которой Сармату и Ярхо следовало считаться.
Более того – как верила Совьон, ее стоило бояться.
Оружие, доспехи, люди – в ту битву им всего хватало вдоволь. Войска Хьялмы заняли удачную возвышенность, цветущий Красонь-холм, на чьем склоне выстроили катапульты и стрелковые орудия. Воины шли в бой, воодушевленные добрым предчувствием; у горизонта, там, где тянулось к западу медленно оседающее солнце, отчетливо виделась Матерь-гора: как символ того, что до поражения Сармата – рукой подать.
Стоял вечер, но до сумерек было далеко. Над Пустошью стелился дым, в зарослях трав вспыхивали костры, хотя Совьон дышалось легко – недавно прошел дождь, и зной не иссушал ее так, как мог бы. И бурлил в ней не страх – одна ясная, привычная удаль. Разум был трезв и не затуманен. Тело – послушно и твердо.
После того, что она учинила с Дагримом, Совьон добровольно отпустила ведьминские силы, накопившиеся с весны: она вытянула их, точно гной из раны. Отказалась от зыбких грез и вездесущих видений, оставив лишь тот колдовской костяк, что был с ней всегда. Теперь ничто не мешало ей видеть мир человеческими глазами и идти в бой не ведьмой, но воином – так, как она мечтала в своих девичьих думах, когда еще ничего не знала о неоднозначности мира за пределами Висму-Ильнен.
Наконечник копья толкнулся в шею тукерскому воину. Вышел, взметнулся вверх и пробил грудь следующему, пройдя меж пластин доспеха; нанести третий удар Совьон не успела – дернула поводья, уводя Жениха вбок от огневого всполоха. Жар опалил ее, но не причинил большого вреда: одежда под ее кольчугой была плотной, и кожу не ожгло. Волосы же Совьон собрала в косу и стянула в узел – чтобы не сгорели.
Обзор ей ограничивали наглазники шлема, и Совьон пришлось вывернуться, чтобы увидеть того, кто едва ее не спалил: Сармат-змей клонился к Пустоши. Он раздувал огонь и гнал его на княжьих людей, все приближаясь и приближаясь к земле, и горячий ветер гулял в размахе его крыльев, отшвыривая противников в стороны.
Совьон хмыкнула, довольная его оплошностью. Сармат-змей вновь старательно увиливал от боя с Хьялмой – то взметался слишком высоко, то льнул к горящему полю. Неужто он позабыл в своем страхе, что ныне брат – не единственная его угроза?
Староярцы ждать себя не заставили. С различимым скрежетом передвижные самострелы выпустили тяжелые болты – и если раньше Сармат утекал от их разящих жал, то сейчас удача изменила ему. Немудрено: сплоховало чудище, сплоховало, в побеге от брата едва не касаясь брюхом травы. Как тут не ранить!
Исполинский каменный воин, высившийся на коне, преградил Совьон путь, и она не заметила, куда попали стрелки. По Сарматову крику боли догадалась: куда нужно.
Жених вздыбился, намереваясь уйти от врага, однако каменный воин пресек его движение и смел, будто пригоршню сухой листвы – легко, с хрустом.
Совьон выкинуло из седла. Она ударилась спиной и, перевернувшись на живот в золе, грязи и размокшей травяной жиже, различила, что небо над нею было размытым и неясно-серым. Стоило зрению проясниться, а слуху – прорезаться, как она услышала драконий рев.
И увидела тушу, стремящуюся вниз.
Сармат взметнулся к небу, но видно, раны его были тяжелы. Взбив крыльями, он зарычал надсадно и яростно и упал, не справившись в полете. Его алый гребнистый хвост едва не передавил Совьон ногу – воительница, отброшенная ударной волной, сжалась в комок. Единственное, на что она надеялась сейчас: хоть бы среди тел, сгинувших под Сарматом, не оказалось Жениха.
Дракон разрывал почву когтистыми задними лапами, бурил ее крыльями. Он зло выплевывал отрывистые вспышки пламени, и люди, которым не посчастливилось оказаться рядом, – княжегорцы, тукеры, от боли Сармат разил всех без разбора, – старались убраться подальше.
Сармат перевернулся на бок. Рывком воротился на брюхо и снова постарался взлететь, но рухнул, как жук, которого ради забавы покалечили злые дети. Он забился, завыл, и земля задрожала от гула.
Раздался другой рык, чистый и глубокий. Это воодушевило Совьон и придало ей сил подняться – Сармата же приближение Хьялмы испугало. Он выдавил рокот, похожий на скрипящий стон, и стеганул крыльями с такой мощью, что Совьон понадеялась: те лопнут от натуги.
В этот раз Сармат не завалился наземь, а взлетел, но в воздухе он держался дурно.
Копье Совьон потеряла в падении – она выхватила топор и отразила атаку тукера, такого же пешего, как и она сама. Гнутая сабля прорезала бы ей грудь, не будь там кольчуги. Шустро пропорола бедро, чего в пылу Совьон даже не заметила, – а от чавкающего, вошедшего клином удара в живот не ушел сам тукер.
В мгновение исчезло солнце. Совьон вскинула голову – это войска, где сражалась она, накрыла скользящая тень от двух драконьих тел. Сармат летел неровно и словно бы покачивался, как лодка с пробитым дном, тяжелеющая от набранной воды. Он медленно набирал высоту и скорость, и размах его крыльев был не так широк, как прежде.
Сармат отчаянно устремлялся прочь от Хьялмы, а тот настигал.
Совьон утерла грязь, залепившую нижнюю, не защищенную шлемом часть лица. Она бросила тукера умирать там, где его настиг топор, и ее поглотило месиво лязгающего железа, гортанных выкриков и рубящих ударов. У нее еще звенело в голове, и ее в любой момент могла снести конница, и ее без труда обезглавил бы даже самый слабый из воинов Ярхо – однако сейчас Совьон хотелось пританцовывать от радости. Сармат-змей ранен. Хьялма же летел к нему орлом, предчувствующим добычу.
Никогда победа не была ближе, чем сейчас.
Вместе с другим княжегорцем она рывком стянула тукера с коня – Совьон перерубила противнику колено; княжегорца тут же сразила сабля, а сама Совьон, прихрамывающая и с влажной от крови шеей, с усилием забралась в чужое седло.
Негоже было идти с топором против тукерских копий, но выбора не предоставлялось. Все лучше, чем пешей. Она ударила коня пятками в бока, посылая вперед.
Увернуться от острия. Шмыгнуть прочь от раздавшегося кострища и каменного воина. Опустить топор на примелькавшуюся макушку, не защищенную увенчанным кисточкой шлемом….
Совьон посмотрела на небо: драконья погоня приближалась к развязке. Братья теперь казались размером с крупных волков, не более, и Совьон не могла перестать поглядывать на них. Близко! Уже так близко…
Затем Хьялма едва не вцепился в алую чешуйчатую спину, и Совьон уже почти представила ломкий хруст, который все равно бы не сумела услышать на таком расстоянии. Только – досадно! – Сармат вывернулся и по-птичьи трепыхнулся вбок.
Хьялма обогнул его и вспорхнул выше. Растопырил гнутые когти и спикировал вниз, целясь
