Было видно, как зловещая тень самолёта скользит по земле, заставляя сидящих в машине сжиматься в комочек.
Франц Хайзе нацепил на мундир Генгенбаха погоны и ордена.
— Пипенбург был застрелен из личного пистолета командира роты, — рассеянно промолвил новоиспечённый обер-лейтенант и обратился к Шрёдеру, который всё ещё находился в состоянии шока. — Правда ли то, что он сказал о тебе?
— Предал ты нас или нет? Кому об этом известно? — Ефрейтор железной хваткой держал дрожащего Шрёдера за руку.
— Оставьте его! Сначала нам нужно выбраться из этого пекла, — пробурчал Хайзе, который уже знал, что у Павловского одно мнение относительно Шрёдера: гнать его из группы. Но он, секретарь группы, не поддержал Павловского, и это было ошибкой.
По всему склону холма рвались гранаты. Каждый метр арденнской земли был перепахан. Фонтаны снега и комьев земли беспрерывно поднимались в воздух, обрушиваясь затем на людей, вооружение и технику. Столетние деревья разлетались в щепки.
Среди этого ада двигались грузовики с боеприпасами, и брезент, которым они были прикрыты, раздувался, как парус. Водители за общим шумом не слышали свиста осколков, да если и слышали бы, то всё равно не могли бы от них защититься. Однако никто из них не хотел умирать, и при каждом налёте вражеских самолётов они выскакивали из кабин и бежали мимо вырванных с корнями деревьев и трупов прятаться в воронки.
Артиллерия 1-й американской армии обстреливала фронт на всём его протяжении. Воздух содрогался от взрывов снарядов и мин, от свиста осколков, от предсмертных криков и проклятий.
Войска вермахта заняли линию обороны восточнее Уффализа. Круземарк в волнении крутил монокль. Левый фланг его дивизии оказался в самом центре стального шторма. Положение дивизии в этом чёртовом пекле, но мнению генерала, было безвыходным.
Обер-лейтенант Клазен любил, когда ртутный столбик не опускался ниже минус пятнадцати градусов. Из старого одеяла он сам сшил себе рукавицы, в которых не так мёрзли руки и можно было стрелять из автомата.
«До сих пор всё было вполне терпимо, — думал он, — а это значит, что нашей роте мало дали прикурить. Круземарк, видимо, оставил меня в покое, а то, что нас не вышибли из этой дыры, просто хорошо».
В этом мешке кроме Клазена находился Мюнхоф и один штабс-ефрейтор. И это называется ротный командный пункт! Им ничего не оставалось, как терпеть дьявольский холод, а укрыться было нечем. Солдаты давно не ели: нечего было. Вдобавок ко всему им приходилось отражать по две-три американские атаки в день. Не было никакой уверенности, что они устоят и выживут. С ужасом ждали солдаты новых атак противника. Всё нужно было сносить. Даже трупный запах, от которого сильно мутило и к которому невозможно привыкнуть. Все чувства притупились. Уже никто не переживал над письмами родных, в которых те жаловались на лишения и постоянные воздушные тревоги.
«Станем ли мы когда-нибудь опять людьми?» — такой вопрос всё чаще и чаще задавали себе солдаты.
До начала наступления в них ещё жила надежда, что, может быть, здесь, на западе, они добьются победы. Ради этого они переносили всё, что взваливали на их плечи.
Но с тех пор как фронт между Вислой и Одером пришёл в движение, они поняли, что их борьба здесь, на западе, не имеет никакого значения и в лучшем случае сможет оттянуть конец войны лишь на несколько дней. Что же помогало им держаться? Вера в гений Гитлера? Или в великую Германию? Создание долга? Военная присяга? Или просто-напросто сильное желание выжить?
«Будет хорошо, если вечером подъедет полевая кухня», — подумал обер-лейтенант и решил немного поспать.
Артиллерийский залп разорвал тишину на участке батальона перед командным пунктом майора Брама.
Майор поднял голову. Осколки свистели в воздухе. Снежная пороша припудривала чёрно-серые воронки.
А пушки всё били и били.
Брам повернулся к капитану Найдхарду и сказал:
— Четвёртая рота должна быть, по-моему, несколько левей.
— Так-то оно так, но Клазен проявил инициативу и…
— Тем лучше. А кто сдерживает танки?
— На правом фланге огневая позиция двух противотанковых пушек, на левом пушек нет, одни противотанковые надолбы.
— Хотелось бы взглянуть на наших артиллеристов. Посыльный на месте?
— Мюнхоф!
Мюнхоф по-пластунски подполз к окопу. Было видно, что сильный артиллерийский огонь его пугает.
— Ефрейтор Мюнхоф прибыл, — доложил он.
