его сомнения обоснованы, то что с того? Чем это чревато, чем опасно? Да ничем!
Володя нежно погладил его по волосам, приподнял подбородок и наклонился. Он ждал прикосновения его губ и предвкушал — секунда, две, и он ощутит его поцелуй. Володя наклонился ещё ниже, к самому лицу, но вдруг Юра отвернулся.
— Нет, это неправильно, — едва слышно прошептал он в сторону.
Повисла тишина, казалось, даже дождь со снегом перестал бить по крыше. Володя замер от изумления и досады. Юра молчал. И вдруг встал так резко, что Володя отшатнулся.
— Пора спать, — сказал он. Его голос прогремел в повисшей тишине. — Я пойду.
Нужно было что-то ответить. Но что? Не отпускать же его?
Володя запаниковал, но, видя, как Юра берёт коробку и устремляется в кабинет, крикнул вдогонку:
— Ты прав, завтра много дел. — Его неловкие слова звучали как беспомощный лепет. — Я помою посуду.
Оставив коробку в кабинете, Юра вышел, но не вернулся на кухню. Поднимаясь по лестнице, остановился и с улыбкой сказал:
— Ещё раз спасибо тебе!
— Угу.
Володя судорожно улыбнулся, но, едва Юра скрылся наверху, спрятал лицо в ладонях: «Дурак! Нашёл время! Ну дурак!»
Посыпая голову пеплом, он бросился мыть посуду, чтобы занять руки хоть чем-то. От горячей воды приятно покалывало пальцы, а в голове крутилось: «Что это значит? Не сейчас или совсем нет? Нет и не будет?»
Всё произошедшее казалось каким-то нереальным, невозможным, будто сон или фантазия, будто ещё был шанс повернуть время вспять и всё изменить. А стал бы Володя менять что-нибудь? Да, но не всё. Он всё равно поцеловал бы его. Но не сегодня, не тогда, когда Юра был подавлен, ведь вышло так, будто он воспользовался его слабостью. И наверняка обидел этим.
В третий раз перемывая один и тот же стакан, Володя размышлял, как ему исправить ситуацию. Извиниться? Нет, извиняться за то, что хотел поцеловать, — унизительно и глупо. И, что самое забавное, двадцать лет назад Юра оказался в точно такой же ситуации — он поцеловал, а Володя его оттолкнул. Могло показаться, что сегодняшний отказ — это его месть. Нет, Юра точно не стал бы ему мстить даже от обиды.
Размышляя над тем, что же всё-таки делать, Володя умылся. Тихонько прокравшись мимо Юриной спальни, прислушался — тишина. Должно быть, действительно лёг спать. Решив, что лучше всего сейчас не делать ничего, Володя отправился к себе.
Уснуть он, конечно, не смог. Раз за разом прокручивая в голове те же вопросы, проворочался в кровати час, пока не решил пожалеть себя и выпить снотворного.
Он поднялся и выглянул из комнаты, собирался пойти на кухню налить воды, чтобы запить таблетку. В Юриной спальне горел свет, дверь была распахнута, но комната — пуста. В полной темноте Володя спустился вниз.
Из-под двери кабинета пробивалась тонкая полоска света. Юра был там, но, чем он занимался, Володя не понимал — в доме стояла тишина. Осторожно, чтобы Юра не услышал, он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Юра сидел за пианино в наушниках. Володя догадался — из-за того, что звук уходил в них, ему ничего не было слышно. А Юра то играл, то замирал, задумавшись на несколько секунд, затем что-то записывал на лежащий рядом лист и снова склонялся над клавишами.
Каким бы паршивым до этой минуты ни было настроение Володи, его губы растянулись в улыбке — совершенно неожиданно для себя он открыл в Юре что-то новое. Володя уже видел, как Юра играл, но никогда прежде ему не удавалось видеть, как он пишет! А ведь Володя был уверен, что Юра сочинял, импровизируя на инструменте.
Мысли, крутящиеся в голове заевшей пластинкой, сменились на новые, более приятные: «Что он делает? Придумывает мотив или пытается лучше расслышать музыку, уже звучащую в голове? Как Юра сказал сегодня — ему пусто? Вот что он делает — облекает пустоту в форму».
Продолжая улыбаться, Володя закрыл дверь, налил воды и выпил снотворное. На сердце полегчало — как бы глупо он ни повёл себя, Юра от этого не пострадал. Володя всё ещё оставался идиотом, а его поступок — дурацким, но теперь его хотя бы не мучила совесть.
Глава 11. Живые огни
Володя бежал так быстро, что ветер свистел в ушах. Его перебивали бешеный стук сердца и тяжёлое дыхание. Под ногами сливались в пёстрое полотно трава, цветы и листья. В голове слышались голоса: сначала его, Володи, затем — чужие. Один и тот же вопрос, один и тот же ответ:
«Женя, ты видел Конева?»
«Маша, ты видела Конева?»
«Девочки, вы видели Конева?»
Нет, нет и нет.
Конева не было в театре, не было в отряде, на пляже, на площади, в столовой. Его не было нигде. Но Володя всё равно искал. Он бежал по тротуару, по асфальту, по траве, по песку. Среди деревьев мелькала призрачная фигура Юры, но, едва Володя подбегал к нему, как фигура таяла. Неужели Юра за рекой? Но река сегодня была столь буйной, что не перейти и не переплыть — волны поднимались и пенились, вода бурлила, будто кипела. И если Юра был на том берегу, Володе до него не добраться.
Вдруг перед ним появилась Ирина. Она сидела возле теннисного корта. Складки её зелёной юбки волнами лежали на скамейке.
— Ирина, не видела Конева?
— Нет, он же должен быть с тобой. Что случилось?
Володя вздохнул и выпалил всю правду:
«Он поцеловал меня, а я оттолкнул и наговорил ему всякого. И потом ещё больше наговорил. Это я во всём виноват!» — Но вместо его голоса прозвучал лишь слабый хрип.
Глядя на то, как беззвучно, словно у рыбы, открывается рот Володи, Ирина воскликнула:
— Если с ним что-нибудь случилось, Леонидовна меня убьёт!
Володя покачал головой, снова вздохнул и наконец услышал свой голос:
— Да мы просто разминулись, не беспокойся.
И он снова побежал. По разбитой плитке, зарослям одичавшей травы, крошеву асфальта.
