На желтой трубе.
Но и вновь все как-то вошло в привычную колею: институт, семейные ужины, долгие зимние ночи, встречи с Анной, потом Новый год.
Правда, появилась у Филиппова не то, чтобы идейка но фантазия, инфантильная, глупая, конечно, а для него, пожалуй, уж слишком глупая, он это понимал и сам, но тем не менее, влекущая: представлял он себя в гробу, не всего, только свое лицо, представлял сиреневые тяжелые веки, ввалившиеся щеки — и вокруг всех прамчуков — и старика, и его супругу, и Кольку, и Ольгу, и Марту, всех, кроме Романа и Мишки. И вот, когда институтские речи уже сказаны, когда Карачаров смахивает фальшивую слезу, через актовый зал идет Анна, она одета во все белое, а на длинной шее у нее алый шарф, и все сразу начинают возмущенно перешептываться, почему она оделась так — ведь это не свадьба в конце концов! — она идет к дорогому гробу, прамчуки невольно расступаются и она, наклонившись, целует Филиппова в застывшие губы. Занавес!
Представляя так, он стонал то ли от сладости мести, то ли от желания. Как мазохист— школяр…
В один из долгих зимних дней он был у Анны. И э т о произошло. Сначала он потерял ощущение своего тела, а потом, став огромной сильной волной, полетел куда-то ввысь, столкнулся с другой, еще более мощной, волной, слился с ней, и они вместе летели и падали, падали и летели куда-то …Ты знаешь, тайна эротической любви, по-моему, в том, что она преобразует человеческую материю в волны — человек приобретает волновую природу, и сливается с волнами мировой энергии, говорила ему Анна, когда они просто пили чай. Ее подход ко всему только как к материалу для исследования угнетал, но и восхищал его. Но сегодня Анна молчала. Он сначала видел перед собой ее прекрасное лицо, но и оно — растворилось, растаяло, стало белой кудрявой дымкой над вздымающейся водой… И, наконец, совершенно забыв, кто он, откуда, потеряв малейшую память о своем грубом человеческом естестве, он стал как-то странно расширяться, расширяться — и вдруг, точно лопнула больная оболочка мира, и немыслимый свет полился на него, и он, Филиппов, был сам этим великим, великолепным, звучащим, как огромный солнечный оркестр, льющимся, текущим заполняющим все уголки Вселенной, невыразимым, несказанным светом…
А когда он очнулся, полуслепым взглядом отметив, что капли с его лба, падают на влажную грудь Анны, он понял, что почти достиг: они уже едины, неразрывны, они — одно, как свет и тень. И странный, темно — синий блик поплыл по светлым обоям…
28 ноября.
Только что ушел Володя. Как всегда, он не остался ночевать. И я не виню его. Все — таки дома — дети. Но то, что я сегодня с ним пережила, не буду описывать. Сначала, кода мы пили чай, он сказал мне, что я — его жена. Жена не та, которая записана в паспорте, а та, которая в душе. Это его слова. А потом …
— Ты — это я, — сказал он мне в дверях. — И черный его силуэт на фоне желтого прямоугольника открытой двери показался мне в этот миг моей собственной тенью.
Но вышел сосед, Василий Поликарпович, сопровождаемый своим новым приятелем, неким Иваном, Филиппов, мне показалось, вздрогнул, наверное, от неожиданности, поспешно простился и поспешил по ступеням вниз… А внутри у меня точно возникла сосущая воронка — воронка пустоты.
29 ноября.
И все — таки — об эротической любви.
Вся наша культура, точнее цивилизация, да, именно цивилизация построена на идее, что желание физической близости вызывает тело. И потому вся реклама построена на культивации женской, реже — мужской, красоты, именно физической. Ноги, грудь, а также все остальные места, подаются и по телеэкрану и на журнально-газетных страницах, с приправами и без. И вполне возможно, существуют, и в достаточном количестве, люди, реагирующие именно на телесные признаки — и только на них… Это — совершеннейшие примитивы, или те, кто по тем или иным причинам полностью лишен физической близости: к примеру, юноши, призванные в армию и служащие там два года. Но истинное — и страстное, и неодолимое эротическое чувствование вызывается отнюдь не телесными признаками, они — всего лишь более или менее удачный костюм, который прикрывают именно то, что тянет, как магнит, сильнее магнита, тянет, как сама жизнь — человеческую с у т ь. Потому что истинное влечение — это желание полного, а не только и не столько даже телесного, слияния — слияния двух человеческих существ. «Я хочу быть с тобой», постепенно переходящее в «я хочу быть тобой» — это формула Эроса, восходящего (или нисходящего) к глубинам бессознательного, Эроса, который способен разрушить полностью человеческое «Я» и так же способен возродит его вновь — уже иным. Эрос — проводник Эрос — сталкер. Я знаю ту т о ч к у, за которой открывается в с е. Откуда знаю я? Мне кажется, я родилась с этим знанием, но только сейчас открыла его в себе. Благодаря Владимиру. Туда и ведет он, мой Эрос, туда, туда, где хранится магическая с и л а. Ты, Владимир, будешь способен понять и познать, овладеть и трансформировать, достичь всего, чего только пожелаешь… Такова сила истинного синтеза — дверь в тысячи миров…Я люблю тебя. Я все тебе отдам… Пусть я стану только ключом к той двери. Пусть, едва она отворится, ты выбросишь меня и я потеряюсь в траве, и ты перешагнешь через меня, забыв навсегда. Я сослужу тебе службу. Ты обретешь искомое, великую тайную силу, силу жизни, а я знаю — только э т о г о ты ищешь, только э т о г о ждешь. Потому что люблю.
