— Эдвард, — беспокойно произнес Лидиард, — я не был с вами честен полностью.
Выражение лица Таллентайра не выразило никакого недовольства.
— Если ты имеешь в виду, что змея повредила тебе значительно больше, чем ты был готов признать, мне это известно, — сказал он. — Я слышал, как ты кричишь во сне, и знаю о твоих лихорадочных кошмарах. Ты не должен этого стыдиться, ты же знаешь.
— Я утаиваю гораздо больше, — устало произнес Лидиард. — Я давно уже перестал верить, что меня укусила обыкновенная змея. То, от чего я страдаю, не является обыкновенным бредом. Возможно, новое видение, которое меня посетило, только обман, но даже если я в это поверю, я не могу отказаться видеть. Я верю в лондонских вервольфов, Эдвард, в их реальное существование и в ту угрозу, которую они представляют. Я верю в ту пробуждающуюся силу, с которой мы столкнулись в Египте, хотя не знаю, называть ли ее богом или дьяволом, ангелом или демиургом. Я верю, сфинкс, который ранил вас, был реальным и материальным созданием, которое все еще бродит по земле, и хотя я не могу согласиться с тем, что конец мира близок, я боюсь, скоро может случиться вполне реальная ужасная катастрофа. Если вам угодно, вы можете считать меня слабым или заблуждающимся, но я не могу не верить в эти явления и не в силах больше оставаться одиноким в своих верованиях. Мне нужна ваша помощь, Эдвдард, я хочу сказать, что нуждаюсь в утешении, я хочу поверить, что у меня все это пройдет, как только я сделаю передышку и отдохну.
Мгновение или два Таллентайр изучал его взглядом, затем указал на кресло, стоявшее возле книжного шкафа. Лидиард сел, а Таллетнтайр занял место на стуле за столом.
— Какая помощь тебе нужна, Дэвид? — спросил он. — Я с радостью тебе помогу, ты же знаешь.
Лидиард покачал головой:
— Я не так в этом уверен. Думаю, я могу доказать, что мои посетители вполне зримы, но подозреваю, что вы не поверите моим доказательствам. Пока я могу только попросить вас выслушать меня. А в дальнейшем хотел бы, чтобы вы мне посоветовали, как поступить.
— Я, разумеется, выслушаю тебя, — безразличным тоном ответил баронет. — С самым большим интересом выслушаю твои доказательства, и пусть тебя не беспокоит, что они мне не понравятся. Ни один честный человек никогда не станет отворачиваться, от разумных доказательств.
Лидиард облизнул губы, чтобы хоть чуть-чуть оттянуть время.
— Я сопоставил то, во что начал верить, с теми рассказами, которые донесли до нас другие люди. — медленно заговорил он, — И с помощью вещих снов, которые стали мне сниться с тех пор, как та змея отметила меня своим вниманием. Я превратился, видите ли, в некого оракула, какого Джейкоб Харкендер искал для себя, когда приехал в Египет. Возможно, я не совсем тот самый, но я убежден, что являюсь чем-то подобным. Спириты, без сомнения, назвали бы меня медиумом, но те, чьи голоса я слышу, вовсе не невинные покойники.
Он умолк. Таллентайр слегка наклонил голову и велел:
— Продолжай.
— Лондонские вервольфы похитили у Харкендера его чудо-ребенка, потому что поверили, будто он может иметь силы меняться, так же как и силу видения, и они хотят преобразовать эту способность или заставить его употреблять эту мощь в их пользу. Пелорус, действует под чьим-то принуждением, и это заставляет его стоять против своих же. Он полон решимости устроить так, чтобы они этого не делали, он бы снова похитил ребенка, если бы мог, но его беспокоят разрушительная мощь существа, появившегося позже и представшего перед нами в образе сфинкса. Харкендер, зная, что в интересах Пелоруса убрать ребенка из-под опеки Мандорлы, хочет заключить с ним союз, но Пелорус не горит таким желанием, вероятно, боится, как бы Харкендер не сделался ничего не подозревающим инструментом в руках другого могущественного создания, чьи намерения тоже могут оказаться направленными на разрушение. Остальные оборотни хотели бы убрать Пелоруса из этой игры и, хотя, скорее всего, они не способны на то, чтобы уничтожить его полностью, определенно в их силах достаточно ему повредить, и сделать бессильным. Но и их тоже волнует появление нового существа. Они заинтересованы во мне, поскольку справедливо считают, что я являюсь орудием этого существа.
— Великолепное подведение итогов, — сухо произнес Таллентайр. — И к этому мы можем добавить, что монахи Ордена святого Амикуса полагают, разрушительной энергии одного или же всех этих таинственных созданий суждено вырваться наружу, принося с собой конец мира, как это предсказано в Книге Откровений. Если это правда, никто из нас не сможет ничего сделать, если же нет… не вижу, чего сможет достигнуть любая из заинтересованных сторон, а мы менее всех. Но ко мне не притронулась богиня, как к тебе, и у меня не бывает бредовых снов, которые можно принять за видения иной реальности. Боюсь, Дэвид, я не могу поверить в истинность того, что ты говоришь, пока эти слова исходят из твоих уст, во всяком случае, не больше, чем я поверил бы, если бы это исходило из уст Харкендера. Не вижу, как ты можешь убедить меня, что во всем этом больше истины, чем в лихорадочном бреду.
Лидиард тонко улыбнулся, лишь слегка изогнув губы, зная, или полагая, что знает, эта стена скептицизма всего лишь маска, за которой можно найти куда более склонного к доверию человека.
— Тогда остается добавить мое доказательство, — сказал он. — Но должен сразу вас предупредить, вам оно может не понравиться.
— Да почему же нет? — удивился Таллентайр, по-настоящему обиженный. — Я же разумный человек, и ты можешь быть уверен, что тебя я выслушаю с большим сочувствием, чем Харкендера.
Лидиард почувствовал, что сердце у него забилось сильнее.
— Примете ли вы как доказательство зрительной мощи куда более сильной, чем обычная, передачу разговора, состоявшегося прошлой ночью между вами и женщиной по имени Элинор Фишер, который не мог быть засвидетельствован никаким другим лицом?
Никогда за всю свою жизнь Лидрард не видел, чтобы сэр Эддвард Таллентайр был настолько ошеломлен и взволнован. Теперь же он наблюдал перед собой человека, который изо всех сил старается выглядеть спокойным и беспристрастным, но ему это не удается. Лидиард увидел, как кровь отхлынула от лица его друга, увидел его неприкрытый гнев, обезобразивший лицо. В течение двух или трех секунд само по себе то, что Лидиард осмелился открыто заявить ему такое, перевесил какой бы то ни было научный интерес, каким путем молодой человек добрался до этих сведений. И пока продолжались эти секунды, Лидиард боялся этого человека, но этот момент миновал, и рациональное в мозгу Таллентайра перевесило все остальное.
— Продолжай, — произнес он ледяным тоном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
