До этого момента боль была жуткой, но терпимой. Болден все время смотрел в глаза Волку, но в ответ видел только сплошной мрак. Бездну.
— Ты сделал неправильный выбор, — произнес Волк. — Приветствую тебя, меченый.
Подцепив полоску кожи кончиком ножа, Волк рванул лезвие вверх.
Болден закричал.
Джаклин застал Хью Фицджеральда за беседой с Франсез Тависток.
— Я знаю, вы уже встречались, — сказал он, пододвигая стул к их столику.
Элегантная пожилая дама занимала ранее пост премьер-министра Великобритании. Ее седеющие волосы были красиво уложены, а сдержанное выражение лица и величественные манеры были достойны самой королевы Виктории.
— Сенатор Фицджеральд рассказывает, как он учился в Оксфорде. Вы знали, что мы оба — выпускники Бейллиол-колледжа? Какое удивительное совпадение!
— Да, я был вынужден признать, что Франсез очень мила, хотя и тори.
— Ой, Хью, — усмехнулась она, тихонько хлопнув его по ноге. — Сам Тони уже вышел из тени.
— Означает ли это, что вы переходите на нашу сторону? — спросил Джаклин.
— По-моему, сенатор наконец-то начинает понимать, что представляет собой этот мир, — проговорила Тависток. — Кругом все плохо, плохо, плохо. Разве не так? Вечное «мы против них». И никакая сторона никогда не перевесит.
— Просто здравый смысл, — сказал Джаклин, — но я беспокоюсь о солдатах. Почему наши парни должны умирать только потому, что у какой-то группы людей сложился комплекс неполноценности по отношению к Америке? Прошу прощения, но мне это видится именно так.
— Да ладно вам, — произнес Хью Фицджеральд, — Хватит. Уговорили. Джей-Джей, завтра вы получите мою рекомендацию по законопроекту. Франсез убедила меня, что шесть миллиардов долларов не такая уж большая сумма, чтобы быть уверенными, что наши мальчики защищены со всех сторон.
— Как кричат у нас в парламенте, «правильно, правильно!», — воскликнула Франсез Тависток, сжав руку Фицджеральда. — Ну согласитесь, приятно чувствовать, что поступаешь как должно?
— Если соберетесь в отставку, мое предложение остается в силе, — заметил Джаклин. — Для вас уже есть кабинет и табличка с именем заготовлена.
— Конечно, Хью, идите в «Джефферсон партнерс». Это будет чудесно. И мне во время приездов будет с кем отведать ростбиф с йоркширским пудингом.
Но принять сразу оба предложения за один вечер для Фицджеральда было уже слишком.
— Я подумаю, Джей-Джей. Дайте немного времени.
Джаклин поднялся:
— Сколько угодно.
Оркестр заиграл песню Синатры «Колдовство». Фицджеральд подал руку миссис Тависток:
— Не желаете потанцевать?
— Однажды нам попался уж очень упорный, — говорил Волк. — Злобный, как бешеная собака. А ростом под два метра. Выше меня. Безумные голубые глаза. Мы тогда круто поговорили. Он полевой командир, и у него в подчинении дикарей штук двести. Именно дикарей. Я уважаю все религии — ислам, Будду, что там еще… Но эти парни… они пришли из другого мира. Я хочу сказать, что их и людьми-то не назовешь. Я взял его без труда. Доставили для допроса на базу в Баграм. По правде говоря, я даже немного его побаивался. Мне казалось, что этот сукин сын собрался пережить меня. У него было выбито колено, а он все равно ходил. Это ж боль жуткая. — Волк удивленно покачал головой. — Знаешь, сколько прошло времени, пока он отдал концы? Десять минут! Я даже не успел закончить вырезать на нем звезду на память о встрече с Дядюшкой Сэмом. Ты вон тоже строишь из себя героя. Упертая вонючка — вот ты кто.
Вытащив кляп, Волк снова приставил нож к груди Болдена.
— Последний раз, Томми: ты делал копии с файлов мистера Джаклина?
— Не успел, — прошептал Болден. — Ты же был там.
Во рту у него пересохло, губы покрылись сухой коркой. Он не смел взглянуть на свое тело. Ему стало бы еще хуже, если б он увидел, что с ним сделали. Томас дышал часто и отрывисто. Как только он пробовал вдохнуть поглубже, боль, как копье, пронзала его насквозь. Во всем теле горел огонь, и он горел в этом огне.
— Врешь, — произнес Волк, — я же знаю, что успел. Говори, кому ты их отправил?
— Не успел. Ты же видел. Не успел…
— Ответ неверный, — сказал Волк.
Последнее, что увидел Болден, прежде чем свет угас, — это блеск стали.
Когда Волк закончил, он притащил Болдена в комнату к Дженни.
— Похоже, он говорил правду. Позаботься о своем парне. Он у тебя упертый.
