной трос. Температура воздуха минус 37,7 градуса... Слышно частое потрескивание от мороза в деревянных частях судна.
29 декабря. Гаманков, Шарыпов и Гетман разматывают трос. Температура воздуха минус 35,1 градуса...»
Шестнадцать дней проработали Буторин, Гаманков, Шарыпов и Гетман с неподатливым стальным тросом. Оперировать с тугой и толстой проволокой на морозе весьма затруднительно. Все же в конце концов удалось распустить трос на проволоки. Каждая из них была смотана в отдельную бухту.
Теперь решающее слово за механиками. Надо было найти надежный способ соединить все проволоки воедино. Наш старый метод сращивания теперь не годился, так как на этот раз мы имели дело только с одной нитью. Одной пайки тоже мало. Следовало применить какой-то комбинированный прием сцепления. И Сергей Дмитриевич Токарев разработал обстоятельный технический процесс приготовления проволочного лотлиня.
Аккуратный механик во всякой работе любил последовательность. И на этот раз Сергей Дмитриевич в первую очередь заготовил необходимый инструмент.
На длинной доске он укрепил двое тисков для зажима соединяемых концов. Затем была изготовлена особая трубочка, отверстие которой было чуть-чуть шире, чем диаметр проволоки. Конец одной из проволок Токарев пропускал в эту трубочку. Накручивая проволоку вокруг второй, зажатой в тисках, он укладывал один за другим около десяти витков. Затем та же процедура проделывалась с концом второй проволоки, - она обвивалась вокруг первой. Получалось два аккуратных замка, которые тут же окунались в ванну с расплавленным оловом. После этого легче было разорвать проволоку по целому месту, нежели разъединить наш самодельный замок.
Спайка нового лотлиня производилась в кубрике, у раскаленного докрасна камелька, на котором стоял противень, налитый жидким оловом. Я помню десятки авралов на дрейфующем корабле. Но ни один из них не был таким веселым и боевым, как этот проведенный по инициативе самой команды. В кубрике все было перевернуто вверх дном. В открытый иллюминатор клубами валил пар. Было отчаянно жарко. Клубился синеватый дымок. Пахло соляной кислотой, окалиной. Лампы горели тускло. Однако никто не обращал внимания на все эти мелочи.
Токарев с воодушевлением дирижировал организованным им производственным ансамблем. Проволока двигалась, как по конвейеру. Работали почти все члены экипажа. Один разматывал бухту, другой зажимал концы в тиски, третий орудовал токаревской трубочкой, завивая замки, четвертый окунал эти замки в расплавленное олово, пятый проверял прочность и аккуратность пайки, шестой вытягивал спаянную проволоку через иллюминатор на палубу, седьмой наматывал ее на барабан. Чтобы не так скоро наступала усталость, люди время от времени менялись местами.
В кубрике все время раздавался смех, слышались шутки. Буторин цвел, как пион, - замысел боцмана близился к осуществлению. Его немного поддразнивали, как героя дня, но он не обижался и не оставался в долгу - поморский язычок весьма остер.
Людям хотелось закончить изготовление лотлиня возможно быстрее. Поэтому официальный график рабочего дня пришлось временно нарушить. В вахтенном журнале записано:
«10 января. 10 часов. Алферов, Токарев и Недзвецкий сращивают проволоку. Буторин готовит глубоководную лебедку.
11 января. 7 часов. Круглые сутки продолжается без перерыва работа по сращиванию и наматыванию на барабан лебедки проволоки. Всю ночь работали Буторин, Гаманков, Токарев, Алферов и Недзвецкий. В данный момент работа уже закончена. Часть старого лотлиня, имевшая много дефектов, изъята. Оставлено всего 800 метров пятимиллиметрового троса. К этому добавлено 5000 метров вновь приготовленной проволоки толщиною в 1,9 миллиметра. Таким образом, мы имеем теперь лотлинь длиною 5800 метров...»
Аппарат для сращения проволоки
Пока Буторин, Гаманков, Шарыпов и Мегер возились с тросом, распуская его на проволоки, наши механики трудились над изготовлением нового сложного прибора для взятия проб грунта со дна океана. После двух неудач мы решили отказаться от кустарного приспособления с колосниками, заменяющими грузы в приборе Брука. Я посоветовал Токареву обратить внимание на другое приспособление - особую трубку, с помощью которой обычно достают грунт со дна моря.
У нас на судне было две такие трубки. Но вся беда заключалась в том, что этот прибор очень тяжел: он весит около 100 килограммов. Поэтому мы не рисковали прицеплять такую махину к своим жиденьким и малонадежным тросам, которые с трудом удерживали даже обломок колосника.
