– А, это вы, доктор! Ночные прогулки в это время года? – спросил барон фон Малхин.
Подле него из темноты вырисовывалась фигура Бибиш – несчастной и смущенной Бибиш. Она посмотрела на меня, как ребенок, опасающийся побоев. «Он настоял на том, чтобы проводить меня, и я ничего не могла поделать», – прочел я в ее глазах.
– Пойдемте, доктор, проводим это милое дитя до дому, – сказал барон.
Я ничуть не злился. Я был счастлив, что вижу Бибиш и что между нами все опять по-прежнему. Она сейчас же заметила это и просунула свою руку под мою.
– Вы, однако, умеете быть несносным, – произнесла она тихо, но очень решительным тоном.
По дороге к пасторскому дому барон без умолку болтал в своей обычной манере.
– Я должен поблагодарить вас, доктор, – сказал он, – за то, что вы помогли мне осуществить мой маленький опыт.
Мною овладело неприятное чувство. Он благодарил меня, хотя я не сдержал своего обещания и, хуже того, обманул его. Может быть, мне следовало тут же сказать ему всю правду, но я подумал, что разумнее будет промолчать.
– Мой пациент был у вас? – осведомился я.
– Да, он с головой засыпал меня библейскими цитатами из Книги Иова и Послания к коринфянам. Он каялся в том, что украл у меня из лесу несколько вязанок дров, а в рождественский сочельник подстрелил козла.
– Вы будете возбуждать против него обвинение?
– За кого вы меня принимаете, доктор? Я ведь не чудовище какое-нибудь! Все произошло приблизительно так, как я и рассчитывал. Он пришел и стал каяться. Я был не совсем убежден, что опыт удастся применительно к отдельной личности. Но он вполне удался.
Мы добрались до пасторского дома. Бибиш стояла, устало прислонившись к дверям, и, судя по всему, боролась со сном.
– Вы устали? – спросил барон.
– Очень, – пожаловалась Бибиш. – Чуть было не уснула на ходу. Я не так привыкла к крепким винам, как… Она запнулась на мгновение, но затем продолжала:
– …как младший из ваших гостей. Барон улыбнулся.
– Вы можете безбоязненно говорить о том, кого вы у меня встретили. Один из моих гостей был прежде губернатором отдаленной английской колонии. Сейчас он является частным лицом и стоит во главе английского легитимистского движения[47]. А вот второй… Эта молодая дама, что стоит тут перед нами и прикрывает рукой рот, чтобы мы не заметили, как она зевает, – так вот, эта молодая дама ужинала сегодня с английским королем.
– С английским королем?! – изумленно переспросил я и посмотрел на Бибиш.
– Да, с Ричардом XI, – сказала она. – Извините меня, я едва держусь на ногах от усталости. Спокойной ночи!
– Но ведь английского короля зовут вовсе не Ричард XI, – сказал я.
– Я имею в виду Ричарда XI из дома Тюдоров, – пояснил барон. – В настоящее время он служит учителем рисования в одной из суссекских женских школ. В глазах английских легитимистов он является законным королем.
Глава 12
То обстоятельство, что на пути из дома лесничего в деревню я встретился на опушке соснового леса с бароном, не могло быть простой случайностью. Было недалеко до полудня; барон охотился и даже успел подстрелить ястреба и двух куропаток, но у меня создалось совершенно определенное впечатление, что он намеренно поджидал меня неподалеку от того места, где дорога выходит из лесу. Теперь я знаю, чего ему хотелось: по мере того, как его опыты подходили к концу, он ощущал все большую потребность высказаться. Бывает такое душевное состояние, когда человек, до того обрекший себя на молчание, вынужден заговорить для сохранения своего душевного равновесия. То же случилось и с бароном.
На протяжении целого года он делил свою тайну с Бибиш. Кое о чем он, может быть, говорил и с пастором. Скорее всего пастор его разочаровал. Барон встретил у этого старого человека молчаливое сопротивление, которое был не в состоянии преодолеть. Он искал нового человека, свежего слушателя, которому мог бы во всю широту развернуть свои необычайные планы и помыслы. Ко мне, сыну своего покойного друга, он с первого же дня испытывал доверие.
Я вышел из лесу, и надо мной необъятным куполом раскинулось ясное, голубое небо. Ледяные сосульки на сучьях сосен искрились в свете бледного солнца. Из деревни, красная четырехугольная колокольня которой едва виднелась на горизонте, доносился собачий лай.
Барон увидал меня и направился навстречу по полузамерзшему болоту.
– Доброе утро, доктор, – поприветствовал он. – Не ходите дальше, не то завязнете по колено в снегу. Давайте я проведу вас другим путем.
Сначала он заговорил о своих уехавших накануне гостях, которых мне удалось увидеть лишь мельком, затем перешел на охоту. Некоторое время речь только и шла что о различных породах собак, козлах да шотландских болотных курочках. Сейчас я не могу толкам припомнить, каким образом беседа свернула на политические темы.
Барон фон Малхин признался, что является монархистом и ярым приверженцем легитимистской идеи, которую определил как подчинение высшей воле.
Провидение, пояснял он, с гораздо большей определенностью сказывается в наследственности, чем в воле народа, если таковая вообще существует. Наличие народной воли представляется ему сомнительным и требующим доказательств. Монархия же, по его мнению, не нуждается ни в каком социологическом оправдании – и это касается как прошлого, так и будущего. Не существует какой-то определенной исторической эпохи для естественного установления монархии, нельзя также сказать, что монархия является лучшей формой правления. Просто это единственная законная форма. Вера в монархию является составной частью его религии.
Воззрения эти, да еще высказанные из уст представителя поместного дворянства, не слишком удивляли меня. Но затем он вдруг сказал нечто совершенно необычное. Причем сказал небрежным тоном, как если бы это было нечто само собой разумеющееся и давно известное всем на свете.
– Если Германии и Европе вообще и предстоит еще какая-нибудь будущность, то лишь в связи с восстановлением Священной Римской империи[48] германской нации.
– Что вы говорите? – воскликнул я с изумлением. – Вы что, всерьез мечтаете о восстановлении Священной Римской империи? Да разве она не являлась на протяжении веков посмешищем всего мира?
Он согласился с этим.
– Да, на протяжении нескольких столетий или, выражаясь точнее, в период господства Габсбургов. В это время она утратила свой смысл, свое содержание, свою мощь. Священная Римская империя может восстановиться только под властью династии, призванной для сего провидением и освященной историей.
– Так значит, вы думаете, что в случае возвращения Гогенцоллернов… Гогенцоллерны – германская владетельная династия, известная с XI в.; получила свое название от швабского замка Цоллерн, позднее Гогенцоллерн, первое упоминание о котором также относится к XI в.; в 1227 году образовались две линии, швабская и франконская, из которых более известна вторая – династия бранденбургских курфюстов (1415–1701), прусских королей (1701–1918) и германских императоров (1871–1918); среди представителей франконской линии наиболее знамениты так называемый «великий курфюст» Фридрих Вильгельм (1620–1688), Фридрих II (1712–1786), Вильгельм I (1797–1888) и Вильгельм II (1859–1941)]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
