— Вы обратили внимание, Людмила Михайловна, что наша организация очень хорошо к вам относится?
— Из чего же это следует? Ваши люди сорвали меня с работы, фактически меня похитили, водили по всем этим коридорам и лестницам, а я до сих пор не имею понятия о том, что происходит.
— Вы действительно не замечаете, что по отношению к вам мы ведем себя очень либерально, даже снисходительно?
— Честно говоря, нет.
— В таком случае позвольте вам напомнить. Несколько месяцев назад вы побывали в отделении милиции, у вас с собой было восемь копий рукописи, которые хрустели под одеждой.
Ну, конечно, они прослушивали дом, когда я рассказывала эту историю Коле. Не думаю, чтоб органы безопасности упустили шанс изъять восемь экземпляров «Хроники», если б знали тогда, где они спрятаны.
— Что с возу упало — то пропало, — позволила я себе заметить.
На том наше собеседование завершилось.
* * *
Охота за «Хроникой» продолжалась. Меня стали вызывать на допросы, как полагается, по повестке. То заводили речь о Якире и Красине, то об украинских диссидентах. К многочасовым разговорам надо готовиться не только морально, и перед допросами я стала заходить в гастроном, расположенный по пути от станции метро «Проспект Маркса» к зданию КГБ. Прикупив хлеба, ветчины, пару апельсинов и что-нибудь сладкое, я являлась в проходную к назначенному часу, чувствуя себя гораздо спокойнее.
Следователь повторял свои бесконечные вопросы. Я вежливо отвечала, что ничего не знаю о «Хронике», о Якире, Красине и украинских диссидентах. Когда время приближалось к полудню, я молча, не извиняясь и не спрашивая разрешения, доставала из сумки бутерброд и, не торопясь, его съедала. Покончив с бутербродом, я принималась чистить апельсин. По кабинету распространялся аромат эфирных масел, беседа невольно замедлялась. Примерно через час я вынимала из сумки кусочек кекса или шоколадного торта, потом приходила очередь второго апельсина. Напоследок я обычно приберегала эклер — к тому времени следователь с трудом сдерживал слюни, и это придавало мне уверенности.
За год я побывала более чем на двенадцати допросах, сколько их было точно — я уже сбилась со счета.
Однажды в октябре привычный ход допроса был нарушен. Я уже съела второй апельсин, но еще не добралась до эклера, когда в кабинет вошел мужчина, назвавшийся Владимиром Павловичем. Моего возраста, высокий, в хорошем костюме, он был удивительно вежлив. Судя по тому, какой интерес он ко мне проявил, это был мой куратор — оперативник, который занимается конкретными персонами и наделен правом решать, кого и когда арестовать.
— Людмила Михайловна, я думаю, нам с вами надо поговорить об Ирине Белогородской, — предложил он.
У меня не было оснований отказываться обсуждать ситуацию с Ириной. Она выполняла обещание не иметь дела с «Хроникой», но не было никаких гарантий, что КГБ сдержит слово и оставит ее в покое. Она — потенциальный обвиняемый по делу № 24.
— Вы понимаете, что она висит на волоске?
— У меня такое чувство, что ей было бы лучше эмигрировать, — заметила я.
— Это неплохая идея, — согласился Владимир Петрович. — Но для этого нужно приглашение из Израиля.
— Это не проблема, — ответила я. В 1972 году приглашения из Израиля приходили тысячами. — Вы хотите сказать, что если она подаст документы на выезд, то ей дадут разрешение?
— Наверняка не могу сказать. Но если у нее будет приглашение, надо действовать быстро.
Я передала этот разговор Ирине. Она поговорила с мужем.
В следующую нашу встречу она мне сообщила:
— Вадим сказал, что он русский поэт, а русские поэты не могут жить без русского языка.
Кажется, последний шанс избежать трагедии был упущен.
* * *Поначалу следователи предъявляли мне показания Якира и Красина:
— Людмила Михайловна, ваши друзья рассказали нам, что вы ответственны за украинскую секцию «Хроники».
— Странно. Насколько мне известно, в «Хронике» нет украинской секции.
Они были правы. Большинство новостей с Украины поступало через меня. Но специальной украинской секции не существовало. Так что с формальной точки зрения показания Якира и Красина были неточны.
Затем пришла очередь вопросов об украинском комитете в защиту Нины Строкатой. Комитет так и не был создан, но при обыске в квартире Якира нашли проект первого документа несостоявшейся организации.
— Я о таком комитете не знаю.
— Разве Стефания Гулык не приезжала с Украины пригласить вас войти в состав этого комитета?
— Она приезжала в Москву, чтобы найти защитника для Строкатой.
Это была чистая правда. Мы со Стефой действительно занимались поисками адвоката.
— Людмила Михайловна, вам не нужно скрывать этот факт. Нам известно, что вы были против создания этого комитета.
Если бы я созналась, это могло бы помочь мне, но повредить украинцам. Я продолжала все отрицать.
В то же время я опасалась, что Стефу вызовут на допрос и станут ссылаться на якобы полученные от меня показания. Мол, Людмила Михайловна Алексеева нам все рассказала, и мы знаем, что вы были курьером комитета в защиту Строкатой. Вернувшись с допроса, я первым делом разыскала одного из друзей, который согласился поехать во Львов и встретиться со Стефой. Он должен был предупредить ее, что я отрицаю все, что касается комитета, и ей следует придерживаться той же тактики. Как рассказал потом мой эмиссар, Стефу действительно вызывали на допрос и предъявили ей мои «признания». В ответ она совершенно инстинктивно хлопала глазами и удивлялась, приговаривая, что это, должно быть, ошибка, потому как она ничего подобного не помнит.
— Не зря же меня называют актрисой, — улыбнулась она, когда мы с ней снова увиделись.
* * *
Владимир Павлович не спросил меня, что решила Ирина. Он был достаточно умен, чтобы понимать: если бы она согласилась эмигрировать, я сама завела бы об этом разговор.
— Вы осознаете, насколько серьезно положение Ирины? — начал он.
Я согласно кивнула.
— Думаю, все стало бы намного проще, если б кто-нибудь позвонил нам и дал адрес, где печатается «Хроника», — продолжал он. — Тому, кто позвонит, необязательно себя называть. Достаточно позвонить мне по прямому телефону, назвать адрес и повесить трубку. Может, вы скажете Ирине…
— Простенько, но со вкусом, — оценила я его предложение.
Он улыбнулся.
— Владимир Павлович, во-первых, Ирина не знает, где печатается «Хроника». Во-вторых, я не могу предлагать такое безобразие порядочному человеку. Я не могу просить ее сделать то, чего я сама не сделала бы, даже если б и знала, где печатается «Хроника».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