Дженни посмотрела на грудь Болдена — на теле был вырезан православный крест — и еле сдержала крик.
— Что ты с ним сделал?
— Пометил для Бога.
Пошатнувшись, Болден упал ей на руки.
65
Старинные корабельные часы пробили полночь. Люди за столом склонили головы в молитве.
— …и поэтому мы благодарим тебя, Господи. Аминь, — произнес нараспев Гордон Рэмзер, президент Соединенных Штатов. Он поднял взгляд. — Завтра нас всех ждет напряженный день. Давайте проведем это собрание побыстрее. Я должен сообщить вам, что, к сожалению, мой разговор с сенатором Маккой не принес желаемого результата. Она пригрозила рассказать все редколлегии «Пост», а именно Чарли.
— Кто бы сомневался! Можно было ставить десять к одному, — заметил Джеймс Джаклин.
Чарльз Коннолли покачал головой.
— Жаль, — сокрушенно произнес Рэмзер, — она могла бы стать достойным членом клуба.
— Нисколько не жаль. — Джаклин на дух не переносил лицемерия, роняющего сентиментальные слезинки. Либо ты с нами, либо против нас. Никакое морализаторство не изменит тех шагов, которые обязаны предпринять люди, собравшиеся в этой комнате, как бы эти шаги ни были потом истолкованы. — Нам еще восемь лет пришлось бы бояться решительных действий, — продолжил он, — целовать задницы союзникам и постоянно извиняться за то, что нам хватает мужества делать то, что правильно, а не то, что выгодно. Первый визит Маккой был бы во Францию, затем она проследовала бы вверх по Рейну, оставляя отпечатки губной помады по всей заднице немецкого канцлера, и все это — во имя восстановления нашей репутации командного игрока. Альянсы порождают нерешительность. Нет ничего хорошего в заигрываниях со Старым Светом. Они только спят и видят, чтобы мы сели в лужу. Нежелание Маккой вступать в клуб нам на руку, лучше этого, пожалуй, только одно — если в Белом доме поселится наш человек. Все наши планы насчет Ирана и Сирии тут же пресеклись бы. Весь Ближний Восток погрузился бы обратно в зыбучие пески фундаментализма. Мы потеряли бы все, чего достигли. Даже не хочу думать, что она может сделать с расходами на оборону.
— С расходами на оборону? — переспросил Джон Фон Аркс, директор ФБР. — Так вот, оказывается, о чем речь? Мы говорим о жизни следующего президента Соединенных Штатов. Черт побери, Джей-Джей, по-моему, иногда вы путаете благо страны с благом вашей компании.
— Что вы хотите этим сказать? — огрызнулся Джаклин.
— А то и хочу, что мне не нравится, когда вы просите, чтобы мои ребята решили ваши проблемы. Я говорю про Тома Болдена и про то, что произошло сегодня утром в Манхэттене.
— Болден — угроза, которую необходимо было устранить.
— А я слышал, что произошла ошибка.
— Кто вам сказал?
— Не забывайте, я все-таки директор ФБР. У меня есть свои источники. — Фон Аркс обратился к другим членам клуба, сидящим за столом. — Мои ребята смотрели запись, на которой видно, как застрелили Сола Вайса, и говорят, что это фальшивка. Хорошо сделанная, но фальшивка. Их компьютеры мигом ее раскусили. В суде она никогда бы не прошла.
— Это была превентивная мера, — сказал Джаклин. — Болден угрожал «Короне». И его надо было убрать со сцены.
— Где он сейчас? — спросил Фон Аркс.
— Задержан. О нем вам больше не стоит беспокоиться.
Гордон Рэмзер хлопнул по столу и в упор посмотрел на Джаклина.
— Слухи о «Джефферсон партнерс» становятся неуправляемыми, — заметил он. — Ваша «вращающаяся дверь» между компанией и правительством слишком привлекает внимание газетчиков. Все эти разговоры о «доступном капитализме» необходимо остановить. Давайте без дураков, Джей-Джей.
— Да что вы, господа. Все в порядке, — произнес Джаклин, — взятки даются только с вашего ведома.
— Иногда складывается впечатление, что вы набиваете себе брюхо со стола всего общества, — заметил председатель Верховного суда Логсдон.
— Чепуха! — воскликнул Джаклин.
— Последуйте мудрому совету, Джей-Джей, — предупредил Рэмзер, — и не смешивайте политику Комитета с политикой вашей компании.
Не веря своим ушам, Джаклин с отвращением качал головой.
— Только не надо меня учить, что не стоит смешивать личное и общественное. Старина Пирпонт Морган помог нам втянуться в Большую войну,[5] и его компания приняла в ней непосредственное участие. История нашей страны — это постоянная взаимопомощь правительства и частного сектора. Рука руку моет. Гамильтон предвидел это, когда с Натом Пендлтоном основал наш клуб. Экономика должна определять политику страны.