30 ноября.
Перечитала вчерашнее. Это — бред. Откуда он идет ко мне?
61
В конце февраля родила Марта. Девочку. Назвали в честь покойной бабушки — Ирмой. Ирма Владимировна Филиппова.
А в середине марта Ольга преподнесла свою бомбу — произвела на свет сына. Родила она без мужа. Другими словами, нагуляла. Правда, Анатолий Николаевич намекнул, глядя на Филиппова круглыми желтыми глазами, что отец ребенка — король, имя которого лучше не тревожить всуе. Теперь короли те, у кого кошельки тугие, уныло подумал Филиппов, а этот… но, кто знает, может депутат Госдумы какой-нибудь. Но дня через четыре Прамчук-старший намекнул, что еще повыше и помощнее. Уж не замминистра ли, испугался Филиппов. А что, они с Мартой смазливенькие. А Ольга-то, Ольга, она в отца пошла — язык здорово повешен, остроумная, начитанная, все, что только входит в моду в культурной среде, она уже знает. Могла и замминистра уложить. М-да.
— Володя. пора вам с Карачаровым (это «вам с Карачаровым» приятно пощекотало самолюбие) искать какие-то новые формы в работе. Часть помещений можно было бы сдать в аренду. Но и этого мало.
— С чего нам (он и сам был не прочь объединить себя с директором) всем этим заниматься?
— Времена изменились, Володя, — произнес Прамчук строго. — Партия уже из гроба не встанет. А назвавшиеся опять тем же именем, власти былой уже никогда не вернут.
— Почему вы так думаете? — Испугался Филиппов. Ведь столько было вложено сил в псевдопартийную деятельность, неужели навсегда гакнулась?
— Пока миллионер был подпольным, можно было еще ждать, что телега покатится назад, но когда подпольный миллионер стал официальным, — все, свершилось: мы с тобой стали жить в другой стране. Теперь человек человеку — волк. И скрывать этого не надо. Слабого толкни. До западного либерализма, до их социального сюсюканья со стариками и малыми детьми нам пока, как до Марса. А не до Маркса. Кстати, ты слышал, как один крестьянин нес домой кусок печенки Нет? Несет он его в одной руке, а в другой — рецепт пирога из печени. Тут вдруг налетает какая-то хищная птица и вырывает кусок из его рук. «Глупая птица! — Кричит крестьянин ей в вдогонку. — Печень ты украла, но что ты будешь делать с ней без рецепта?». К нам не пришел капитализм их, старый да мудрый, а пришел наш, который и капитализмом-то не назовешь — с нашим вечным российским лозунгом: «Грабь награбленное»! Кто успеет, тот и разбогатеет. А остальные — голодной смертью вымрут. Если у вашего института не будет денег, он сдохнет, как серая мышь в мышеловке. Поверь мне, я редко ошибаюсь. — Тесть усмехнулся. — Пожалуй, вот только в тебе ошибся.
— Во мне?!
Прамчук-старший зло улыбнулся.
— Видишь ли, Володя… — Но зазвонил телефон, тесть, не договорив, поспешил в прихожую. — Извини, это мне.
Филиппов намеренно не удлинял телефонного шнура: мало ли. Вдруг, когда Марта будет спать, он позвонит Анне и шепотом пожелает ей приятных сновидений. Коридор хоть узкий, но длинный — супруга ничего не услышит.
— Кстати, — завершив недолгий разговор, снова входя в кабинет, сказал тесть, телефончики появились — без проводов, достаешь из кармана и где хочешь, хоть в машине, хоть в бане по ним говоришь, мобильные, кажется, они называются…
— Видел. — Филиппов недавно приметил у стриженых в малиновых пиджаках такие хитроумные штучки. Ох, как стало ему завидно.
— Так вот, Володя, пора и тебе такой аппаратик приобрести.
