— Я слышал, что их видели и в Радужном море, — заметил мой собеседник.
— Там видели их измененный временем вид, — дополнила я, — с шестью щупальцами и частичным отсутствием чешуи. Кстати, ты ведь не затем пришел, чтобы поговорить о моллюсках?
— Нет, я пришел извиниться.
Понятно, за что. За ночной бардак.
— Ничего страшного, — мягко ответила я. — К этому я давно привыкла. Еще что–то?
— Как Эраш?
Я несколько мгновений молчала, подбирая слова.
— Что именно ты хочешь о нем узнать?
— А что у тебя есть о нем сказать?
— Ну… много чего, — после заминки отозвалась я.
— А именно?
— Он мальчик весьма одаренный и по любому из выбранных путей пойдет далеко, вот только…
— Что? — Джаль снова наклонился ко мне, опершись рукой о спинку складного стола.
— Он станет темным.
— Нет, не станет, — быстро возразил он.
— Джаль, поверь мне, каждый, кто рождается с крупицей тьмы, и из десяти путей Перекрестка однажды выберет именно путь мрака. И не смотри на меня так, как будто тебе неизвестно о его сущности Перекрестка. Или — неизвестно?
— Я не был до конца уверен…
— Ну, теперь знаешь точно, — я все время забывала, что никто из магов кроме нас не может видеть другого человека насквозь, досконально считывая его ауру.
— Но надеюсь на лучшее, — пробормотал он.
— Скажи–ка, — я встала и прошлась по палатке. — С его рождением в твоей семье кто–нибудь умер?
— Откуда ты знаешь? — вздрогнул Джаль.
— Вот и ответ. Рождение темного несет смерть всем роду. Выжил только ты, и то — тебя спас твой свет.
Мой собеседник тяжело сел на стул:
— Да, у парня кроме меня теперь никого нет.
— Тогда что еще тебе непонятно?
— Он точно… может стать только темным? — нерешительно спросил Джаль.
— Да. У парня — десять путей Перекрестка, и по девяти из них он может пройти достаточно успешно, добравшись до Младшего, но по–настоящему сильным станет лишь в одном.
Джаль надолго замолчал, бездумно перебирая беспорядочно разбросанные на столе находки. Я, походив по палатке, села на лежак и тихо заметила:
— Быть темным — не самая ужасная участь.
— Да, я видел, — кинув на меня выразительный взгляд, невесело усмехнулся мой собеседник.
— А еще большего — не заметил, — многозначительно пробормотала себе под нос я.
— Что?
— Да так… ничего.
— Ладно, — он встал. — Я пойду, пожалуй…
— Спокойной ночи, — отозвалась я.
Или — спокойного бдения до светлых сумерек, ведь понятно, что этой ночью мало кто сможет уснуть. Разве что только маги, хотя вряд ли глава похода им это позволит в связи с недавними–то событиями. Наверняка выстроит их у границы защитного кольца, дабы не упустить ничего важного.
Джаль вышел, а я снова вернулась к столу. Рассортировала находки, с третьей попытки кое–как сочинила ненавистный отчет и положила его в сообщающуюся шкатулку вместе с материалами об изученных летописях и окаменелостях. Закрыла резную деревянную крышку и дождалась, когда над ней зажжется и растворится во мраке крохотный узелок метки. Все, послания отправлены и ждут своего прочтения в шкатулке совета Старших. А я, пожалуй, пойду спать.
* * *— Рейсан?..
Я не реагировала.
— Рейсан! — прохладное прикосновение знакомой руки к моей, высовывавшейся из–под одеяла.
Я недоуменно села на постели и сонно заморгала. У лежака на корточках сидел Джаль и внимательно на меня смотрел. Я плюхнулась назад, прячась под одеяло, и выразительно закатила глаза:
— Ну, что еще? Опять кто–то исчез?
— Нет, появился, — серьезно ответил он.
— В смысле? — я зевнула.
— Пойдем, я тебе хочу показать кое–что, — мой собеседник не сводил с меня выжидательного и требовательного взора. — Рейсан, поверь, это очень важно!
— Джаль, у тебя совесть есть? Я вторую ночь из–за тебя поспать нормально не могу!
— Раньше и больше не спала, — весело ухмыльнулся он.
Я сухо поджала губы:
— А до рассветных сумерек подождать нельзя?
— Сама потом на свой вопрос ответишь, — отозвался Джаль. — И мне кажется, что лучше этого никому, кроме нас, не видеть.
— Мрак тебя забери, — проворчала я, неохотно выбираясь из–под теплого одеяла.
По палатке расползалась пронзительно–ледяная сырость мглистых сумерек, пробирая до костей. Я, дрожа, быстро натянула штаны, теплую тунику и плащ и села на лежак, обуваясь. Предрассветный холод бодрил лучше ведра колодезной воды.
— Показывай, что там у тебя нашлось, — я завернулась в плащ.
Мы молча шли вдоль тревожно вздрагивающих рядов палаток, в глубине которых мерцали искорки света. Да уж, похоже, этой ночью только я одна уснула беспробудным сном, пока остальные — испуганно бдели, попрятавшись по углам. И неприятно–предчувствующую тишину, окутывающую лагерь, нарушал лишь беспокойный шепот мелко моросящего дождя, неуверенно шуршащего по земле, осторожно стучащегося в съежившиеся палатки. Я надвинула на глаза капюшон и на ходу надела перчатки.
Мы отошли далеко от лагеря, выйдя на периметр, когда из–за тяжелых туч робко выглянул голубоватый лунный свет. Черный песок заискрился, перебираемый легким ветром, и вокруг нас заплясали многочисленные огоньки, то сливаясь в сноп серебристого света, то распадаясь на крохотные осколки. Я невольно залюбовалась чудесным явлением, когда рядом со мной предупредительно ухнул Молчун, а Джаль остановился и посторонился, молча пропуская меня вперед.
— Тьма…
Я присела на корточки. Сердце пропустило удар и тревожно–гулко забилось. Закусив губу, я молча смотрела в потухшие янтарные глаза черного барса. Вот тебе и главное действующее лицо, немного недотянувшее до начала представления… Длинное сильное тело существа навсегда замерло в ощущении могучего прыжка, по бархатно–черной шерсти, серебрясь, скользил лунный луч, на усатой морде застыл, ощерившись, страшный оскал, на острых клыках еще сверкала ядовитая слюна. Все случилось совсем недавно…
— Как ты его нашел? — резко спросила я.
— Мне не спалось, и я вышел побродить на периметр, — неохотно признался он.
— Джаль, ты в своем уме? — я осуждающе посмотрела на него снизу вверх, а мой спутник лишь неопределенно пожал плечами. — А если бы барс был жив? Ты не смог справиться со мной, но рассчитывал в одиночку победить сильнейшее создание изначального мрака?
Да уж. Надо было замыкать пропускную защиту кольца только на себе. Что дядя, что племянник — два балбеса…
