Однако, как только Перолус заговорил, Лидиард каким-то образом перестал ощущать время и все окружающее, как будто бы это было слишком тяжело выносить, или как будто бы темный ангел страдания откуда-то из невообразимо отдаленного пустого пространства потянулся к Лидиарду, чтобы воспользоваться его слабостью и глупостью. И ему почудилось, как бы это ни было абсурдно, что он слышит слова Перолуса, вовсе не в самый момент звучания, но как будто бы много времени спустя, припоминает сказанное необыкновенно живо, разделяя это знание с Перолусом, а тот приобрел его каким-то непонятным интимным путем.
* * *
Были времена, еще до появления людей, которые могут считаться несравненно более счастливыми, когда радость была неподдельной и не имела границ. В те времена появление отдельных человеческих фигур могло быть всего лишь прихотью — подобные творения могли существовать, скажем, в течение часа или года, но они всегда исчезали.
Это был, как называет его Адам Глинн, Золотой Век. Ни одно существо, знавшее или сохранившее память об этом невинном времени, не может не сожалеть о том, что оно прошло, хотя это сожаление могло бы показаться глупым. Только Создатели — демиурги и падшие ангелы — могли по-настоящему помнить о Золотом Веке, а, когда они приобрели дар памяти, его чистота уже поблекла.
Истинный Золотой Век не должен был иметь индивидуальностей, и тогда бессмысленно было бы говорить о существах большего или меньшего значения, обладающих разными видами силы, но со временем, разумеется, в результате появления человека, это стало способом, каким начали взвешивать и измерять творческие способности. Свобода изменений ввергала личности в конфликты, и их понятия о значительности личности стали подробно описываться, делаться утонченными и ограниченными.
К тому времени, когда появились люди, каждое существовавшее создание знало, в чем оно ограничено, понимало, находится ли оно среди самых могущественных или наименее сильных. Тогда-то и начали вырабатываться амбиции и стремления соответствовать своему положению. Самые великие из созданий сознавали, что они боги, а самые мелкие понимали, что они — всего лишь иные, нелюди, и было много существ, стоящих в промежутке.
Когда впервые появились настоящие люди, они казались всего лишь легионами иных, которые обитают на земле, чтобы быть глупой забавой какого-то жестокого Создателя. Существа, ограниченные своим постоянством и неизменностью, были новыми и странными, но еще страннее казалась их постоянная смертность. Эти новые существа появлялись, жили и исчезали, и все их способности к созиданию находились у них в чреслах. Это вовсе и не были способности к сотворению, но всего лишь способности репродуцироваться, копировать, умножаться числом.
Во время истинного Золотого Века Творцы исчезали и разделялись, они не сознавали и не заботились, множество их или всего один, — но в период после появления человека у них появилась необходимость говорить о делении и происхождении, о том, как Единичные экземпляры превратились во Многих. Некоторые к тому времени начали думать о том, чтобы усилить свои новообретенные личности, поглощая остальных, а боги, которые не считали себя достаточно великими, стали испытывать желание расти. Таким образом, разделение переросло в конфликт, а радость Золотого Века частично уступила место страху.
Когда существа, жившие в Золотой Век, начали думать, употребляя термины детей, они сначала не снизошли до того, чтобы копировать человека; их порождения подчинялись своим собственным причудам и собственной способности к трансформации. Даже если бы их формы были постоянными и неизменными, они не избрали бы участью для своих детищ повторять их самих, потому что они были Творцами, чьи души горели огнем формирования могущества, и им всегда хотелось чего-то лучшего, более нового, более яркого, чего-нибудь такого, что могло бы продемонстрировать силу своего воображения.
Те, кто жили в Золотом Веке, тоже могли обрести смерть, но сама идея смертности ничего для них не значила. Сила, при помощи которой они изменяли себя, постепенно исчерпывалась, так что они теряли свою субстанцию, энергию и вообще все полностью, в сущности, они становились совершенно ничем. Сначала они вовсе не считали, что это конец или потеря себя самих, но думали, что погружаются в мир, нет, не земля к земле и не прах к праху, но жизнь к жизни и изменение к изменение. Их горячие души сами себя истребляли в пламени своего сотворения, но они совсем не думали о своей судьбе как о забвении, потому что не считали себя самих каким-то одним существом с ограниченной продолжительностью. В начале мира они не могли иметь представления об идентичности, но, должно быть, рассматривали себя самих как всего лишь аспекты бурной деятельности мира, проходящей в инкарнации и реинкарнации, точно так же они не могли иметь понятия об истории. Они должны были жить каждым мгновением, когда оно наступало, и память у них была недолговечной, неустойчивой, хорошо приспособленной к искусству забвения.
Но все это изменилось.
* * *
Как ни парадоксально это может показаться, но ни одно существо Золотого Века не знало и не замечало, что мир меняется. Когда все есть постоянное движение и все есть свобода, когда все может быть превращено во что угодно другое, понятие об эволюции, то есть о фундаментальном движении того, чем являются и чем могут стать предметы, не может иметь никакого смысла. И все-таки, мир менялся. Все движение и вся свобода были сформированы тем существом, которое на это соглашалось. Творцы и сами были сотворены, а их дар созидать и творить был им дан кем-то. Было какое-то начало для всего, всеобщий Акт Сотворения, боги были созданы каким-то более дальним Богом, кто был вне Творения, за пределами беспокойного душевного огня, бурная радость этого огня сделалась фактом бытия.
Когда время перешло в бытие, то же произошло и с изменением, мир не мог всегда оставаться одним и тем же, он имел образец развития, созданный в самое мгновение его первого проявления воображения.
Когда это явление коренных изменений впервые обнаружили, то подумали, что это поток Творения. Некоторые считали, что это необходимый поток и любое Творение должно быть каким-то образом ограничено, уязвимо для разрушения и для истощения, другие же доказывали, это какая-то причуда или неудача Создателя; ошибка или провал замысла. Но о чем бы ни догадывались, что бы ни предполагали, факт оставался фактом. Золотой Век не мог продолжаться вечно, созидательные силы не могут бесконечно возобновляться; происходят постоянные перемены, и одним из свойств этих изменений является постепенное разрушение созидательной мощи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