— Проводите командира полка к обер-лейтенанту Клазену, — приказал ему Найдхард.
Брам встал.
— Ну пошли! — В голосе майора чувствовалась уверенность.
Мюнхоф чуть рот не раскрыл от удивления.
«Идти не сгибаясь при таком обстреле?» — подумал он и сделал перебежку, укрывшись за стволом огромного бука.
Брам, как ни в чём не бывало, шёл за ним, держа руки в карманах своего дырявого кожаного пальто. С тех пор как в его жизнь вошла Урсула, он не имел желания испытывать судьбу, но вести себя иначе, когда все считали его неуязвимым, он уже не мог.
— Да, мне это теперь действительно необходимо, — тихо прошептал он.
Мюнхоф не переставал кланяться пулям и осколкам. И всякий раз, поднимая голову, он встречался глазами с Брамом, который, казалось, не замечал убийственного огня противника.
Полуразрушенный окоп Клазена находился позади ствола лохматой ели. В левом углу его сразу же пристроился запыхавшийся Мюнхоф. Между корней деревьев висел телефонный аппарат. Небритый штабс-ефрейтор монотонным голосом передавал на бургенландском диалекте донесение в штаб. Тут же валялись патроны, фаустпатроны, бинты, ракетница, чай и сигареты. В правом углу окопа стоял ручной пулемёт. Под ним в типе лежали оборонительные гранаты.
Обер-лейтенант отнял бинокль от глаз:
— Ничего не поймёшь, господни майор. Или мы их больше не интересуем, или они решили и дальше лупить нас из пушек. — И, обратив внимание командира полка на несколько лощин, занесённых снегом, добавил: — Хотя мы и не спускаем с них глаз, невозможно сообразить, что именно они могут нам ещё преподнести.
Браму нравился этот бледный артиллерист с таким миролюбивым лицом.
«Этот не дрогнет, если даже несколько снарядов одновременно разорвутся вблизи его НП, — подумал майор. — Стоит прямо, голову не прячет».
— А почему им не атаковать Сеп-Вит отсюда? — спросил он вдруг Клазена.
— Я лично атаковал бы эти груды развалин с юго-востока, чтобы дать понять обороняющимся, что в рейх им путь заказан, — ответил обер-лейтенант.
— Вы полагаете, что они бросились бы удирать?
— Думаю, что у Эйзенхауэра на этот счёт свои соображения.
— Полагаю, эти никчёмные руины могут заинтересовать командиров мелких подразделений, — заметил командир полка.
— Когда мы наступали, Сен-Вит считался важным стратегическим пунктом. Теперь же вы называете его никчёмными руинами.
Брам взял в руки бинокль и медленно осмотрел местность.
— Вряд ли мы удержим Сен-Вит, но к Западному валу мы отойдём. Сумеем отойти, — высказал он своё мнение.
«Интересно, почему шеф пришёл именно ко мне? Разве у него как у командира полка нет более серьёзных дел, да ещё в такой обстановке?» — мысленно спросил себя Клазен и начал шарить в своём вещевом мешке, где у него лежало несколько плиток шоколада. Он знал, что у майора всегда был отменный аппетит. Однако пальцы натыкались лишь на автоматные магазины да чёрствые хлебные корки. С глухим стуком шлёпнулся на глинистую землю серебристый кольт. Никакого шоколада в мешке почему-то не оказалось.
Брам оглянулся на стук.
— Хорошенькая вещица. Дайте-ка мне на неё взглянуть. — Он взял пистолет в руки. — Трофейный?
Клазен сделал вид, что не расслышал вопроса.
— Огонь ослабел, воспользуемся временным затишьем и пройдём на запасный НП, — предложил Клазену командир полка. Они вошли в кусты терновника.
— Я нашёл эту трещотку на земле и взял себе, — после долгого раздумья ответил Клазен на вопрос о пистолете.
— Взял себе? Какая романтика!
— Это пистолет одного капитана.
— Американца?
— Нет, господин майор! Нашего капитана.
— Интересно. Расскажи-ка!
Обер-лейтенант пристально посмотрел на майора. Обычное лицо: в меру продолговатое, в меру круглое, со слегка выступающими скулами, волевой рот и подбородок, мутные, как после хорошей попойки, глаза.
— Тут есть любопытная пробоина, — сказал Клазен и поднёс кобуру к глазам майора.
В кобуре виднелось отверстие круглой формы с обгорелыми краями, вокруг него мелкие, пепельного цвета, пятна порохового налёта. Брам вопросительно взглянул на обер-лейтенанта.
Майор провернул барабан. В нём не хватало одного патрона.
— Послушай-ка, — произнёс Брам, — этой штукой действительно кто-то воспользовался. — Глубоко вздохнув, он повертел кольт в руках.
